Безопасный человек. Странная история обычного города

– Я никогда до этого не видел этой серой пелены. Вернее, видел нечто, тогда на Ленинских горах. Но там оно просто мигнуло пару раз меньше секунды. Я даже не обратил внимания. А сейчас пелена была похожа на гигантский глаз. Я не смогу тебе описать. Это надо видеть. Полыхающая серая масса. Как серый цветок. Со мной ничего не должно было случиться! Ты сам видел. Я – безопасный человек! Понимаешь?! У меня за всю жизнь даже синяка не было. А тут – это?! – Я указал на свой тощий живот с краснеющим порезом над пупком. – Что мне делать с этим?

– Тебе больно?

– Нет. Не знаю. Я никогда не испытывал боль. Просто как-то неудобно, что ли. То холодно, то горячо.

– Йод есть?

– Наверное. Не знаю.

– Давай, неси. Я сейчас обработаю.

Я осторожно открыл дверь, удостоверившись, что родители до сих пор на кухне. Прошмыгнул в большую комнату, открыл один из шкафов, достал аптечку. Затем вернулся к себе. Закрыл плотнее за собой дверь. Отдал аптечку Митьке.

– Я ей вообще никогда не пользовался и не знаю, что здесь лежит. Сам посмотри.

Он порылся, видимо нашёл, что нужно. Достал какой-то пузырёк и большой квадратный горчичный пластырь с куском ваты.

– Серьёзно? Горчичный пластырь? Он же вонючий. У мамы нюх, она обязательно поинтересуется, что это.

– А другого у вас нет. Надо же чем-то заклеить твои раны – тут он рассмеялся. – Ну ты, блин, даёшь! Давай, Сел, садись. Будем тебя лечить. Блин, ты дожил почти до девятого класса и не знаешь, что делать с царапинами. Тебя в витрине, что ли держали. – Проделывая свои манипуляции, он бубнил какие-то шутки, видимо пытаясь меня веселить. Когда он начал обрабатывать йодом порез, я обрёл знания, известные каждому человеку в гораздо более раннем возрасте. Видимо мозг, не смотря на отсутствие тренировки получения болевых сигналов быстро разобрался, что к чему. Я вскрикнул.

Встревоженный мамин голос заставил меня замолчать.

– Что у вас там происходит, и почему вас до сих пор нет?!

Я закрыл себе рот ладонью, прикусив при этом палец. Мозг радостно отозвался новой болевой реакцией. Никак не удавалось сдерживать смех и вскрик одновременно.

– Чёрт, Мить. Перестань. Клей уже пластырь и пошли жрать!

– Добро пожаловать в нашу вселенную, приятель. – Ответил он мне, налепил комок ваты на поверхность пластыря и заклеил мой порез. – Всё, «дон Румата», готово. Жить будешь.

Я уже хотел открыть дверь комнаты, как вдруг Митька прошептал:

– Я знаю… Чёрт, я знаю, как мы проверим, пропадает твой «дар» или нет.

Я кивнул.

– Да, а сейчас пойдём на кухню. Иначе мои родители покажут нам «Планету Бурь».

Глава 10

Я сказал родителям, что провожу Митьку до остановки, и мы спешно ретировались, чтобы не попадаться им на глаза.

– Ну, давай, выкладывай, что ты там придумал. – Я поморщился, живот жгло. Может быть от пореза, а может быть и от горчичного пластыря. Всё равно ощущать это было весьма странно и необычно.

– Смотри, когда мы ездили на Ленинские горы, чтобы проверить, что произойдёт, если ты бухнешься в воду с большой высоты, помнишь?

Да, разумеется, я это помнил. Помнил свою раздвоенность и желание сигануть с камня в воду, чтобы узнать, что будет. Кивнул головой.

– Да, помню. Сейчас вообще то март. И я точно не собираюсь прыгать в холодную воду.

– Да не надо тебе прыгать именно в воду! Но что если ты снова прыгнешь? Но не в воду! Смотри, Сел… в тот раз ты этого сделать не успел, а я ушёл, ну… короче, у нас в районе есть старые гаражи. Они построены в несколько рядов и там постоянно ошиваются разные долбодятлы…

– Ты хочешь, чтобы я у вас между гаражами побегал и разогнал каких-то хмырей, или что?

– Нет, Селен. Ну, пошевели мозгами! Ты можешь спрыгнуть вниз с гаража. Там есть песчаная куча. Руки-ноги себе не сломаешь, но приземление будет жестковатое. Тебе просто нужно подойти к краю. У меня есть одна догадка. Что если твоя серая пелена возникла не просто так? А как предупреждение? Короче, давай разберёмся.

Предупреждение? Я об этом даже не думал. Почему-то сразу решил, что теряю свою особенность из-за подростковой перестройки организма. Как Робертино Лоретти терял свой голос. Я согласился. Мы договорились встретиться на выходных, а до этого времени мне придётся скрывать последствия своих необдуманных шагов.

Все эти дни под разными предлогами я прятался от родителей, стараясь, лишний раз не обращать на себя внимание. Они не возражали против моей усердной учёбы (как-то, переодеваясь, я не услышал отца, тот зашёл в мою комнату что-то спросить, и мне очень пригодился фолиант словаря, которым спешно прикрыл свой живот). Труднее было скрываться от мамы, возможно потому, что я и сам не очень-то хотел её обманывать.

Но я сдерживался, боясь её расстроить. Именно поэтому я обратился за помощью к Митьке, который верил в меня намного сильнее, чем я сам, а кроме того, умел находить решения. Он точно не расстраивался, узнав всю правду. Думаю, в немалой степени потому, что был, в отличие от меня, гениальным. Из нас двоих только Митька, мог помочь, когда я тупил и искал ответы на невозможные вопросы.

Он посоветовал выбросить футболку в мусоропровод, а куртку застирать, когда родителей не будет дома. Всё-таки, если пропажу футболки они не заметят, то отсутствие куртки вызовет вопросы. (Я же, в панике хотел от неё избавиться тоже) Я сделал всё, как он предложил – , пятна остались, но стали похожи на обычную грязь. И, казалось, если мама догадывалась о чём то, всё же ничего не заподозрила. А я думал в тот момент, что из меня получится идеальный преступник. Наверное, миру повезло, что у меня не было настоящих криминальных наклонностей в то время.

Я никак не мог привыкнуть к своему состоянию. Сейчас понимаю, что живот болел. Но тогда просто не знал, как реагировать. Было скорее неудобно, поэтому я продолжал делать свои дела. Мне предстояло ежедневно после школы проверять близлежащие улицы, прежде чем мама начинала волноваться. Часть этого времени я мог потратить на разглядывание домов и вывесок, но в тот день, помню, она вернулась рано, и я лихорадочно искал любую возможность, чтобы сбежать из дома. Цеплялся буквально за любую причину. И так вышло, что этой причиной оказался Митька.

Он позвонил, а я соврал, что ненадолго скатаюсь к нему. Не дожидаясь, пока родители начнут уточнять причину моей поездки, я выбежал за дверь. Проходя мимо кинотеатра, взглядом наткнулся на вывеску «Христос придёт!» висящую на его дверях. Тогда в начале 90-х, секты плодились как кролики, видимо после потери социалистической идеологии, всех сразу обуяла тоска по какой-то новой объединяющей силе, коей стала религия. Свято место пусто не бывает, как говорится, поэтому, даже в нашей школе по воскресеньям в спортивном зале обустроилось какое-то общество очередных свидетелей второго пришествия.

Всё началось, на мой взгляд, с приезда в Москву американского баптиста Билли Грэма с его религиозными проповедями, которые выглядели как шоу какой-нибудь знаменитой рок-группы, с прожекторами и декорациями. Я помню, проходил мимо Олимпийского дворца спорта, где тот выступал, и даже «разоружил» парочку особо ретивых и не совсем трезвых «христиан». После того, наш город заполонили многочисленные религиозные секты с послами разнообразных богов во главе. Все они твердили о скором конце света и провозглашали своих лидеров, как наместников очередного мессии.

Пробегая мимо той афиши, мне захотелось её как-то дополнить. Казалось, чего-то не хватает этому тоскливо-призывному слогану. Ну, придёт Христос, и что? Что он увидит?

Мои родители, в сферу их научной деятельности, были атеистами, поэтому и я вырос без должного почтения ко всему «потустороннему». С собой у меня были ГДР-овские фломастеры, которые кто-то привёз отцу из заграничной командировки, они были гораздо ярче отечественных, правда, очень быстро заканчивались. Поэтому несколько фломастеров я уже «дозаправил» спиртом, чтобы те продолжали писать.

Я подошёл и, не скрываясь, написал на вывеске под словами «Христос придёт!» – «Заплачет и уйдёт!». Буквы получились кривыми, но я несколько раз их обвёл с нажимом, поэтому они вышли не менее яркими, чем те, что были изначально написаны краской. Вряд ли, моя выходка разозлила бы Иисуса, если бы тот всё же решил прогуляться возле здания бывшего кинотеатра. Не думаю, что боги будут обижаться на человеческую глупость. В конце концов, если нас создали боги, то значит и все глупости в нас, создали тоже они. Впрочем, меня тогда это совершенно не волновало.

За этим занятием меня и застали две, проходившие мимо, женщины. Одна, увидев мои проделки, успела покачать головой, вторая открыла было рот, чтобы наверняка выкрикнуть какое-нибудь замечание, тут же, потеряла ко мне интерес. Обе направились в другую сторону, забыв обо мне и о несчастном плачущем Иисусе. Я понял, что мой «дар» никуда не делся. Или, по крайней мере, в таких ситуациях, действовал как прежде. «Да, нужно будет проверить» – подумал я и с нетерпением начал ждать выходных.

На улице было уже достаточно тепло, снег в нашем районе почти растаял, обнажая коричневые участки земли с разбросанным за зиму мусором. Почерневшие остатки снега смешивались с грязью и подгнившей листвой. В отличие от грязи, которой становилось всё больше, словно она сама разрасталась вместо травы. Дворники исчезли. Наш дворник – Михаил Наумович, тоже куда-то пропал и больше не появлялся. Позже я узнал, что он уволился и уехал обратно на родину, в Кировскую область.

Дворы никто не мёл. Похоже, люди и мусор с того года были предоставлены сами себе. Это бросалось в глаза. Ещё пару лет назад на улицах было гораздо чище.

Я шёл мимо домов, которые стали похожи на огромных серо-коричневых нахохлившихся городских воробьёв. Чёрные ветви деревьев придавали улицам, особенно в пасмурные дни, тленность и заброшенность. Фонари по вечерам горели не везде. Часть не работала, часть попросту была разбита. Но, создавалось ощущение, что люди не замечают этого или делали вид, что их это не волнует. Разумеется, тогда появились новые проблемы, чтобы ещё обращать внимание на отсутствие лампочек или на то, как выглядят дома.

В то воскресенье я добрался до Митьки безо всяких приключений. И даже возле рынка не заметил ничего необычного. Помню, он встретил меня возле подъезда, сунув мне в ладонь домашний жареный пирожок и болоньевую продуктовую сумку.

– Давай, ешь! Бабушка вчера напекла. Я уже их объелся, не могу больше. Я тебе там ещё положил. С мясом и рисом. И с картошкой с грибами. Пошли, Сел, нас ждут великие дела!

Он повёл меня за высотные дома, мимо железной дороги, к какому-то пустырю, где, судя по старому котловану, когда-то намечалось строительство, но было уже заброшено. Мы завернули за пустырь, и снова вышли к жилым домам, за которыми находились старые гаражи с номерами на проржавевших дверях. Подведя меня к одному из них, Митька сбегал за него и вернулся со старой длинной деревянной лестницей в руках.

– Не спрашивай меня, откуда я знаю, про это место. – Он хмыкнул. – Однажды, отец мне всыпал «по первое число» за то, что я ползал сюда в младших классах. – С этими словами он поставил лестницу к коричневым воротам.

– Давай, лезь наверх.

Я с сомнением посмотрел на лестницу. Но вроде, та выглядела крепкой.

– Ну-ну, ты – командир. – Но я скорее шутил, нежели язвил. Быстро взобрался наверх. С крыши гаража хорошо было видно тот пустырь с котлованом, дальние многоэтажки и даже крышу Митькиного дома.