Записки архивариуса. Сокровище Крезов

– А что же она сейчас-то говорит. Почти двести лет молчала, а теперь заговорила? Странно это.

– Выпустили ее, Дом начали перетряхивать, она и вышла.

– Ну, на сколько я знаю, Татьяна Щербакова-Гранатова в Санкт-Петербурге умерла.

– Тело умерло, а душу к этому месту привязали, как и душу графини, подруги ее Прасковьи. Только душа Жемчуговой покой нашла, сын и внуки покой ей вымолили. А за Танечку никто и слова доброго не сказал, вот она и ходит озлобленная, голодная и охочая до расправы.

И тут мне стало страшно интересно откуда женщина, слушающая пение листьев и обедающая в одиночестве, знает легенду про Гранатову.

– А откуда это все, про Танечку, знаете? Слышали местные басни, так там же ни слова нет про душу и вот это все остальное.

– Как же не знать, когда и деревья говорят, и кусты старые. Липы вот, только и занимаются тем, что все выслушивают ее. Я воспринимаю их разговоры, больше ничего. Ну еще про легенду эту сам представителей рода Шереметьевых рассказывал, нынешней глава. Вы же знаете, что фамилия эта все еще существует, раскидало ее по свету, но прошлое они стараются чтить. И легенду эту кто-то из слуг записала. Видно, не зря, раз весь парк засвидетельствовал визит духа.

Отлично, с этим кашу не сваришь, точно. Хотя бы про призрака я что-то узнала. Даже про говорящие деревья, настоящий «Властелин колец», ей богу, а не Москва двадцать первого века. Надо побыстрее уматывать восвояси, а то еще, не ровен час, начну тоже что-то слышать, а там и до диагноза не далеко. И я благоразумно удалилась, вежливо распрощавшись.

Уже находясь на середине главной аллеи, я остановилась, в очередной раз вспомнив записку графа о нахождении тайной комнаты, где Прасковья ярче всего блистала. Неужели граф имел ввиду какое-то помещение, оставшееся в крепостном театра? Такой расклад возможен, безусловно. Но думается мне, что все же здание, о котором он говорил сохранилось, иначе воровство вещей Жемчуговой сейчас бы не началось. Может быть, речь идет о Воздушном театре?

И я свернула прямо к птичнику, представлявшему жалкое зрелище. Раньше, говорят, там жили жирные и холеные павлины, экзотические попугаи куда больше и ярче нашего Жорика, а сейчас строение ждет своего часа и грустно взирает на мир пустыми глазницами окон. Вокруг птичника валяется много пакетов со строительным мусором, раскисшим от дождя. Поваленные деревья и пустые банки из-под краски делали место еще более несчастным и я, скрепя сердце, решила оттащить несколько мешков к баку строительных отходов на обратном пути. За чередой качающихся деревьев, сыплющих на землю остатки кадмиево-желтой листвы, наконец показалась лужайка, где когда-то стоял воздушный театр. Здесь одиннадцатилетняя Параша Ковалева впервые вышла на сцену перед публикой. Именно здесь впервые Николай увидел ее и навеки влюбился в ее голос. Интересно, через сколько лет он понял, что любит в актрисе не только голос, но и душу, и сердце, и тело? Я обошла лужайку кругом. Ничего не указывало, что несколько столетий назад здесь располагалась сцена. А напротив нее должно быть амфитеатром поднимались скамейки, где на мягких подушечках восседали аристократы разного уровня культуры и достатка. Я встала на центр поляны снова задумалась о возможном месте расположения сияния Жемчуговой. Может быть, речь идет об еще одной комнате во Дворце? Или указания на это все же есть в дневнике графа, который скрупулезно изучает Алевтина Павловна?

Я грустно вздохнула и уже собралась уходить, но увидела две фигуры, двигающиеся в сторону птичника. Я, стараясь создавать как можно меньше шума, пошла за ними, скрываясь за деревьями. Видно, в душе, я все же загорелась идеей устроить настоящее расследование, где мне отведена роль детектива. У самого строения, я притаилась за упавшим деревом и обратилась в слух.

Это была Агата Борисовна, одетая в черный плащ, казавшийся ей чересчур большим, и Фил, мерзнущей в легкой коричневой рубашке, не подходящей к промозглой октябрьской погоде. Агата Борисовна закурила, а он, как провинившейся школьник встал рядом и потупил глаза в землю.

– Ты же понимаешь. Если хоть что-то с этими кражами выплывет наружу, если только эта неугомонная старуха откроет рот, все твои делишки, на которые я старательно закрыла глаза, окажутся на виду. И выползет все, что связано с тендером и нашими отношениями. Думаешь, никто не задастся вопросом как это неизвестный парень, занимающийся росписями гаражей и разваливающихся хибар, внезапно обошел всех опытных реставраторов и получил такой грандиозный заказ.

– Агаш, но работа-то почти сделана. Неделька, другая и все. Я закончу проект, деньги получу полностью, и мы…

– Нет никаких нас, понял?! Мы с тобой не знакомы. Ты просто прощелыга, а я просто директор музейного комплекса. И да, я не хочу, чтобы ты даже появлялся здесь в ближайшее время, ты понял меня? Возьми больничный, скажем, сломай ногу.

– Агаш. – он попытался взять женщину за руку, но та вырвалась и отвернулась.

– И не пиши мне. Не звони. И, если что, я сама к тебе приеду, – ее голос едва заметно потеплел.

Мужчина так и стоял на месте, не зная куда себя деть. В длинных пушистых волосах, забранных на затылки, оседали мелки крапинки начавшегося дождя, а глаза, будто бы переполненное нежностью, неожиданно погасли. Видимо, не только мне стало жалко художника, потому что директриса, не дождавшись от Фила хоть как-то действия, сама повернулась к нему.

– Я беспокоюсь не только за тебя или за себя. А еще и за музей, понимаешь? Боюсь, что это на нем скажется. Я знаю, что ты талантливый. Даже больше тебя верю в талант этот. Но. Не хочу еще и музей подводить. Все же это наследие папы, он бы не хотел, чтобы о нем поползли дурные слухи. Понимаешь?

На что Фил молча кивнул и, коротко поцеловав Агату, что вызвало у меня внутренний вопль, ушел обратно к центральной аллее. Агата же докуривала и, поплотнее запахнувшись в плащ пошла следом, нарочно медленно и вяло.

Я же облегченно выдохнула и, худо-бедно выбралась из своего укрытия. Ноги страшно гудели, а куртку и без того затертую на локтях до неприличия я порвала. Необходимость трат на одежду, никогда не вызывали у меня восторга, а сейчас, когда мое материальное благополучие находилось в глубокой коме, покупка крутки однозначно бы его укокошило. Я выдохнула.

Там, где только что стояла пара, в воздухе витал аромат сигарет, парфюма и краски. Интересно, сколько бумага может удержать последний аромат? Про обещание прихватить пакеты со строительным мусором я благополучно забыла, погрузившись в размышления о демисезонной одежке.

Запись 5. Голубой домик