Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого

– Мне очень досадно из-за всего этого, – сказал я, улыбаясь очаровательному личику этой действительно добросердечной девушки, – но, право, не стоит об этом так много говорить. У вас добрая и великодушная натура, но англичане не всегда понимают американцев. Я вполне разделяю ваши чувства, однако вы знаете, что леди Сибилла очень горда.

– Горда! – перебила она. – Еще бы. Ведь это так почетно – иметь предка, проколотого копьем на Босвортском поле и оставленного там на съедение птицам! По-видимому, это дает право высоко держать голову всем его потомкам. Не удивлюсь, если потомки евших его птиц ведут себя точно так же!

Я засмеялся, и она тоже засмеялась и снова стала самой собой.

– А если я вам скажу, что мой предок был одним из отцов-пилигримов, вы, конечно же, мне не поверите? – сказала она, и в уголках ее рта образовались ямочки.

– Я всему поверю из ваших уст! – заявил я галантно.

– Хорошо, в таком случае поверьте. Переварите это, если сможете! Я не могу! Он был отец-пилигрим на корабле «Мэйфлауэр» и упал на колени и благодарил Бога, достигнув суши, как и положено настоящему отцу-пилигриму. Но он и в подметки не годится человеку, проколотому копьем при Босворте.

Наш разговор прервал лакей, сообщивший, что экипаж подан.

– Хорошо, благодарю. До свидания, мистер Темпест, пошлите лучше сказать Сибилле, что вы здесь. Лорда Элтона нет, но Сибилла весь вечер проведет дома.

Я предложил ей руку и проводил до экипажа, слегка досадуя, что ей приходится в одиночестве ехать на вечер к удачливой торговке лаком. Она была хорошей девушкой, умной, правдивой, хоть порой несколько вульгарной и болтливой; однако лучшим качеством ее характера была искренность, и эта самая искренность, будучи совершенно немодной, не была понята и никогда не будет принята высшими, а следовательно, более лицемерными кругами английского общества.

Медленно и в задумчивости я вернулся в гостиную, послав одного из слуг спросить леди Сибиллу, не сможет ли она уделить мне несколько минут. Я недолго ждал – лишь раз или два прошелся по комнате, прежде чем она вошла. Она выглядела так странно и была так прекрасна, что я не смог удержаться от удивленного восклицания. На ней было белое платье, как обычно по вечерам; ее волосы были причесаны не так тщательно, как всегда, и падали ей на лоб тяжелой волной; лицо ее было особенно бледно, а глаза казались больше и темнее, ее улыбка была неопределенной и блуждающей, как улыбка лунатика. Она протянула мне руку; ее рука была сухой и горячей.

– Моего отца нет дома, – начала она.

– Я знаю. Но я пришел, чтобы увидеть вас. Могу я остаться ненадолго?

Она едва слышно согласилась и, опустившись в кресло, принялась играть розами, стоящими в вазе рядом с ней на столе.

– У вас усталый вид, леди Сибилла, – сказал я нежно, – здоровы ли вы?

– Я совершенно здорова, – ответила она, – но вы правы, сказав, что я устала. Я страшно устала!

– Может быть, вас слишком утомляет необходимость ухаживать за вашей матерью?

Она горько рассмеялась.

– Ухаживать за моей матерью! Пожалуйста, не приписывайте мне так много самоотверженности. Я не ухаживаю за матерью: я не могу, мне недостает смелости. Ее лицо ужасает меня, и, когда бы я ни подошла к ней, она старается заговорить со мной, причем с таким страшным усилием, что становится еще безобразнее. Я бы умерла со страха, если б часто ее видела. Подумать, что этот живой труп с жуткими неподвижными глазами и искривленным ртом действительно моя мать! – Она содрогнулась, и даже губы ее побледнели, пока она говорила.

– Как это, должно быть, вредно для вашего здоровья! – сказал я, придвигая свой стул ближе к ней. – Нельзя ли вам уехать для смены обстановки?

Она молча взглянула на меня; странное выражение было в ее глазах, ни нежное, ни задумчивое, а надменное, страстное, повелительное.

– Я видел только что мисс Чесни, она казалась очень огорченной.

– Ей не из-за чего огорчаться, – холодно произнесла Сибилла. – Разве только из-за медленной смерти моей матери; но она молода, может немного и подождать элтонской короны.

– Не ошибаетесь ли вы? – произнес я ласково. – Каковы бы ни были ее недостатки, но я уверен, что она искренне восторгается вами и любит вас.

Сибилла презрительно улыбнулась.

– Мне не нужна ни ее любовь, ни ее восторги. У меня немного друзей-женщин, но и те немногие все лицемерки, которым я не доверяю. Когда Дайана Чесни станет моей мачехой, мы все равно останемся чужими.

Я почувствовал, что затронул щекотливый вопрос и что продолжать этот разговор рискованно.

– Где ваш друг, – неожиданно спросила Сибилла, очевидно, чтоб переменить тему, – почему он теперь так редко бывает у нас?

– Риманец? Он большой чудак и временами чувствует отвращение к обществу. Он часто встречается в клубе с вашим отцом, и я думаю, что причина, отчего он сюда не приходит, его ненависть к женщинам.

– Ко всем женщинам? – спросила она с легкой улыбкой.

– Без исключения!

– Значит, он и меня ненавидит?

– Я этого не говорю, – поспешил я сказать. – Никто не может ненавидеть вас, леди Сибилла, но, по правде, насколько я знаю князя Риманца, не думаю, чтобы он уменьшил свою нелюбовь к женщинам, которая составляет его хроническую болезнь, – даже для вас.

– Стало быть, он никогда не женится, – задумчиво промолвила она.

Я засмеялся.

– О, никогда! В этом вы можете быть уверены.

Она замолчала, продолжая играть розами. Ее грудь высоко поднималась от учащенного дыхания; я видел ее длинные ресницы, щеки цвета бледных лепестков розы; чистые очертания ее нежного профиля напоминали мне лица святых и ангелов в изображении Фра Анджелико. Я еще продолжал в восхищении созерцать ее, как она вдруг вскочила с места, скомкав розу в руке; ее голова откинулась назад, ее глаза горели, и вся она дрожала.

– О, я не могу больше это терпеть! – дико вскрикнула она. – Я не могу больше терпеть!

Я также вскочил и стоял перед ней, изумленный.

– Сибилла!

– О, говорите же, наполняйте же до краев чашу моего унижения! – продолжала она страстно. – Отчего вы не говорите мне, как говорите моему отцу, о цели ваших посещений? Отчего вы не говорите мне, как говорите ему, что ваш выбор пал на меня, что я единственная женщина в целом мире, которую вы избрали в жены! Посмотрите на меня! – и она трагическим жестом подняла руки. – Есть ли какой-нибудь изъян в товаре, который вы собираетесь купить? Это лицо достойно трудов модного фотографа и может продаваться за шиллинг, как карточки «английских красавиц». Эти глаза, эти губы, эти руки – все это вы можете купить! Зачем вы томите меня, медля с покупкой? Колеблясь и рассчитывая, достойна ли я вашего золота?

Она казалась охваченной какой-то истерической страстностью, и я, испуганный и встревоженный, бросился к ней и схватил ее за руки.

– Сибилла, Сибилла! Ради бога, замолчите! Вы измучены усталостью и волнением, вы не знаете, что вы говорите. Дорогая, за кого вы меня принимаете? Откуда вам пришли в голову глупости о купле и продаже? Вы знаете, что я люблю вас; я не делал из этого тайны, вы это должны были читать на моем лице, а если я не решался вам об этом сказать, так только из страха, что вы оттолкнете меня. Вы слишком добры ко мне, Сибилла. Я недостоин получить вашу красоту и невинность. Моя дорогая, любимая, успокойтесь! – Пока я говорил, она прильнула ко мне, как внезапно пойманная птица. – Что иное могу я вам сказать, кроме того, что я обожаю вас всеми силами моей души, что я люблю вас так глубоко, что даже страшусь думать об этом! Это страсть, которую я не могу побороть, Сибилла, я люблю вас слишком сильно, слишком безумно!

Я задрожал и замолк. Ее нежные руки на моей груди лишали меня самообладания. Я целовал струящиеся волны ее волос. Она подняла голову и смотрела на меня – в ее глазах светилась не столько любовь, сколько страх, и вид ее красоты, преклонившейся передо мной, порвал все узы самообладания, которые я прежде на себя накладывал, и я поцеловал ее в губы долгим страстным поцелуем, который, как казалось моему возбужденному воображению, соединил воедино наши существа, но вдруг она выскользнула из моих объятий и оттолкнула меня. Я заметил, как сильно она дрожала, и боялся, как бы она не упала. Я взял ее руку и заставил ее сесть. Она слабо улыбнулась.

– Что вы чувствовали? – спросила она.

– Когда, Сибилла?

– Только что, когда целовали меня?

– Все небесные радости и адские муки в одно время! – сказал я.

Она поглядела на меня с задумчивым и нахмуренным видом.

– Странно! Знаете ли, что чувствовала я?

Я покачал головой, улыбаясь и прижимая к губам нежную маленькую руку, которую держал в своей.