Скорбь Сатаны. Вендетта, или История всеми забытого

Мы все засмеялись.

– Согласитесь, – сказал лорд Элтон, – что в последнее время у нас развелось слишком много поэтов, и неудивительно, что нам довольно их и что поэзия попала в немилость. Еще поэты такой вздорный народ – женоподобные, охающие, малодушные притворщики.

– Вы, конечно, говорите о новоиспеченных поэтах, – сказал Лючио, – да, это коллекция сорной травы. Мне иногда приходила мысль из человеколюбия открыть конфетную фабрику и нанять их, чтоб писать рекламу бисквитов. Это удержало бы их от злобы и дало бы им небольшие карманные деньги, потому что в действительности они не получают ни пенса за свои сочинения. Но я не называю их поэтами: они просто рифмоплеты. Существует два-три настоящих поэта, но, как пророки из Писания, они не приняты «в обществе» и не признаны своими современниками; вот почему я опасаюсь, что гений моего дорогого друга Темпеста не будет понят, как он ни гениален. Общество слишком полюбит его, чтоб позволить ему опуститься в пыль и пепел за лаврами.

– Для этого нет необходимости опускаться в пыль и пепел, – возразил я.

– Уверяю вас, что это так! – ответил он весело. – Лавры там лучше, они не растут в теплицах.

В этот момент подошла Дайана Чесни.

– Леди Элтон просит вас спеть, князь, – сказала она. – Вы нам доставите это удовольствие? Пожалуйста. Что-нибудь совершенно простое, это успокоит наши нервы после вашей прекрасной, но страшной музыки! Вы не поверите, но, серьезно, я чувствую себя совсем разбитой!

Лючио сложил руки с видом шутливого раскаяния.

– Простите меня! – сказал он. – Я всегда, как говорят во время церковной службы, делаю то, чего не должно делать.

Мисс Чесни засмеялась немного нервно.

– О, я прощаю, с условием, что вы споете.

– Слушаюсь! – Он повернулся к роялю и после странной минорной прелюдии запел:

Спи, моя возлюбленная, спи!
Будь терпелива! Даже за гробом
Мы скроем нашу тайну!
Нет в целом мире другого места
Для такой любви и такого отчаяния, как наше!
И наши души, наслаждающиеся грехом,
Не достанутся ни аду, ни небесам!

Спи! Моя рука тверда!
Холодная сталь, блестящая и чистая,
Вонзается в наши сердца,
Проливая нашу кровь, как вино, —
Сладость греха слишком сладка,
И, если стыд любви должен быть нашим проклятием,
Мы бросим обвинение богам,
Которые дали нам любовь с дыханием
И замучили нас страстью до смерти!

Эта странная песня, исполненная великолепным баритоном, звучащим и силой, и негой, привела нас в содрогание. Опять мы все замолкли, объятые чем-то вроде страха, и опять Дайана Чесни прервала молчание:

– Это вы называете простым!

– Совершенно. На свете нет ничего проще, чем Любовь и Смерть, – возразил Лючио. – Эта баллада называется «Последняя песнь любви» и выражает мысли влюбленного, намеревающегося убить себя и свою возлюбленную. Подобные случаи происходят каждый день, вы знаете это из газет, – они действительно стали банальны.

Его прервал чистый голос, повелительно прозвучавший в тишине комнтаты:

– Откуда вы знаете эту песню?

XIV

Это говорила парализованная графиня. Она старалась подняться на своем ложе, и ее лицо выражало ужас. Ее муж поспешил к ней, а Риманец с циничной улыбкой на губах встал из-за рояля. Мисс Шарлотта, до того времени сидевшая прямо и молчаливо, бросилась к сестре, но леди Элтон была особенно возбуждена и, казалось, приобрела сверхъестественную силу.

– Уходите, я не больна, – сказала она нетерпеливо, – я себя чувствую лучше, гораздо лучше, чем всегда. Музыка на меня хорошо действует. – И, обращаясь к мужу, добавила: – Попросите вашего друга посидеть со мной, я хочу с ним поговорить. У него чудный голос, и мне знакома песнь, которую он пел: я помню, я читала ее – в альбоме… много лет назад. Я хочу знать, где он ее слышал.

Риманец подошел, и лорд Элтон придвинул ему стул.

– Вы сделали чудо с моей женой, – сказал он, – уже много лет я не видел ее такой оживленной.

И, оставив их вдвоем, он направился туда, где леди Сибилла, я и мисс Чесни сидели группой, более или менее свободно болтая.

– Я только что выразил надежду, что вы и ваша дочь навестите меня в Уиллоусмире, лорд Элтон, – сказал я.

Он насупил брови, но принудил себя улыбнуться.

– Мы будем в восторге, – промямлил он. – Когда вы вступаете во владение?

– Как только это будет возможно. Я останусь в городе до следующего приема во дворце, так как мы оба, мой друг и я, будем представляться.

– О… а… да!.. э… да! Это благоразумно. И наполовину не так беспокойно, как дамский прием. Быстро кончается, и нет необходимости в открытых лифах… ха… ха… ха! Кто вас представляет?

Я назвал известное лицо, имеющее близкое отношение ко двору, и граф кивнул.

– Весьма достойный человек, лучшего трудно найти, – сказал он любезно, – а ваша книга, когда она выйдет из печати?

– На следующей неделе.

– Мы должны достать ее, мы непременно должны достать ее, – сказал лорд Элтон, принимая заинтересованный вид. – Сибилла, ты должна внести ее в свой библиотечный список.

Она согласилась, но, как мне показалось, равнодушно.

– Напротив, вы должны позволить мне вручить ее вам, – сказал я. – Надеюсь, вы не откажете мне в этом удовольствии.

– Вы очень любезны, – проговорила она, поднимая на меня свои прелестные глаза, – но я уверена, мне ее пришлют из библиотеки: там знают, что я все читаю. Хотя, признаюсь, я покупаю исключительно книги Мэвис Клер.

Опять имя этой женщины!

Мне стало досадно, но я постарался не показать своей досады и произнес шутливо:

– Я буду завидовать Мэвис Клер.

– Многие мужчины ей завидуют, – ответила она спокойно.

– Вы в самом деле ее восторженная поклонница! – воскликнул я не без некоторого удивления.

– Да, мне нравится, когда женщина возвышается с таким благородством, как она. У меня нет таланта, и это одна из причин, почему я так чту его в других женщинах.