Изменить судьбу

– Человек, который думает только о себе и о своих корыстных целях, не может быть счастлив, – спокойно продолжал он. – Если эгоистичные удовольствия – твой смысл в жизни, то жизнь твоя бессмысленна.

Где-то в подсознании я понимала, что он прав, но тяга к богатству сейчас была сильнее. На следующий день лил сильный дождь, сопровождаемый громом и молнией. Это напомнило день моего возвращения в прошлое. Я молилась про себя и просила Бога вернуть меня назад. Костя не звонил. И на мои звонки не отвечал. Со смутным беспокойством я поехала к нему. Но и дверь никто не открывал. Я нервно начала тарабанить.

– Костя! Открой дверь! Ты там?! Открой, пожалуйста! – плохое предчувствие не оставляло меня. Страх съедал буквально съедал душу.

На лестничную площадку вышла пожилая женщина в халате.

– Не нужно так стучать. Увезли его. На «скорой». Ногами вперед. Нет больше нашего Костика, – грустно говорила женщина.– Какой был человек! – она тяжело вздохнула и пошла к себе в квартиру. Я прислонилась к стенке и откинула голову назад. К горлу подкатил ком, и я заплакала. Такой молодой, еще жить и жить… Как так, сегодня есть человек, завтра – нет?.. Костя неожиданно появился в моей жизни и так же неожиданно ушел. Этот строгий костюм я больше не надену никогда…

Позднее, вся промокшая от дождя, я ехала в такси. Прислонив голову к стеклу, смотрела на бьющие капли дождя и грустно вспоминала его последние слова, слова Рескина: «Смотри на каждую утреннюю зарю, как на начало твоей жизни, и на каждый закат солнца, как на конец ее. Пусть каждая из этих кратких жизней будет отмечена каким-нибудь добрым поступком, какой-нибудь победой над собой или приобретенным знанием».

Глава 8

Одесса, сентябрь 2005г. За три месяца я исколесила всю Европу, своими глазами увидела Альпы, Венскую оперу, Колизей, Эйфелеву башню и собор Парижской богоматери в Париже, гондолы в Венеции, колесо обозрения и Биг-Бен в Лондоне, Пражский град, Версальский дворец и многое другое, что раньше могла видеть лишь по телевизору. Впечатления зашкаливали, как у ребенка, которому Дед Мороз подарил то, о чем и не мечталось. Дух захватывало от великолепия и красоты этих непревзойденных мест. Сейчас я остановилась у тетки Оксаны в Одессе, родном городе моей матери. Мама попросила заехать и повидать родственников на Украине. Оксана приняла меня с распростертыми объятиями и обожанием. Жаловалась, что мы с мамой забрались к черту на кулички, и добраться до нас чрезвычайно дорого. Они с мужем Василием жили в районе Большой Фонтан, в двухкомнатной квартире, уютной и благоустроенной. Мне они гостеприимно выделили комнату 6на ближайшие четыре дня, после которых я планировала продолжить путешествие. Мы с мамой купили им подарки, и сейчас Оксана как раз разворачивала сувенир. Деревянная статуя женщины, очень красивая и тонкая работа. Так же я выбрала у нас в Хабаровске на выставке картину художника Германа Палкина «Вера, Надежда, Любовь». Оксана накрыла шикарный стол, и мы душевно сидели под бутылочку вина.

– Ой, Вика, ты уже такая взрослая дивчина. Похожа на отца своего окаянного. Как там мать твоя, Катерина?

– Все у нас хорошо, тетя Оксана.

– Помню Катерину молодую. Вот как сейчас: стройная, скромная, веселая. Знаешь, сколько хлопцев- то за нею бегало? Ой, и связалась же она с этим бабником! – Оксана пустила слезу. – Бросила все, уехала в Хабаровск. Так замуж и не вышла больше. Жалко мне ее.

– А она не жалуется, – недовольно сказала я. Такое ощущение, будто я виновата в этом. – Мы с ней очень хорошо живем.

– Да ты шо, Викуля, не обижайся. Люблю я вас. Ты ни в чём не виновата. Судьба такая…

Мы поболтали еще часик и пошли спать.

Следующие два дня я провела, объезжая всех родственников. Все они встречали меня весьма радушно и накрывали богатые столы. Я их всех видела первый раз, но они мне понравились. Родственники с теплотой говорили о маме, какая она умная и добрая, и все сожалели, что мы уехали. Я с нежностью вспомнила маму. Какая же она все-таки у меня хорошая. Как я ее люблю. Вот она позвонит мне, и обязательно ей это скажу.

Вечером позвонила мама, и ее тон меня обескуражил:

– Вика, как ты могла!? Я нашла деньги у тебя под кроватью! Ты с ума сошла! Во что ты ввязалась?! – она неистово кричала в трубку прерывистым голосом.

– Мам, я все объясню. Ничего страшного я не сделала, не переживай,– что я могла ей объяснить?

– Немедленно приезжай, и будем разбираться! – потребовала она. Я сбросила вызов. Мне нечего ей сказать. Пусть успокоится. Надо было все-таки все деньги на счет положить. Я боялась вызвать подозрения, поэтому половину оставила дома.

Огромный камень лег на душу, и всю ночь я пролежала, не сомкнув глаз.

На следующий день я поехала в центр, осматривать достопримечательности города. Старинный город-герой с памятными местами и зданиями с исторической архитектурой. Я шла по знаменитой Дерибасовской. Улицу наводняло бурное море туристов. Направо и налево пестрели вывески ресторанов и кафе. Вышла к городскому саду, где струился фонтан. Дальше оказалась на площади морского вокзала, где стоял знаменитый памятник Дюку. Отсюда вниз шла Потемкинская лестница, открывался шикарный вид на порт, и виднелась высотная, ярко освещенная гостиница «Одесса». Лестница вниз нескончаемая, наверное, метров триста. Рядом находится фуникулер. Развозит туристов вверх и вниз. Я прошлась по Тещиному мосту, затем прогулялась по Приморскому бульвару, проходя мимо памятника Пушкину и Пушки.

Следующими достопримечательностями оказались Екатерининская и Греческая площади и знаменитый Одесский оперный театр. Я удивлялась, как после такой красоты можно было уехать в далекий холодный Хабаровск. Последним местом моего посещения должна быть Соборная площадь. Оксана сказала, что она мне понравится больше всего. Заинтригованная, я шла к месту, гадая, что мне там может так понравиться. А дойдя до нее, улыбнулась.

На площади находится выставка художников. Здорово. Я ходила по выставке, внимательно изучая картины. У каждой картины есть свое значение, смысл, который хочет передать ее творец. Мастерство художника заключается в том, что он может изобразить значительным любой предмет. Я повернула голову вправо и чуть не упала. На картине перед моими глазами была изображена…мама. Да это же образ с той фотографии, которую она мне показывала!.. Художник даже сумел передать блеск в ее глазах и любовь… Я взглянула на художника, который внимательно меня рассматривал. Даже не вглядываясь, поняла, что это мой отец. Сказать, что я была в шоке, ничего не сказать! Столько раз представляла нашу встречу, но сейчас стояла, как вкопанная, вглядываясь в его лицо.

– Добрый день. Вам понравилась картина? – он приветливо улыбнулся. Честно говоря, выглядел он неважно. Пожилой, около пятидесяти лет. На голове шляпа, а черные длинные волосы с приличной проседью собраны в хвост. Помятый серый костюм, засаленная рубашка и дешевый галстук. Боже, его черты лица: я будто смотрю в зеркало… Помнится, мне хотелось плюнуть ему в лицо, но сейчас… Меня обуревали странные чувства. Отец… Где ты был все эти годы?! Не встречал мою мать из роддома, не слышал моих первых слов. Почему не переживал со мной мои первые болезни и провалы, почему не учил играть в футбол и не защищал меня от мальчишек в школе? Почему ты сделал несчастной мою мать? Он так добродушно улыбается, он не похож на подонка. Я должна узнать его получше.

– Да, очень понравилась. Могу я ее купить?

– Вы знаете эту прекрасную женщину? – он спросил с теплотой в голосе, а глаза его показались мне влажными. Показались?.. Он с надеждой смотрел на меня. – Вы мне напоминаете кого-то, мы с Вами не встречались?

– Нет, не встречались. Но, если Вы рассмотрите меня поближе, Вы, может, догадаетесь, кто я…

Он, как будто не веря своим глазам, начал разглядывать мое лицо.

И вдруг удивленно воскликнул и посмотрел на портрет матери.

– Не может быть! Неужели… – неожиданно он застонал и закрыл лицо руками. – Дочка, прости. Я не знал! Я искал Катю!

Мои глаза переполнили слезы. Он искал нас!.. Как глупо было маме уезжать. Я неуверенно положила руку на его плечо. Все вокруг уставились на нас, тронутые этой встречей. Мне было плевать на них. Я встретила отца! Боже мой, отец! Он вдруг вскочил и, собрав свои картины, пригласил к себе на чай.

Минут через тридцать таксист высадил нас около старого трехэтажного дома.

– Живу я скромно, не побрезгуй, – извиняющимся голосом сказал он.

Мы поднялись к нему, он открыл дверь, и я с восторгом ахнула. Просторная трехкомнатная квартира с красиво расписанными стенами. В прихожей изображена дикая природа с грациозным леопардом, в зале – высотная Эйфелева Башня со всеми прилегающими красотами, во второй комнате – Статуя свободы и Джордж Буш.

Третья комната отведена под мастерскую. В ней много полотен, незаконченных картин и художественных инструментов. Мебель в квартире не новая, но вполне пригодная и яркая. Мы прошли на кухню. Отец поставил чайник. Я видела, что он волнуется не меньше моего. Кто мог подумать, что мы когда-нибудь вот так встретимся? Может, потеряв одну семью, я взамен приобрела другую? Ведь духовно я так близка к нему, у нас столько с ним общего… Он отодвинул стул и жестом пригласил меня сесть. Затем достал из старенького шкафчика две кружки и, взяв в руки чайничек, раскаивающимся голосом запричитал:

– Эх, дочка, ты, наверное, ненавидишь меня? Я мерзавец, знаю… Как я мог тогда сказать твоей матери, чтобы она делала аборт? Поверь, я сразу же об этом пожалел! – он говорил дрожащим голосом, разливая чай трясущимися руками. – Я звонил ей, но она сменила номер телефона. Я искал ее через подруг, отчаянно искал, но они ничего не говорили. Я объездил все больницы, но и там потерпел неудачу. Я решил, что поздно, Катя наверняка уже сделала аборт… И это – наказание мне за ошибку, за мою глупость и эгоизм.

– Нет, не сделала, – я была тронута его откровенным признанием. – Маме не стоило уезжать, я понимаю. Вячеслав, Вы молодой были, сразу не осознали…

– Поверь, жизнь меня потом сторицей наказала. Я два раза был женат, и оба раза неудачно. Мне сделали операцию, и я стал бесплодным. У меня нет детей, некому в старости будет подать стакан воды. Всю жизнь я каялся, что потерял вас, но вернуть время невозможно.

«Возможно, папа, я вернула», – пронеслось в мозгу. Я не смогла удержать слезу, он подскочил и вдруг крепко обнял меня.

– Папа…– всхлипнула я, – папа… – Он обнимал меня, гладя по голове и бормоча просьбы прощения.

Когда я уходила, я все-таки взяла мамин портрет, дав отцу тысячу гривен. Он отказывался, но я настояла.

Я сдала билеты в Корею и решила обосноваться в Одессе. Недалеко от центра сняла квартиру. Мне нравился этот город, и я решила быть поближе к отцу. Ведь столько времени он был лишен моей любви. Я звонила маме. Она уже успокоилась, но все также требовала, чтобы я срочно возвращалась. Я не стала по телефону говорить ей про отца, уговорила только прилететь сюда и перевести мне денег на счет. Она пообещала взять отпуск и приехать. А что? Возможно, они с отцом начнут все с чистого листа…

Стоп, Вика. Ты вернулась сюда, чтобы изменить свою жизнь. Свою жизнь, а не весь мир. Может быть, не стоит перекраивать всё? Охранник, Гера. Ты спасла его? Ему суждено было умереть… Но ведь это – мама. Папа… Посмотрим…

С отцом мы встречались каждый день. Гуляли в парке, писали вместе картины в мастерской, вместе их продавали. Он талантливый художник и пишет замечательные картины. В его мастерской были портреты еще нескольких женщин. Наверное, его бывшие жены. Я тактично умолчала и не стала спрашивать. Мне пришлось практически насильно провести его по магазинам, чтобы обновить ему одежду. Мы ходили по бутикам, и я выбирала ему костюмы, рубашки, футболки, обувь. Мы веселились, когда он, выходя из примерочной, деланно дефилировал передо мной, как модель.

У него была интересная жизнь, и он красочно о ней рассказывал. Сегодня с утра я уже снова сидела у него в мастерской. Он писал пейзаж. Золотая осень.

Очаровательно.

– Пап, как в реальности! – восхитилась я. – Она как живая! Кажется, что листья вот-вот зашевелятся от ветерка!

– Ты знаешь, дочка, задача художника не в том, чтобы копировать природу, а в том, чтобы выражать ее, – вдохновенно поучал он. Ему определённо нравился такой мой интерес к его творчеству. Неожиданно отец повернулся, кистью поставил мне желтую кляксу на носу и рассмеялся.

– Ах так! – я, притворно приняв грозный вид, засунула всю пятерню в акварель и отпечатала на папином лице. И что тут началось! Мы с кисточками бегали друг за другом и норовили испачкать. В конце концов, обессиленные, испачканные с ног до головы, но довольные, мы упали на диван. Отец умылся и вновь принялся за пейзаж, а я, наблюдая за ним, задремала. Не знаю, сколько времени я проспала, но когда проснулась, папы в мастерской уже не было. Я услышала шум на кухне.

– Папа, – позвала я и зашла на кухню. И застала забавную картину. Папа в фартуке и платочке возился с духовкой. Чувствовался запах горелого.