Мевервильский оборотень

– А почему молчал о том? Ведь то грех на исповеди о таком молчать.

– Я боялся… потому и молчал…

– Как часто они встречались? – епископ отпустил голову мальчика и нервно забарабанил пальцами по краю пыточного стола.

– Ну как из города возвращались мы, так они и виделись.

– И в каком он был обличье?

– Волка… он всегда волк… лишь говорит по-человечески… Он только в новолуние человеком мог быть или если госпожа ему снадобье приносила… Он лишь тогда обращался, но ненадолго… А она все хотела, чтоб навсегда… и рецепт искала… помолится и начинает новый рецепт искать?

– Кому молилась-то, Сатане? – губы епископа презрительно изогнулись.

– Нет, что Вы… она Сатане никогда не молилась… лишь Господу.

– Не лги! О том Господу не молятся!

– Она молилась… и истово так… все просила, чтоб Господь проклятье свое с рода оборотня снял.

– Ты лжешь! – епископ резко повернул ворот тисков, удерживающих руки мальчика, и тут же его крик заполнил весь подвал.

– Так кому она молилась? – повторил свой вопрос епископ.

– Я не знаю… она говорила «Господи», а кому она молилась – не знаю… – захлебываясь слезами, ответил тот, – я не лгу! Не надо, не пытайте больше!

– Значит, ты признаешь, что она именем Господа называла Сатану?

– Откуда же мне знать то?

Еще один оборот колеса и снова крик, и мальчик вновь весь выгнулся, пытаясь вырваться из ремней, повторяя:

– Не надо больше! Не надо! Я все признаю… все! только больше не надо! Она Сатану, сатану так называла…

– То есть зелье для оборотня она готовила по молитве к Сатане? – спросил епископ, закрепляя в ножных тисках ступни мальчишки.

– Да… к нему… – согласно закивал тот и испуганно заелозил на столе, скуля от страха.

– И тебя заставляла ему молиться?

– Меня – нет… – испуганно замотал он головой. – Я никогда Сатане не молился.

– Не лги! – епископ повернул рычаг, и ножные тиски с хрустом сжали кости ног.

Мальчик зашелся в криках и рыданиях. Теперь он был готов подтвердить все: и что сам молился Сатане, и что отошел от веры истинной и душу дьяволу продал.

Но епископу уже было трудно остановиться. Его раздирала досада на то, что им манипулировали. Манипулировали так, как привык всеми манипулировать он. А мысль о том, что Каролина ему предпочла богомерзкое существо, даже не человека, а сатанинскую тварь, и вовсе туманила рассудок. И епископ продолжил пытку, заставляя мальчишку не только в подробностях рассказывать все, что он знал, но и признаваться и каяться в том, что он вместе со своей госпожой предпочел служение Господу служению Сатане. Остановился он лишь, когда от невыносимой боли мальчик потерял сознание.

Тогда, стремясь привести его в чувство, он окатил его ледяной водой. Мальчик, открыл глаза, и вдруг неожиданно хрипло засмеялся. А потом, глядя на него бессмысленным и мутным взором, заговорил:

– Я птицей теперь буду… и полечу к Господу… я видел его… и он сказал, что я буду теперь летать… Вы убьете меня, и я стану птицей…

Летать я буду в небесах бескрайних,

Летать, раскинув гордые крыла,

Все дальше от земли, где все остались,

Туда где гор белеет снежная гряда.

Там, ветер ледяной меня в объятья примет,

Гонящий облака меж горных скал высот.

Могучими порывами он быстро

Меня к сверкающей вершине унесет.

Расправлю я свои крыла большие,

И воспарю в холодной синеве,

Чтобы растаять вдалеке, не ведая печалей,

Воспоминание всем лишь оставив о себе…

Он вновь хрипло рассмеялся и добавил:

– Мне не надо больше бояться и оговаривать госпожу… мне осталось совсем немного, и я полечу…

Епископ раздраженно скривился, поняв, что переборщил, и раз мальчишка свихнулся, то теперь его уже нельзя будет использовать как свидетеля.

Он открыл дверь и, приказал монаху, дежурившему на лестнице:

– Закончи с ним.

Тот молча поклонился и шагнул к столу. Резкое движение рук, хруст позвонков и окровавленное и изуродованное пытками тело мальчика безвольно обмякло на столе.

– За церковной оградой тайно похорони, – обронил епископ и, услышав в ответ: «Будет исполнено», вышел из подвала.

Вернувшись в свой кабинет, епископ глянул в окно. На звездном небе ни облачка. И луны нет – новолуние. Как сказал паж Каролины, именно в такие дни волк мог сам обращаться. Скорее всего, Каролина опять с ним. Досада и ревность жгли душу. Епископ начал молиться, но молитва не приносила облегчения. Наконец он не выдержал. Он сам, своими руками прикончит и сатанинскую тварь, и отступницу. Приняв такое решение, он достал из письменного стола два серебряных кинжала. Оба с ручками в виде распятья, только один клинок был обычный, другой же весь в мелких зазубринах, словно пила. После чего крикнул слуге, чтобы ему оседлали коня.

Хоть ночь и была безлунной, его конь шел уверенной рысью. Не доезжая до того места, где, судя по рассказам мальчика, Каролина встречалась с оборотнем, епископ спешился.

Заброшенная полу развалившаяся часовня на берегу лесного озерца была освещена пламенем костра. На поляне у костра он увидел Каролину, которая действительно, как он и предполагал, была не одна.

Епископ, постаравшись оставаться незамеченным, подошел ближе.

Каролина сидела рядом с мускулистым черноволосым мужчиной, на плечи которого был накинут ее плащ.