Орудие Судьбы

Я через силу распрямился и сел на кровати.

– Не смей никому рассказывать!

Френ повернулся ко мне, блики огня плясали на его лице, отчего казалось, что он смеется.

– Ты мне приказываешь? Ты просто перепугался, Маркус. И продолжаешь растить в себе страх. Побори его, ощути свою силу. Всем случается испугаться. Управлять страхом – большое искусство. Думаешь, твой отец не боялся, когда приказал проткнуть себе руки магическими иглами, чтобы ты мог появиться на свет? Думаешь, твоя мать не боялась, когда велела ампутировать Кенрику руки? Или Диана не боялась, когда зашивала его раны? Все боятся, но не все становятся рабами страха.

Он ушел. А я лежал, свернувшись калачиком под теплым пледом, ощущая каждой частицей тела отчаяние. Если кто-то узнает о моей беспомощности и моем унижении, я этого не переживу. Крон как-то сказал, что я стану великим магиком. И вот, поглядите: великий магик чуть не утонул в двух шагах от берега.

Явилась толстушка Миола, принесла чашку с бульоном, поставила на столик рядом с кроватью.

– Френ сказал, что ты приболел. Ты простыл? Послать за медикусом?

– Не надо. И забери свой дурацкий бульон.

– Я все же оставлю. Потом выпьешь. Согреешь с помощью своей магии и выпьешь.

Она ушла. Я поглядел на чашку. Чудесный бульон с пряными травами источал замечательный запах. Я сбросил чашку со столика. Она упала на ковер, но не разбилась. Тогда я расколол ее на три части магическим ударом.

После чего снова свернулся калачиком и так лежал, глядя на пляшущий огонь в камине. Я понял, что должен заставить Френа дать магическую клятву молчать обо всем.

* * *

– Дать магическую клятву верности? – переспросил Френ.

Мы были с ним в библиотеке. Мрачная большая и очень холодная комната в это время года, особенно утром после морозной ночи. Я сидел в деревянном кресле. Напротив на стене висела дурацкая картина с зеленым цветком в серебряном кувшине. А вот красные яблоки на картине были зачетные, так и хотелось впиться зубами в блестящие круглые бока.

Френ стоял передо мной. Лицо его выражало недоумение и растерянность.

– Но ваша милость, я – патриций. Патриции не дают магических клятв верности. Это удел черных людей. Патриций может поклясться только своей магией, какая у него есть, в верности патрону. Магик никогда не скрепляет его клятву.

– Почему? Или у патрициев какая-то особенная кровь или что-то такое особенное, что не позволяет наложить внешнюю магическую клятву? Разве это невозможно?

С каждой фразой я все больше злился.

– Возможно… Но… Это унизительно для патриция. Смертельно унизительно. Внешняя магическая клятва парализует волю и сковывает ум.

– Я требую, чтобы ты поклялся, встав под мою руку.

– И не подумаю! – Френ гордо распрямился. – Я не клялся магической клятвой ни королю Эддару, твоему деду, ни королю Эдуарду, твоему дяде, ни твоему отцу…

Пока он говорил, я поднялся и подошел к нему. Я был ему по плечо, потому поднял руки, чтобы положить ему на грудь. Выходило неудобно, ослабляло магию.

– Встань на колени!

Силы, чтобы заставить его выполнить приказ, мне хватило. Френ, издав какой-то странный звук, похожий на всхлип, опустился на одно колено. Я надавил ладонями на его грудь и прошептал:

– Клянись исполнять то, что я тебе прикажу всегда и везде, клянись никому и никогда ничего не говорить про вчерашний день…

Несколько мгновений он молчал, губы его беззвучно шевелились, потом он выдохнул:

– Клянусь…

Для скрепления клятвы магической силой достаточно и одну руку приложить. Две – это перебор. Но я боялся, что клятва не примется, что Френ будет изо всех сил сопротивляться, и потому вложил всю магию, какую сумел собрать, в свои ладони. Синеватый огонь, похожий на крошечную молнию, вспыхнул меж моими пальцами, потом метнулся к губам Френа и запечатал клятву.

Я отдернул руки. Френ несколько мгновений еще стоял, опустившись на одно колено, потом оперся на стоявший рядом стул и с трудом поднялся, медленно затянул шнурки куртки на груди и вышел.

* * *

Три дня я его не видел. Френ не появлялся ни на кухне, ни в столовой, ни на улице. Я невольно оглядывался, ища его взглядом, и даже заготовил дежурную фразу: «Ну как, трудно патрицию принять магическую клятву?» Но Френ не выходил. Я старался позабыть о нем, тем более что погода стояла славная – легкий морозец, пушистый, только что выпавший снег – кататься на санях с горы в такой денек одно удовольствие. Миола готовила мою любимую фасоль в томате, я сотворил миракль кота, который запрыгивал время от времени на стол и пытался украсть колбаску с тарелок. Миола делала вид, что кот настоящий и громко кричала; «Брысь!» и гоняла фантомного ворюгу полотенцем.

Приехали мои кузены Эдмунд с Эдгаром, а с ними целый выводок их подружек и друзей, и мы чуть ли не до рассвета танцевали в большой зале. Но странное чувство тревоги грызло меня все время, я то и дело оглядывался, опасаясь, что сейчас в залу войдет Френ, что наложенная мною клятва спадет, и он встанет среди танцующих и скажет громко, перекрикивая звуки флейт и скрипок:

– Знайте же, что Маркус – кукушка, трус. Он так испугался, провалившись в полынью, что позабыл про свой магический Дар и визжал, как девчонка.

* * *

А на утро после наших танцев в Элизеру прибыл отец. Было известно, что он должен приехать, пришло письмо от него дней за шесть или семь до того. Я держал это известие в уме, но в то утро напрочь позабыл. И вспомнил только, когда увидел, как он спрыгивает с коня во дворе. В тот день как раз потеплело, морозы кончились, над озером стоял влажный туман, мелкий зимний дождь съедал остатки снега во дворе. Отец поежился и сразу же прошел в малую гостиную, где с утра в камине разожгли огонь.

– Ну, здравствуй, – он обнял меня и прижал к себе. От его суконной куртки пахло дождем, а мех на оторочке плаща слипся в смешные хвостики от влаги.

Он скинул плащ и повесил на спинку кресла.

– Как твои дела с занятиями по магии? Третий круг получил? Молодец. Знаю, в пору Зимнего веселья не до этого. Угадай, что я тебе привез! – Он опустил руку в карман и достал настоящие механические часы, маленькие, круглые, в золотом корпусе. Такие часы умели изготавливать только сам Механический Мастер и его ученик, часовщик Фай. – Магик может определять время суток с точностью до минуты. Но для этого нужны тренировки. Часы Фая тебе в этом помогут. Да и сама по себе вещица красивая.

У часов была длинная цепочка, и отец повесил часы мне на шею.

– Ну как, магично, да?

Он всегда говорил со мной немного наигранным веселым тоном, как будто боялся мне не понравиться – с того самого дня как очнулся в спальне после долгого беспамятства. Мне тогда было уже шесть, я умел создавать фантомы, и вообще был неплохим магиком. А он должен был взращивать в себе магический Дар заново, с нуля.

Я покосился на его страшные руки – механические протезы, созданные Мастером, похожие на латные рыцарские перчатки. Они по-птичьи щелкали при каждом движении. Меня этот звук почему-то раздражал. Иногда не просто раздражал – бесил. С помощью магии отец соединил живую плоть с сотнями стальных деталей, и мог не только держать чашку, вилку или меч, но даже магичить. Поговаривали, что с магией у него получалось не очень – в Доме Хранителей у Крона шептались, что он и третьего уровня еще не достиг в своем новом обличье, а семь кругов на плаще носит незаслуженно. То есть заслуженно, но заслуги эти прежние – награда за разгром армии Игера и смерть магистра Брина. При мне он никогда всерьез не магичил. А ведь говорили, что прежде он был самым сильным магиком не только в Ниене, но и во всей Ойкумене, и даже Орден мог с ним бороться, только призвав силы многих мастеров на помощь.

– Ничего себе забавка… – Мне хотелось, чтобы скорее пришли Эдмунд с Эдгаром и их подружки, и тогда отцу стало бы не до меня.

– А кстати, где Френ? Он просил привезти ему флейту. Представь, на старости лет наш чудак решил выучиться играть на флейте. Так вот, подарок его ждет. Лучшая флейта из Флореллы. И что забавно: никакой магии.

– Откуда мне знать, где он!

Я в самом деле не знал, где прячется Френ. Утром заглянул к нему в комнату – спальня была пуста и постель заправлена. Не похоже даже, чтобы кто-то там ночевал.

– Френ у меня в комнате, – вмешалась в разговор Миола, пришедшая забрать отцовский плащ. – Он три дня как не встает. И не ест ничего. Попьет немного мятного чая и лежит.

– Он болен?

– Вот не знаю. Не встает и все. И к себе в покои не идет. Пришел, лег на мою кровать, лежит, ничего не говорит и не уходит. Мне пришлось ночевать в гостевой вместе со служанками принцев. Все-таки он мужчина, хотя и старый. Мне сплетни ни к чему.

Отец отложил футляр с флейтой и отправился в комнату Миолы к Френу, я побрел следом.