Орудие Судьбы

Он взял мой дар. Помедлил.

– И что будет?

– Черные пузыри начнут подсыхать, шелушиться, чесаться, и в итоге они отпадут. Если не поможет до конца, и часть этой дряни уцелеет, придется выпить еще пару глотков.

– Так просто!

– Просто? Этот состав известен только моей бабушке, вдове короля Эддара. И она так и быть поделилась своим секретом со мной. Иначе пришлось бы срезать скальпелем наросты и срезать быстро. А хирургия – не моя сильная сторона.

– Так ты знала… Откуда?

– Неважно. Так я и раскрою тебе все тайны. Пей!

Он все еще медлил. Потом отставил стаканчик, сгреб меня в охапку, прижал к себе так, что я ощутила касание мерзких пузырей на своей коже и невольно брезгливо сморщилась.

– Ди, красавица моя, послушай… Я люблю тебя. Люблю до боли в груди. Так, что сердце пропускает удары… И потому – беги! Заклинаю! Беги! – раздался горячий шепот над моим ухом. – Ради нас обоих – беги!

– Я не отступлюсь.

Наверное, он ощутил мою решимость на чисто магическом уровне. Потому как разжал руки. Помедлил. Потом взял стаканчик и опрокинул содержимое стекляшки залпом и глянул на меня вопросительно.

– Когда черная дрянь отпадет, слеплю тебе новое лицо, – принялась рассуждать я вслух. – И сделаю новую кожу там, где остались ожоги. Работа небыстрая. Наберись терпения… И, кстати, чесаться, усыхая, эти шкурки будут бешено. Но расчесывать раны нельзя – иначе моя работа усложнится.

– А у тебя нет средства… противостоять?

– Попробую что-то сделать.

Я принялась размешивать в фарфоровой чаше мазь – немного поможет утишить нестерпимый зуд. Мне нравилось его подначивать: сейчас он был полностью у меня в руках.

– Как ты поняла, что я жив?

– Ну… ты же сам сказал, что татуировки тебя защищают, поскольку в состав чернил подмешали толику последков черной магии.

– Этот юный Брин – он был сильным магиком.

– Но не сильнее дяди Кенрика.

– Я слышал, Магик Кенрик снова утратил Дар.

– Это его обычная история. Не только утратил Дар, но и впал странный сон, похожий на летаргию. После того, как сам проткнул себе руки иголками типа Перстов Судьбы. Теми самыми, что он извлек из рук мальчишки по дороге из Гармы. Волчья деревня по дороге в Ниен…

– Да, помню тот случай…

– Крон обещает, что он проснется. Особенно теперь, когда ему ампутировали руки, и Механический Мастер изготовил стальные протезы.

– Его Дар был ему не по плечу, – изрек как приговор Раниер.

– Не, руки ампутировали ниже локтей, а не до плеч, – скаламбурила я. – И я очень аккуратно зашила раны, а потом и швы заживила. Все мы повторяем раз за разом одни и те же ошибки, только не понимаем этого. А когда наконец до нас доходит, где мы лажаем, уже поздно что-то исправлять.

– Лажаем? Что за слово?

– Любимое словцо моего брата Лиама Маркуса. Притащил из Дома Хранителей – популярно среди молодого племени магиков.

– Сколько ему сейчас? Твоему сводному брату.

– Шесть должно быть, да, кажется, шесть уже исполнилось.

– А ты не обманула! – сморщился Раниер. – Ужасно чешется.

– Терпи! – Засмеялась я. – А то придется связать тебе руки.

– Потом… попробуем… – выдавил он, сцепляя пальцы в замок.

– Не так скоро, как ты надеешься…

Глава 3. Исполнение клятв

В Дивных землях солнце всходит внезапно. Еще несколько морганий назад была ночь – и вдруг на тебя рушится поток света: бьет в окно, слепит глаза. Здесь не бывает дымки, тумана, полутонов. Здесь роспись всегда красным, синим и желтым с множеством хитрых узоров, здесь тени обводят тушью. А еще днем царит жара, и весь мир превращается в наковальню. Потому в полдень все спят – люди и звери в оазисах около колодцев, прудов и фонтанов под навесами; горожане Аднета в глубине спален, вырубленных в скалах. Поэтому трапеза обильная всегда ночью. Поэтому совещания важные после заката – на террасах под легким ночным ветерком в свете многочисленных лурсских фонарей. Поэтому по водам Дивной реки, что тащит за собой бесчисленные пласты ила из Страны Пышных Лесов, катаются на лодках тоже в лунные ночи. И гонцы с вестями скачут по ночной прохладе. Миракли-гонцы могли бы приходить днем, но ни один магик не сможет отправить миракля в путь, чтобы он достиг Дивных земель и не распался. Ну, может быть Кенрик-Магик сможет, если проснется и если новые стальные руки будут ему подчинимы.

* * *

Два лурсских фонаря горят в нашей комнате окнами на закат. Уже глубокая ночь. Занавеска из легкого виссона прихвачена по краям – от комаров и прочих летунов. Надувается ветром. От империи Игера-Гиера Дивные земли отделяет Слепое море. На самом деле оно не слепое, а очень соленое, это узкий залив-рукав Великого океана, соединяется с Бурным морем, и далее путь моряков лежит в океан к берегам Флореллы и Земли лурсов. Но кто-то сотни лет тому назад смотрел на закат, когда солнце опускалось в море, вода сделалась похожей на расплавленную сталь, и этот кто-то назвал море Слепым.

Луна где-то на той стороне гостиницы, заглядывает в иные окна, а у нас – только крыши, покрытые ее щедрым серебром. Я лежу на животе, подперев ладонями голову, сморю на спящего Раниера.

Лицо его теперь почти такое же, как прежде, как семь лет назад. Только брить бороду ему не придется – я не стала восстанавливать луковицы волос в новой коже, а наоборот – убрала те, что остались. Кожа после восстановления получилась очень тонкой, такой тонкой, что просвечивают сосуды, брить такую кожу – мучение. Мне жаловался один исцеленный после ожога в Ниене. Учла на будущее. Хотя на верхней губе волоски сохранила. Если будет желание, магистр может отрастить усы по моде острова Магна. Нет, все же Раниер не такой, как прежде. Губы сделались тоньше, а ноздри носа как-то хищно изогнулись. Не может магик вернуть пролетевшие ночной птицей годы. Лепит не свое, придуманное, а то, что в самом человеке таится, вытягивает наружу – вот оттуда и линия губ как разрез, и в самом лице – что-то от хищной птицы. Веки его выпуклые, отяжеленные длиннющими ресницами. Когда-то давно я мечтала целовать его закрытые глаза. И вот теперь – целую. Нижнее левое веко я почти вернула на место, осталась только припухлость. И ресницы вернула – вшила поштучно, как узор на платье невесты. Оно тут рядом повисло на спинке расшатанного гостиничного стула – кусок алой материи в десять локтей, в который невесту укутывают с головы до ног. А жених в белом колете и белом плаще, и штанцы тоже белые, просторные, с завязками у щиколоток, а вот туфли должны быть красные, как у невесты. Наряды – дивноземельные, а обычай наш – ниенский, нити жизни вытянуть из человека и связать, чтобы уж до конца навечно. Великий Магистр сам соединил. После того как вычеркнул имя Раниера из списка Ордена. И в тот миг жених так побелел, несмотря на смуглую кожу, что мне показалось – сердце его разорвется, и он упадет замертво.

Теперь я знаю: не хотел он уходить из Ордена, смертельно не хотел. И местные медикусы, если и не понимали ничего в пластической магии, то отлично знали, как убрать черные наросты на разорванной коже. Знали – но он запретил. Он прятался за своим увечьем от данного слова. Когда его привезли в Дивные Земли, и он очутился в стенах Обители, то сразу понял, что не готов отказаться от Ордена, но был готов отказаться от меня. Я все это знала, знала, когда выставляла склянки с настойками на старую, прожженную опасными составами столешницу. И еще знала – что уведу его из Ордена. Пусть против его воли. Отныне Раниера никто не посмеет называть палачом. Только судьей. Не хочу ему палаческой Судьбы. Я – его Судьба.

Он вздрагивает и просыпается.

– Мне приснилось, что сегодня была свадьба.

– Знаешь, милый, это не сон.

– Не сон. Ты была закутана как кукла в эту красную ткань с золотым шитьем. А почему не спишь?

– Любуюсь на свою работу.

Он привлекает меня к себе, замыкает в кольцо рук. Я целую его в губы. Трусь щекой о его щеку. Какая нежная ровная кожа!

– Странное чувство… у меня все новое – новое лицо, новая жена, новая жизнь…

– У тебя была старая жена?

– Была наложница. Жила в этой таверне.

– Еще скажи – в этой комнате.