Мал золотник…; Туман спустился c гор

Зухра, не знавшая русского языка, не понимала, о чём говорит с дочерью Марина, но, видя в руке её чемодан, догадалась, что она покидает их дом.

Зухра растерялась, не знала, что ей делать, что сказать на прощание.

– Садись, поешь перед дорогой, – кивнула Умму на стол.

– Спасибо. Не хочу. Да и некогда. Надо торопиться, чтобы успеть на попутную машину. – Марина вздохнула. – Простите, если что не так… Я старалась, но… Передайте моё спасибо отцу за хлеб, соль, за заботу обо мне… Я напишу вам, как доберусь до дома.

И Зухре, и Умму стало вдруг жаль Марину. Но ещё больше им стало жаль маленького Амира, к которому они уже все привыкли, которого полюбили.

– Может, подождёшь папу? Попрощаешься с ним… – тихо произнесла Умму.

– Нет. Я боюсь прощаться с ним, боюсь, что не выдержу, заплачу и… Нет, так будет лучше. Он всё поймёт и не осудит меня. Я никогда не забуду его. Пусть в гости к нам приезжает. Ему понравится в нашей деревне. У нас люди хорошие, такие добрые, как ваш папа.

Марина поставила чемодан на табурет, протянула руки к сыну. Амирчик, бросив деревянную ложку на стол, подбежал к ней:

– Пойдём гулять? Да, мама? Гулять?..

Марина подхватила сына, прижала его к груди правой рукой, в левую взяла чемодан.

– Да, Амирчик, мы пойдём гулять. Покатаемся сначала на машине, потом на поезд сядем. Помаши бабушке и тёте ручкой. Скажи им «До свидания».

Амирчик обнял мать за шею и, повернув головку к Зухре и Умму, громко, на весь дом, крикнул:

– До свидания!

– Прощайте… мама, – прошептала Марина.

Слово «мама» она произнесла надрывно, с болью. С того дня, когда погибла её родная мать, она никого ещё так не называла.

Сердце Зухры дрогнуло. Протерев рукавом повлажневшие глаза, она подошла к Марине, поцеловала её в щёку, затем так же молча поцеловала внука и выбежала из кухни.

Умму проводила Марину до калитки.

– Пиши нам… Не забывай… – сказала она дрогнувшим голосом на прощание.

После утренней молитвы Амир-Ашраф направился к Али-Султану.

Старый партизан окапывал в саду яблони.

– О, брат мой! – воскликнул Али-Султан, увидев друга. – Рад встрече с тобой! С чем пожаловал? Почему такой печальный?

– Как же мне не печалиться, если жизнь переполнена неприятностями, – вздохнул Амир-Ашраф. – В доме стало как в аду. Вконец взбесилась моя старуха. Днём и ночью одно на уме: зачем приютил свинарку в доме. Говорит, что весь аул смеётся надо мною. Вот я и пришёл к тебе, Али-Султан, чтобы выяснить: откуда стало известно людям о том, что Марина работала свинаркой? Ведь об этом знали ты, я и Селим. Селим не мог никому сказать. Значит, распустил слух кто-то из нас двоих.

– Брат мой, неужели ты думаешь, что это дело моего языка?

– Я верю, что никому из посторонних ты об этом не говорил. Но ты мог поделиться нашей тайной со своей Набат.

Али-Султан задумался, припоминая, говорил ли он жене о том, что Марина работала в деревне свинаркой или нет.

– Быть может, и моя вина в том есть, – пожал плечами Амир-Ашраф. – Надо было ещё раз предупредить тебя о нашем уговоре: жене – ни слова. У женщин всегда язык работает лучше, чем голова. Ты ведь знаешь старую притчу о том, что разум человеческий каждое утро в момент пробуждения обращается с мольбой к языку, чтобы он поменьше двигался и больше держался за стиснутыми зубами: из-за чрезмерной подвижности языка страдать потом приходится голове. Разумный муж не должен доверять жене сокровенные тайны. Не зря говорят: муж должен выслушать жену и сделать всё наоборот. Стоит жене рассказать о чём-нибудь хотя бы одной своей приятельнице, как об этом тут же узнает весь аул.

Али-Султан развёл руками:

– Прости, брат мой, возможно, я и проболтался жене. Ты же знаешь мою Набат. Если захочет что-нибудь выведать, так приластится, что и не заметишь, как самое сокровенное вытянет из твоей души. Но мне казалось, что ничего тайного в этом давно уже нет. Ведь всё раскрылось само собой, и ничего плохого в твоём поступке я не вижу.

– Я был уверен, что совершаю доброе дело. И теперь не сомневаюсь в этом. Но почему всё оборачивается против меня? Почему люди осуждают меня? Почему даже моя старуха не хочет понять меня? – с горечью произнёс Амир-Ашраф.

– Не обращай внимания на это. Те, что сильнее нас разумом, всё поймут, те, кто мыслят так же, как мы, не осудят, и только глупцы могут причинить неприятности.

Когда Амир-Ашраф беседовал с Али-Султаном в саду, Марина с сыном подошла к дороге, ведущей в город, и стала ждать попутную машину.

Едва Амир-Ашраф ступил на порог своего дома, как из двери выскочил встревоженный Керим.

– Марина ушла! – крикнул он.

– Что такое ты говоришь? Куда ушла? – не понял сына Амир-Ашраф.

– От нас ушла. С сыном Амиром. Решила уехать.

– Кто тебе сказал?

– Мать.

– Когда же она ушла? – заволновался Амир-Ашраф.

– Недавно. Я пришёл с работы, чтобы потеплее одеться, и не застал их уже дома. Побегу, может, они ещё не успели уехать.

– Беги, сынок, побыстрее беги! Верни их! – крикнул Амир-Ашраф вслед Кериму и сам поспешил за ним.

Взобравшись на вершину холма, он облегчённо вздохнул.

Марина сидела с его внуком на огромном валуне, у дороги, вьющейся под гранитной стеной. Рядом, на другом камне, стоял чемодан. Заметив бегущего дядю Керима, Амир соскользнул с колен матери и бросился ему навстречу. Подхватив племянника на руки, Керим подошёл к Марине, о чём-то заговорил с ней.

Амир-Ашраф, опираясь на палку, спустился с холма, направился к ним. Принял внука из рук сына и, прижав его к своей груди, сказал, переведя дыхание:

– Дочка, так не надо… Нехорошо… Я любит Амирчик… Амирчик мой внук… Ты наш дочка… Зухра дурной баба… Она станет хороший… Селим будет хороший папа. Керим хороший… Умму хороший… Идём домой…

Амир-Ашраф говорил так взволнованно, так проникновенно, что Марина не удержалась от слёз.

– Не плачь, – стал успокаивать её Керим. – Мама станет доброй. Скоро она привыкнет к тебе, и всё будет хорошо. Уверяю тебя. Пойдём домой, и больше так не делай.

– Нет, мне лучше уехать. Ну, кто я в вашем доме? Приживалка с ребёнком. Скандалы и ссоры из-за меня. Нет, я уеду. Не пропаду в деревне. А тебе и папе буду писать. Мы ведь родственники. Я никогда не забуду ваше тёплое отношение ко мне.

– Напрасно ты всё это говоришь. Отец не отпустит тебя. И не надо его обижать. Он не вынесет, сляжет снова.

Разве ты не видишь, что он теперь только внуком и живёт? Он сделает всё возможное, чтобы в доме воцарился покой.

Амир-Ашраф, прижимая к груди внука и опираясь на посох, направился к аулу.