Пыль

Глава девятая

Тихо было на Большой грузинской, тихо и безлюдно: ни родителей с детьми, ни гостей из провинции, ни праздных гуляк – никого. Никто не торопился работать в офисе или помолиться в церкви святого Георгия, или купить фруктов на Тишинском рынке, а только мы вдвоем стояли на Большой Грузинской и боялись посмотреть друг на друга.

– Что произошло? -спросил я наконец.

– Я снова провалилась туда. Провалилась за подкладку, так ты это кажется называл? Как ненужная вещь…

И она наконец заплакала. Почему наконец? Ну, это должно было случится. Это был бы самый правильный выход и самый, наверное, лучший выход в этой ситуации. Но и говорить она при этом не переставала.

– Виталик, скотина, сказал, что у нас было и что я сама, а Игорь, козёл поверил и с предъявами ко мне…

Это был долгий рассказ про странный и запутанный треугольник, а временами квадрат подростковых взаимоотношений, который мне теперь, в этом контексте казался диким и ненужным. Он не мог иметь ничего общего ни со мной, ни с моими, ни даже с проблемами самой Аси он не должен был иметь ничего общего. Более того, она и сама, мне кажется, думала точно также, но никак не могла перейти к сути, а все повторяла про Игоря, Виталика, свою уже бывшую теперь подругу Алёну, про своих родителей, про родителей Игоря. И скорее всего, она просто боялась заговорить о другом.

– Там был дом. – сказала вдруг Ася. – Я, когда провалилась туда, я никак не могла сориентироваться, там теперь все по-другому: в прошлый раз я в колодец спряталась, а сейчас ни колодца, ни бойлерной, ни гаражей, ни забора с проломом, мимо которого мы бежали и домов высокихтоже нет – только пустырь и этот дом. Не настоящий дом, а какой-то самодельный. На сарай похож, только высокий. А перед домом баскетбольный щит на шесте, и какая-то скульптура деревянная с копьём и жестяной короной. То ли это дача, то ли гараж…

– Голубятня. – уточнил я.

– Что? – Ася не поняла, что я сказал, она не знала такого слова.

Да и как объяснить ребёнку, родившемуся в двадцать первом веке, что такое голубятня. Это почти тоже самое что гараж, только лучше, гораздо лучше. Впрочем, для нас, тех кто родились семидесятых годах века двадцатого, голубятня была не тем чем для детей шестидесятых или пятидесятых: в московских голубятнях в конце двадцатого века уже не держали этих красивых птиц и те кто этих голубей когда-то разводил, уже умерли или спились. Но сами двухэтажные сарайчики еще продолжали стоять почти в каждом дворе или неподалёку от него, и в каждой дворовой компании, нет-нет да и раздавалось заветное: “ Ребзя, пошли в голубятню, мне дядь Саня ключи дал. А тебя толстый, или тебя рыжий, мы с собой не берём – таким там не место”. Почему я решил, что Ася говорит о той самой голубятне из моего детства? И почему она должна была оказаться именно там, в моём детстве? Ей разве не хватает своего? Разве ей мало того, что происходит с ней тут, в её наполненном светом и воздухом настоящем, а непременно ей нужно побывать в прахе и пыли моего прошлого?

– Что ты еще видела? – спросил я не пытаясь даже объяснить ей про голубятню.

– Ничего. Там было в этот раз спокойно как-то. Не было этих уродов мертвых и даже пыли как будто было меньше. Я помню, что надо спрятаться и решила забежать в этот домик.

– Голубятня. – повторил я зачем-то.

На этот раз она сообразила, что означает это слово.

– Не было там никаких голубей. Там вообще ничего не было. Только ящики какие-то сломанные и диван.

Да-да, именно диван. Ребята нашли его где-то на свалке и тащили всем двором: каждый хотел быть причастным, каждый надеялся, что посильное участие обеспечит ему свободный допуск в голубятню. Как же его звали? Алик, по-моему… Именно Алик, и ты прекрасно это помнишь! Ты помнишь его майку, в которой он ходил все лето напролёт, ты помнишь его манеру ходить и разговаривать, и конечно ты помнишь его имя: Алик. Алик – боксер.

– Алё! – завопила Аня – Ася. – Ты меня слушаешь вообще? Ты не отключайся! Сейчас и про тебя будет. А на полу там, между прочим, фотографии всякие валялись – такая мерзость!

И фотографии я помню: их ребята нашли под окнами гостиницы, видимо, кто-то из командировочных выбросил, а ребята наши нашли – действительно гадость. Порно в интернете лишено индивидуальности и выглядит нарисованным, а к тем фотографиям, будто бы прилагались характеристики, выписки из трудовой книжки и копии школьных дипломов. Их будто бы только достали из коробки из-под конфет, где хранятся обычно открытки, письма, и фото класса. Ну, в моем детстве они хранились именно так. А вот те фотографии с женщинами, хранились на втором этаже голубятни: домой их ребята брать боялись, а дядь Саня, хозяин голубятни на второй этаж уже не лазил, для этого были мы. Вернее не мы, а лишь некоторые из нас. И только эти некоторые знали где лежат фотографии. И никому из этих некоторых к фотографиям прикасаться было нельзя, потому что они были неделимой и неотъемлемой собственностью Алика – боксера. Да и кто бы попробовал у него что-нибудь отнять, а делиться он и сам не любил, особенно тем, что считал своим. А своим он считал все что ему нравилось. И кроме всего прочего ему нравилась Вика. Она вообще-то всем нам нравилась, но мы привыкли помалкивать и помалкивали. Пялились на нее, мечтали о ней, но помалкивали. И если бы она сама не подошла ко мне тогда, и не положила руки на плечи, разве бы я посмел даже надеяться. Сколько нам было? Мне тринадцать, ей четырнадцать, а Алику шел семнадцатый год. Он был старше, сильнее нас, пользовался авторитетом, а еще его боялись. Боялись, но тянулись к нему, потому что не делать этого означало бы стать изгоем: не было компании без Алика, не было двора без Алика, не было голубятни без Алика. Ключи дядь Саня доверял только ему, а ключи от голубятни были ключами от наших сердец. Что уж в этой голубятне было хорошего? Я теперь уже и не понимаю, да и тогда не понимал, но всех мальчишек тянула к этой заброшенной, потерявшей свой смысл двухэтажной хибаре. Может им чудилось воркование живших там когда-то голубей, с их полетами над голубятней, под веселый мальчишеский посвист? А может в этом чудилась свобода и обретение своего дома взамен опостылевшего родительского? Американские дети строят домик на дереве, а у нас была эта голубятня. Впрочем, меня манило туда не за этим: и компания мне эта была не интересна, и голубятня не нужна и сам Алик внушал страх и отвращение – Вика вот из-за кого я терпел и издевательства Алика и компанию его подхалимов и грязную эту голубятню. Только одно выделяло ее среди прочих – окно с занавеской на втором этаже. Кто-то из ребят предложил повесить флаг, превратив таким образом голубятню в пиратское логово, но Алик эту идею высмеял и хотел простыню для флага разорвать, а вика не позволила. Она превратила старую наволочку в занавеску. Вот и развевалась эта занавеска в ветренную погоду из открытого окна не хуже флага. Вот и манила меня в эту голубятню. Это Алик думал, что попасть туда можно только открыв замок, но самый младший из нас – Петя, был смекалист не по годам и быстро сообразил, что с помощью отвертки можно раскрутить пару шурупов и снять одну из петель. Правда сделав это один раз, чтобы показать мне, он здорово испугался, что попадет и упросил меня никому не говорить, а я и не собирался. Я приходил туда иногда, чтобы помечтать, глядя со второго этажа на пустырь, на наш двор и на дом где жила Вика. Да и не в доме дело. Дело в том, что видел я Вику почти всегда тут в этой голубятне, и мечтать о ней приходил сюда же, на второй этаж, где была повешенная её руками занавеска. Обычно я это делал в такое время, когда все ребята зависали дома у телевизоров, а в нашей семье он отсутствовал, я шёл к голубятне отворачивал пару шурупов, залезал по шаткой лестнице на второй этаж и мечтал. Но в один из таких дней я обмишурился: я сидел на втором этаже и глазел на самолеты, а по телевизору показывали, что-то стоящее, чего пропустить было ни в коем случае нельзя, внизу раздались голоса – это Алик привел Вику. Как уж они не заметили, что одна петля отсутствует? Вероятнее всего им было не до этого: оба волновались – оба знали зачем они идут сюда. После долгих переговоров, шуршания, споров, уламывания Вика наконец сдалась. Я сидел наверху и сквозь щель в полу смотрел на все происходящее…

– Ты слышишь меня? – Ася приготовилась лютовать.

– Как ты туда попала? – спросил я.

– Я же говорю: Виталик скотина, сказал Игорю, что…

– Я не про это. Я спрашиваю, как ты попала в голубятню?

– Обыкновенно: шла-шла и пришла.

– А почему ты пошла именно туда?

Кажется, я здорово повысил голос. Бедная девочка этого не заслужила разумеется – и так на нее свалилось всего, так и я еще ору, но она, надо сказать, не обиделась, а наоборот ответила со всей положенной ей от природы ехидностью:

– Сон мне был. Приснился мне Серафим Каховский и говорит: иди Анечка на восток увидишь там голубятню. Ты совсем дурак? Там ведь некуда было идти больше: пустырь, по краям кусты и деревья, а вдалеке эта хибара.

А девочка была права – тогда в Москве было полно таких мест: вроде в пять минут от метро, а как в деревне. Чуть дальше сад был со сливами, а рядом с моим домом… Только вот какого хера эта милая девочка оказывается рядом с моим домом? Вот сторожа занесло к дому его мертвой любовницы, в его воспоминание, а Асю в мое – парадокс.

– Ты, я так понимаю, знаешь, что это за место. – Аня-Ася смотрела на меня, как чекист на японского шпиона.

Я кивнул головой. Наверное, она меня считала виноватым, в том что второй раз оказалась за подкладкой, в том, что ее чуть не убили а может быть и в своих личных проблемах она тоже теперь винила меня – юношеский максимализм. Я был с ней, в какой-то мере согласен, я был почти уверен, что каким-то образом послужил причиной некоторых из ее злоключений.

– Ты родителям позвонила?

– Зачем? – она смотрела на меня с недоумением. – Сказать, что мол не волнуйтесь, я вернулась из параллельной вселенной, долетела без приключений, гостиница была – отпад? Чего мне им надо было сказать.

Я действительно сморозил глупость. Видимо я сказал то, что по моему представлению должен говорить взрослый набедокурившему ребенку. Вдруг я вспомнил, что она сказала что-то важное. Вот только что буквально. И это что-то было кажется, как-то связано именно со мной.

– Погоди. – я сморщил лицо, будто собираясь физически выдавить из своей головы, какой-то важный и может быть даже умный вопрос. – Ты что-то говорила…

Ася моментально сообразила о чём я, и лицо её приняло самое глумливое выражение.

– Да-да? – переспросила она с интересом. – Ты что-то хотел у меня спросить, но не помнишь что именно. Может это потому, что ты ни фига не слушаешь меня, когда я говорю.

Я затряс головой одновременно сокрушенно, но в то же время как бы призывая ее рассказывать.

– Прости, так о чем ты говорила? Это кажется важно.

– Ну, если кажется … Тогда может и действительно важно то что я видела там тебя!

Я совершенно не понимал, как на это реагировать и она, видимо, решила, что я не расслышал.

– Ты не понял меня7 я повторю: я видела там тебя! Ты шел под окнами этой голубятни. Или бежал…

Моя голова немного закружилась. Я стал вспоминать, как выпрыгнул тогда из окна голубятни, как бежал подальше от этого места, одновременно пытаясь забыть все, что только что видел и не переставая прокручивая в голове всё увиденное. Мне хотелось чтобы меня поймали, чтобы я мог в лицо им рассказать, как я случайно оказался там на втором этаже и как стал свидетелем всему тому, что они делали, и в то же время я невероятно боялся, что Алик и Вика узнают, что я подглядывал. Да, я помню, как я бежал. Теперь это видела и Ася. Вряд ли она знает почему, но мне все равно стало ужасно стыдно, что она это видела… Хотя,

– Погоди! А почему ты решила, что видела меня? Я действительно… Короче, в моем прошлом была похожая ситуация с голубятней, но ты вряд ли бы смогла меня узнать, ведь тридцать лет прошло: я тогда был еще ребенком, моложе чем ты теперь. И потом… Как ты поняла, где меня искать сегодня? Какая связь?

Я как будто хотел поймать её на лжи. Вроде как уличить ее пытался, хотя девочка лишь хотела предупредить меня.

– Ты выглядел как тот мертвяк. – Она оглядела меня оценивающе. – Ну, может посвежее и помоложе. Но чем дальше ты отходил от этого сарая, тем старше выглядел и походка… Я тебя по ней узнала. Короче я выпрыгнула из окна и побежала за тобой, а вокруг все стало меняться: ты менялся и все вокруг тоже стало меняться. Ты останавливался все время, башкой вертел, как будто осматривался, а потом я вдруг поняла, что ты стоишь у зоопарка. Я заорала тебе и меня выбросило наверх, и опять в районе станции Каховская. Я в метро и сюда.

– Погоди… Так получается, что я умер?

Ася еще раз оглядела меня:

– Не знаю. Это я у тебя хотела спросить. Поэтому и приехала.

Глава десятая

Мы шли по Большой Грузинской улице и молчали. Вернее, сначала Ася завалила меня вопросами, претензиями, рассказами о домашних делах, о том чего она натерпелась за подкладкой, но потом она выдохлась и мы просто шли. Не знаю о чем думали люди видя нашу парочку, мерно шагающую по тротуару, но скорее всего они о нас вообще не думали, да и было-то этих людей всего ничего.