Пыль

Пыль
Максим Сергеевич Евсеев

Это фантастическая история о настоящем, прошлом и о тех, кто чувствует себя лишним. Содержит нецензурную брань.

Вы никогда не задумывались, куда исчезает человек, с которым вы только что встретились взглядом?

В толпе, в вагоне метро, проезжая мимо остановки автобуса, вы видите людей – вот он есть и вот он уже пропал. Ваш поезд увез вас, а он остался стоять на перроне или двинулся вместе с толпой дальше по своим делам. Сколько таких людей встречаете вы… Но часто ли вы смотрите им в глаза? А они, поднимают ли свои глаза вам навстречу? Если это случилось, если вы ваши глаза встретились – не отводите взгляда. Возможно это не агрессия, не досужее любопытство или желание склеить вас – возможно это крик о помощи. Но вы этого не замечаете.

Раньше я тоже этого не замечал.

Не умел отличить одно от другого и в каждом таком взгляде я видел конфликт, равнодушие или готовность познакомиться.

Впрочем, так мне было гораздо легче и проще.

Так всем гораздо легче и проще.

Пока однажды не станет невыносимо.

Да....

А есть другие.

Их глаза вам не увидеть.

Из этого мира – нет.

Глава первая

Верующие люди считают, что Бог никогда не даст испытаний больше, чем человек может вынести. Я верю. Верю, этим верующим людям и их книгам, в которых это написано, я верю даже в Бога, но мне кажется, что перестал верить в то что я человек. Тот, про которого это написано. Наверное, я какой-то другой человек. Про меня в умных книжках не сказано ни одного доброго слова ибо, если бы такое слово было бы сказано, то я хотел бы его услышать. Лучше бы прямо теперь. Или есть еще время?

И вот видится мне дворец или замок, и мелькают в окнах тени, слышится музыка и кажется, что праздник там не кончается никогда, кажется, что если и есть где мне счастье, то найдется оно непременно там. Там, где нарядные кавалеры и их прекрасные дамы танцуют всю ночь напролет, не задумываясь о том, нужно ли им ещё что-то от жизни. Там влюбляются и читают стихи, там вздыхают провожая и смеются встречая. Там нет дня без солнца и ночи без мерцания свечей…

Только что же мне так больно теперь? Чем я так провинился, что болят мои ребра и так страшно прикоснуться к моей голове. Но кто-то ведь прикасается к ней раз за разом и мне хочется плакать от боли и ужаса. Только что толку в слезах? Никому нет до них дела.

– Ты убьешь этого пидора, и его дохлое обосранное тело придется тащить на себе. Ты потащишь сам?

– Не пизди, не сдохнет он. На хуя его вообще тащить?

– Здесь оставим? Ты ебанутый?

Нет такой загадки вселенной, которую не решит человеческий мозг, если только дать ему свободу и позволить разуму воспарить. Меня били – это было для меня так же очевидно, как и переплетение шнурков на моих ботинках. Хотя может последнее и вызывало ещё некоторые вопросы, а вот факт моего избиения этих вопросов не вызывал.

И мои ребра еще раз взвыли от боли.

Так же меня не интересовало кто именно калечит мое тело, за что, и какие преследует мотивы. Все это не интересовало меня ни капельки.

– Ну что, уёбок, хорошо тебе? Чё ты молчишь? Ты же любишь попиздеть…

– Ты сам-то не пиздел бы …

Кажется, гоблины над моей головой ругались. На какое-то время боль стала отступать, а я погружаться в спасительное беспамятство. Впрочем, сознания я не потерял (есть у моего организма такая странная особенность), я лишь замечтался.

Мне представилась зеленая трава, целые луга зелёной травы, покрытые этой травой холмы и овраги. И шла по этой траве девушка с рыжими волосами… Или не рыжими? А может волосы голубые. Или голубыми они стали от того, что голубые круги плыли у меня в глазах.?

Что уж мне та девушка? И что ей я? Почему я мечтаю о ней? Но девушка с рыжими или любого другого цвета волосами, идущая по зеленой траве, это лучше чем то, что окружает меня обычно. Это гораздо лучше, чем то, что окружает меня сейчас. Лучше же я буду мечтать и смотреть на эту чудную зеленую траву, на эти холмы и замок вдалеке. Замок? Раньше его не было. Но теперь я ясно вижу его на холме. Она идет к нему, к этому самому замку.

– Заканчивай уже…

Да, гоблин прав, надо заканчивать.

Его нога была перед самым моим лицом. Нога в мягких спортивных штанах. Этой ногой он бил меня по ребрам, эту ногу в кроссовке на толстой подошве он ставил до этого на мою голову и эту же ногу гоблин теперь оставил без присмотра у моего лица. Ну что же, значит так тому и быть. И не раздумывая больше не секунды, я обхватил эту ногу в районе голени руками и изо всех сил укусил. Гоблин даже попробовал было засмеяться, но очень быстро даже до его тупой башки донесся нервный импульс, идущий от терзаемой голени. И в голове гоблина запела страшная песня боли.

– Мать твою, – завопил он, – Он блять… Ебанный в рот … Он же… Пиздец же…

Ему не хватало слов объяснить, что он чувствует в этот момент.

Его товарищ остолбенел на какое-то время, а потом совершил самую роковую в своей жизни ошибку: он засмеялся. Ему показалось это самым подходящим в данной ситуации. Действительно, что может быть смешнее, когда твоего товарища кто-то кусает за ногу. Ситуация была неожиданной. Она и не могла быть иной, потому что только внезапность, нелогичность и абсурдность моего поступка позволили ей, этой ситуации, состояться. Все логичные варианты эти гоблины предусмотрели и были к ним готовы. Тот которого я укусил даже железный прут в руках держал, на всякий случай. Именно такой случай и наступил, когда я вцепился ему в ногу. Правда ударил он не меня. Этот придурок обиделся на товарища. Сильнее боли этот громила, мастер какой-то борьбы или еще чего-то в этом роде боялся попасть в смешное положение. К боли его приучило спортивное прошлое, а вот смеялись над ним, видимо, редко и в тот момент когда в его мозг поступал сигнал боли, его самолюбие получило другой сигнал, мозг не приученный думать, но привыкший слушаться инстинктов самоустранился и позволил обиде принимать решения. Наверное, ему и впрямь стало легче, когда он проломил голову своему напарнику. Потому что орать он точно перестал, а я, видимо услышав ужасно неприятный хруст и решив, что голову только что проломили мне, разомкнул челюсти. "Чего теперь-то": подумал я и приготовился умирать. Но поскольку ребра болели все так же и голова болела тоже, то я резонно рассудил, что пока мне придется продолжить существовать на этом свете. А приняв этот факт, я решил существовать максимально продуктивно и поднялся на ноги, раз уж меня больше не били. С высоты своего нынешнего положения моему взору представилась следующая картина: на траве лежала тёмная куча, похожая на мертвого гоблина, а вторая куча сгорбилась перед лежащим и зачем-то вертела его окровавленную голову, все время повторяя одну и ту же фразу: " Не, ну на хуя я это???…"

Следовало, наверное, сделать что-то более подходящее ситуации. Например, найти валяющийся железный прут и раскроить еще одну голову. Но вместо этого я просто побежал. Через какое-то время гоблин сообразил, что меня не стоит отпускать и рванул вслед за мной, но он был мастером не того спорта, да и давно это было, а вот я очень сильно хотел убежать.

Мне кажется, что если не задумываться о том, куда бежишь, если не держать в голове цели, а лучше, если этой цели не иметь вовсе, то бежать получится быстрее.

И я бежал очень быстро.

Не было в этой реальности человека, который настолько был неприкаян и бесцелен.

Спортсмен во время соревнований видит впереди пьедестал, вырвавшийся из тюрьмы узник видит безопасное укрытие, а я не видел своего будущего. Я просто бежал.

Настолько просто, что реальность, с которой я не хотел иметь ничего общего стала размываться и терять внятные очертания. Она выкидывала меня эта реальность, гнала прочь, как уставшая от отношений женщина, которая наговаривает на себя, чтобы избавиться от опостылившего любовника.

В нос мне ударил резкий запах пыли, и я понял, что опять провалился за подкладку.

Пейзаж был очень знакомым. Опять недостроенный дом, но здесь никогда ничего не достраивают. Зачем они строят? Зачем берутся и не успевают? Они не знают. Они не понимают, что с ними. Впрочем, мы – тоже.

Когда я впервые попал сюда, то первым делом услышал крик. И теперь кричат. Но я уже не пугаюсь. Тот который кричит, испуган за нас обоих. Но я ничем не помогу ему. Надо понять, где я оказался. Немедленно надо понять и выбрать направление куда идти или, если понадобится, бежать. Они неторопливы, но не медлительны и если они не поймали меня, то только потому что я был достаточно напуган и быстр.

Вот бойлерная – её надо обойти справа и за ней будет небольшой подъём и дом на возвышении. Только мне туда не надо, мне нужно назад. Там за моей спиной должна быть дорога и если бежать, то лучше по этой дороге: по ней можно разбежаться и набрать скорость, набрать её столько, что кажется вот-вот и взлетишь – я так уже делал, не помню когда, но точно делал. Но я почему-то не иду к этой дороге, а иду вокруг небольшого здания бойлерной, подымаюсь вверх и иду мимо этого девятиэтажного дома. Как странно, что я теперь здесь. Странно потому, что не должно быть этого дома за подкладкой, он должен оставаться там, наверху, где ещё осталось жизнь, где играют радостные краски дня, а не под серой подкладкой бытия. Но он – вот. Он по левую от меня руку: с пятью подъездами, с детской площадкой напротив. Зачем же я иду по этой дорожке между домом и гаражами? Эти гаражи давно снесли и на их месте стоит новострой. Но вот же они: старые покрытые пылью и ржавчиной.

Опять голос. Только это не крик, а плач. На этот плач я и иду. Но зачем он мне? Чем поможет? И чем могу помочь я?

Как всё здесь походит на сон. Но я не сплю! Надо об этом помнить иначе – смерть. Плач доносится откуда-то со стороны гаражей. Я остановился и стал поворачиваться вокруг своей оси – вот дом, который еще не ушёл за подкладку, я это знаю наверняка, я видел его несколько недель назад на той стороне. Он выглядит вывернутым наизнанку, но между мной и домом – граница. Значит меня накрыла волна, которая вот-вот отступит и меня либо утащит на глубину, либо выбросит наверх. Мне нужна скорость. Мне нужно вернуться на дорогу пока проход к ней свободен. Опять плач.

Я тряхнул головой и побежал в сторону гаражей. Местность была знакомой: надо только пройти мимо стоянки и залезть на скользкий пригорок и там в земле должно быть дыра в земле, спуск в колодец , а дальше тоннель, который тянется под землёй, до проспекта. Но раз я слышу звук, то вряд ли тот, кто теперь плачет внизу, ушёл далеко. Скорее всего он не рискнул двинуться в темноту тоннеля, а остался прямо под люком.

Так и есть: открытый люк и круглый черный проход – надо вниз. Я спустился по железной лесенке и увидел нечто маленькое сжатое в комочек и спрятанное под кучей намотанного на него тряпья.

– Руку.

Оно не реагировало.