Жиль

– Да. И у меня очень мало времени, почти нет. Я хотел встретиться с тобой, раз бегу на эту выставку, я боюсь уснуть и больше не проснуться.

– Значит выставка для тебя важнее, чем я!

– Нет, ты не так все поняла.

– Я прекрасно все поняла.

– Понимаешь, я возможно умру.

– Умру, умру, умру, – кому ты веришь? Старичку, что выжил из ума. Они тебе еще не то расскажут, тебе надо ехать в Москву понимаешь.

– Да, возможно ты права.

Евангелина нагнулась над ухом Петра и прошептала:

– Скажи художник, что мне делать на переговорах? Прикинуться дурой или глупой ассистенткой? О, здравствуйте, меня Петр учит рисовать карандашом. У Вас тоже карандаш быстро тупится. Вы чем точите, точилкой или ножом? Нет, мы вчера учились рисовать гиппопотамов, я способная ученица. Да, Петр меня наказывает, если я не правильно рисую.

– Пожалуйста, я тебе очень прошу, потерпеть, это ненадолго.

Нет, она ему не поверила. Она не осталась довольной. Еванеглина скривила лицо, и откинулась на задний диван. Она надула губы и так ехала всю поездку. Сначала строила из себя мученицу, стонала, закрывая лоб ладонью. Потом выражение ее лица сменилось, надев маску высокомерного презрения, что часто встречается в дорогих машинах и в метро.

– Евангелина, мы договорились.

– Мда, – она отвернула в сторону голову и стала смотреть в окно. Потом подняла подбородок и уже не шевелилась.

– Знаешь Петр, ты на самом деле обманщик. Ты все придумал, чтобы от меня по быстрей избавиться и поставить там себе, куда-то галочку.

– Евангелин

Дальше начался спор, она переходила на контраргументы. Петр защищался, как мог.

– Нет, нет, ты все не так поняла

– А как, – она разводила руки, и все начиналось заново. Она его тормозила, он повторялся и по новому кругу и опять все заново. Друг старался себя сдерживать, чтобы не кричать и смотрел только вперед. Еще не много и он точно выйдет из машины и побежит от них куда глаза глядят. Спор кипел, превратившись в разборку любовников, что прожили огромную и полную приключений жизнь. Пока Петр не сказал:

– Хватит, я прошу тебя, Евангелин.

– Окей, я пойду на твой банкет, фуршет и буду строить из себя дурочку, как ты хочешь.

Она отвернулась и снова стала смотреть в сторону окна.

– Мы точно вляпались, – прошептал друг и завернул на проспект, после въехал в старый город. Снова проспект, теперь Энтузиастов и два квартала. Машина уткнулся в большое мрачное здание, без вывесок и света. Жизнь испарилась отсюда давно. Даже несколько машин припаркованных к дому не доказывали, что здесь кто-то есть. Скорее наоборот говорили, что это место давно заброшенно.

Машина остановилось.

Два друга схватились за дверные карты, чтобы открыть себе дорогу. Как услышали женский возглас.

– Подождите! Я не могу выйти, не приведя себя в порядок.

Они переглянулись, Петр повернулся к ней и сказал:

– Мы подождем снаружи.

Они вышли, громко хлопнув дверью. Их лица устремились, друг к другу и застыли. Их разделяла машина, они опустили на нее руки.

– Она не слышит, – показал пальцем Петр.

– Нет, – ответил друг, – что она делает?

– Нагнись и сам спроси у нее.

– Нет, это твоя баба. Петя, скажи, ты сознательно все уничтожаешь, или сошел сума? Скажи сразу.

Петя молчал. Они долго смотрели друг на друга. Им не надо было говорить, все становилось ясно по их мимике. Один хотел разорвать другого, другой извинялся за свои глупые решения.

– У меня нет слов, стой, – друг протянул руку, не давая жестом возможность ему говорить.

– Давай, мы просто постоим и помолчим. Я прошу тебя.

– Нет, ты слишком легко не отделаешься. Это надо придумать взять на важную встречу, такую, – он запнулся, его глаза горели, – бабу! Где ты ее вообще нашел? Где?!

Петр молчал. Он понял, как ошибся и совершенно не знал, что делать. Как выкрутиться из всей ситуации. На улице накрапывал дождь. Незначительный незаметный. Люди прогуливались, общались, смеялись. Фонари подсвечивали теплым светом счастливых людей. В ресторане закипала жизнь. Опустошенное место неожиданно ожило. Подъезжали машины, выходили люди, улыбались, приветствовали друг друга, целовались.

– Я все понимаю, – воскликнул Петр, повернувшись к другу.

– Ничего ты не понимаешь, вообще.

Они развернулись и смотрели в разные стороны. Она, издеваясь над ними, просидела в машине ровно двадцать минут. Нет, ей стучал Петр, тыкая пальцем на наручные часы. Она кивала, – да, да, я скоро. И заново доставала помаду красила губы, смотрелась в зеркала. Я скоро, не мешайте. Друг торопил, притоптывал, показывая на время Петру. На девятнадцатой минуте Друг потерял терпение. У него в запасе было много слов и, мягко говоря, не очень лестных выражений. Он жестикулировал, кривил лицо, размахивал руками, выплёскивая эмоции наружу. В итоге показал несколько образов, недовольного, злого возмущенного и отчаявшегося человека. Ровно на двадцать первой минуте и сороковой секунде она вышла из машины. Гордо задрав голову, направилась в сторону ресторана. Создалось впечатление, что это она ждала их. И двое молодых людей побрели обреченно за ней.

Двери огромного заведения, помнили множество гостей. В основном пьяных, что обсуждали цену на такси, спрашивали, где продается хорошее вино. И девочку, что в слезах упивалась водкой. Еще были бесконечные владельцы, которых запечатлели в памяти стены. Первого тем, что долго строил, второго, что с легкостью проиграл в карты. Последний безвозвратно испортил интерьер. Нет, они действовали без умысла, все по глупости.

Сам ресторан под унылую музыку трубача умирал, высасывая из очередного владельца его деньги. Заведение куда вступила нога Евгелины, играло в минус. Арендаторы, увешиваясь иконами, заговаривали, чтобы выйти в ноль. Бесполезно.

Ресторан скучен, интерьер старомоден. Красное с черным не смотрелось. Черный стол, красная скатерть, приглушенный свет, заунывная музыка. Пара разбегающихся официантов с подносами набитыми хребтами посуды. Десяток больших глаз, что сияли в темноте. Здешний повар выдумывал рецепты. Администратор, с грязными волосами суетился в пустоту. За столиком вправо сидела молодая пара, не отрываясь друг от друга. В конце шёл пьяный корпоратив, состоящий из двадцати теток. За барной стойкой мужчина, в белой рубашке со смешным галстуком. Он пил пиво, смотрел в телефон и засыпал.

– Ужасно скучно и тошно, – сказала Евангелина, глядя на них.

Петр боялся, что она ускачет или вытворит какую-нибудь глупость. Схватил ее под руку и повел за собой.

– Куда мы?

– В конференц-зал, там все собираются.

Что творилось на этой конференции, Петя не знал. Друг тоже не обмолвился ни словом. Отделался общей фразой – собрание. Зачем собрались люди и какие проблемы обсуждают, Друг не сказал.

Белоснежная двухстворчатая дверь открылась и перед ними возникла, совершенно иная атмосфера. Сцена с микрофоном прижата к стене и от нее располагались многочисленные столики набитые людьми. Мужчины сидели в черных костюмах, дамы в вечерних платьях, и лишь одна – в черной шляпке. Все пили и смотрели на сцену. Руководитель данного собрания, толстенький мужичок в сером пиджачке со сморщенным лицом, проверял микрофон. Его животик вываливался из брюк, а короткие ручки хватали и переставляли штатив. К нему в этом время подбежала молодая девчонка с прыщами и белокурыми волосами.

– Глеб Алексеевич, пора уже начинать толпа ждет, пиво кончается.