Асафетида

Я стянул с себя потную одежду, немного отдышался и взялся зубрить Эхта. Одну лекцию по естествознанию я пропустил, когда ходил в собес, и взял у Оли отксерить. Теперь, когда я вытащил копии из прозрачного файлика, то с удивлением обнаружил, что кроме тетрадной клетки и «серого шума» ксерокса на листах ничего нет. С небольшой досадой я оставил непомеченными четыре вопроса в списке и стал повторять пройденное, а потом взялся за православную культуру.

На своих колесиках стол перестал ездить еще в общаге. В девять вечера я вытаскиваю его волоком на середину комнаты и нахожу в кладовке поглаженную тетей Зиной после поминок скатерть.

На улице уже вовсю свистят ракеты и грохочут петарды. В телевизоре, как обычно в Новый год, советская классика.

Он окружен людской молвой,
Он не игрушка – он живой!
В его руках от счастья ключ,
И потому он так везуч,
Все песенки о нем поют,
Скажите, как его зовут?..

…Звенит январская вьюга
И ливни хлещут упруго.

– Отвечает невпопад на мальчишеский вопрос Нина Бродская. За окном и правда дождит.

Ровно в 22:00, будто ждала перед подъездом и отсчитывала секунды по своим золотым часикам, Оля звонит в домофон. Под пальто у нее блестящее платье на бретельках. Тут же, в прихожей, худенькие плечи покрываются мурашками, хотя топят у нас жарко, по-зимнему.

– Тапок не надо, – отмахивается гостья.

Она приехала в туфлях. На высоких шпильках перед дверью Оля стоит почти вровень со мной. Вместо обычного хвостика на голове у нее вечерняя прическа. Волосы, кажется, стали темней на пару тонов.

– Покрасилась?

– Покрасилась, – улыбается Оля, ей приятно, что я заметил.

Она ставит на тумбу контейнеры с едой в двух прозрачных пакетах и вручает мне блестящий сверток.

Это книга. Я развернул глянцевую бумагу и прочитал название на кожаном переплете. Пушкин, «Песни западных славян», подарочное издание с иллюстрациями.

– С Новым годом!

Оля целует меня: целится в щеку, но случайно попадает в уголок рта.

– Нравится?

– Шикарно.

Уговор про «никаких подарков» исполнен ровно наполовину. Я не знаю, куда деть себя от стыда, принимаюсь прямо в прихожей сдирать с переплета прозрачную пленку, и потом тут же распахиваю книгу наугад.

На кладбище приходит Стамати,
Отыскал под каменьями жабу
И в горшке жиду ее приносит.
Жид на жабу проливает воду,
Нарекает жабу Иваном
(Грех велик христианское имя
Нарещи такой поганой твари!)

Иллюстрация к балладе о «Феодоре и Елене» не связана с сюжетом и изображает дюжину голых женщин. Как месяцы Маршака, все они разного возраста, так же расселись кругом вокруг костра в лесу, и, судя по всему, исполняют некий языческий обряд. В роли фетиша – небольшое полешко. У юного «января» с простоватым и неказистым лицом широко расставлены ноги. Девушка то ли примеряется засунуть, то ли только что вынула из себя деревяшку. «Февраль» рядом с ней с бледными веснушками и двумя русыми косицами уже тянет руку к полену. Видно, оно должно пройти полный круг.

Тот же предмет я встречаю и на другом рисунке, где сухопарый священнослужитель с будничным видом содомирует им маленького богатыря. Витязь раскорячился на четвереньках в профиль к зрителю: в кольчуге, латах и шишаке на голове. На физиономии его написано выражение полного блаженства.

Священник участвует в событиях на доброй половине иллюстраций: почти везде – в роли растлителя, изувера, убийцы. Воздаяние ждет его на одной из последних страниц. В небольшом помещении злодей подвешен на дыбе, челюсти зафиксированы и разведены особым пыточным зажимом. Над жертвой возвышается нагая и прекрасная мучительница с формами Афродиты Книдской. Кузнечными клещами она готовится вырвать ему язык.

На аккуратном столике рядом с дыбой разложен богатый инструментарий: чугунный утюг, иглы, спицы, всевозможные ножи. Но прежде всего этого взгляд зрителя падает на причудливый штопор длиной в половину человеческого роста. Как она применит его, страшно даже гадать.

– Ужас какой! Оно запечатано было, продавщица открыть не дала!

Я не лгу, когда уверяю Олю, что графика в книге великолепная. Почти Билибин, честное слово.

– Но Пушкин-то тут при чем?!

Хоть на последней лекции профессора Елеазарова мы сидели вместе, я объясняю ей, что такое постмодернизм в искусстве. Оля внимает мне и одним глазом следит за экраном. Там уже закончился «Иван Васильевич» и началось «С легким паром».

– Вань, а музыки нет нигде?

Я нажимаю несколько раз кнопку и на одном из каналов натыкаюсь на какой-то «голубой огонек». Шампанское стоит на столе. Я обдираю тонкими полосками фольгу и долго сражаюсь с проволокой. В конце концов бутылка открывается с тихим грустным хлопком.

Мы чокаемся. Она заправляет за ушко темно-русую прядку со лба.

– Положить что-нибудь? – Оля не ждет ответа и по-хозяйски шлепает мне на сервизную тарелку ложку оливье. Кроме оливье, из салатов – с крабовыми палочками и селедка под шубой. В довесок к этому – бутерброды с икрой, шарики из тертого сыра и колбасно-мясная нарезка. Настоящий пир на двоих.

Я беру бутерброд и кладу его на край тарелки. Внутри клокочет выпитое шампанское.

– Ты в порядке? – беспокоится она, когда я икаю со страдальческим выражением на лице.

Второй бокал заходит легче. Пузырьки из желудка разбегаются по сосудам. Такое чувство, как будто под кожей прорывают ходы маленькие личинки, копошатся и щекочутся изнутри. Она не унимается:

– Тебе точно не плохо?

Я в порядке. Мне хорошо. Кушай салат, Оля.

– Лера из Гамбурга «ВКонтакте» фотки выложила. Видел?

– Да похуй вообще на эту блядь, – отвечаю я. Сам не понял, как с языка сорвалось.

– Ну почему ты так? Она же тебе нравится, – заступается за одногруппницу Олечка. – И вот сейчас ты еще раз это доказал.

– Нравится? С чего ты взяла? Мне вообще только ты нравишься! – Мой взгляд опускается в ее декольте.

Щекотка добирается мне до низа живота. Оля замечает мой стояк и знает, что я знаю об этом.

– Ваня, ты знаешь, тебе вообще нельзя пить… Нет, не надо, – шепчет она и поправляет лифчик. – Убери, – слабеньким движением отлепляет мою ладонь от своей маленькой груди, в глазах у нее фальшивый испуг. Но я-то вижу, что ей надо.

Куда собралась?!.. Сиди, бля!..

– Я думала, что ты хороший, а оказалось, гнилой внутри!