Неправильный красноармеец Забабашкин

Комдив перевёл взгляд на заместителя.

Тот, поняв, о чём его хотят спросить, тут же произнёс:

– Сапёры есть. Найдём. Но только… – Он кашлянул и, приняв мою идею, немного уточнил: – Не просто сапёров, а сапёров-минёров. Дело в том, что не каждый сапёр умеет минировать и разминировать.

– А, ну да, – согласился с ним я.

– Так значит, найдём таких? – уже у всех поинтересовался Неверовский.

– Думаю, да, товарищ полковник. В четвёртой роте есть сапёрный взвод. И к артиллеристам мы приписали несколько сапёров для помощи в возведении инженерных сооружений. Наверняка там есть и минёры. Так что, думаю, необходимых людей… – Селиванов посмотрел на меня и закончил: – Если мы решим использовать эту идею, найдём.

Глава 4

Открыв немного карт

– Идея, нужно сказать, неплохая, интересная. Или у тебя есть сомнения в эффективности? – продолжил обмен мнениями полковник.

– В эффективности – нет. Если действительно суметь заминировать достаточно большой участок и подорвать в нужный момент, то это, естественно, вызовет не только потери у противника, но и панику. Если же после этого мы применим артиллерию и засадный отряд, то паника усилится кратно. Не исключено, что противник, в такой непростой и непонятной для себя ситуации откажется от наступления и начнёт откатываться назад, тем самым захват города нам удастся если не предотвратить полностью, то максимально оттянуть новое наступление: вряд ли противник решится на него сразу, без рекогносцировки. Без сомнения, когда немцы отступят, они начнут перегруппировку, подсчёт потерь и сбор уточнённых разведданных. Это может занять достаточно долгое время, что, в свою очередь, даст нам ещё один шанс на получение подкрепления. Меня смущает другое, а именно – когда проводить минирование? Днём нельзя – немцы увидят и мало того, что откроют артиллерийский огонь, так ещё и всё поймут, значит, эффект неожиданности будет потерян. Тогда, получается, ночью? Но ночью-то вообще нереально это сделать, ничего же видно не будет. Одну-две мины, вероятно, установить можно, но заминировать целый участок – нет.

– Ты прав, нормально заминировать не получится. Оно и при лунном свете тяжело было бы, а сейчас вообще всё небо в тучах. Куда уж тут. Если только к вечеру облака рассеются, – Неверовский посмотрел в окно, – но что-то не похоже.

– Товарищи командиры, – влез в чужой монастырь планирования я – обычный красноармеец Забабашкин. И пока вновь шокированное начальство не приструнило зарвавшегося бойца, который чудом попал на военное совещание, быстро произнёс:

– Хочу поделиться важной информацией – я неплохо вижу в темноте, поэтому, думаю, смогу помочь сапёрам в минировании.

После моих слов в мгновение ока повисла полная тишина.

Я буквально чувствовал, как меня сверлит глазами Воронцов. Угрызений совести я, конечно, не испытывал, но всё же мы с ним прошли огонь и воду, поэтому решил перед ним повиниться:

– Извините, товарищ лейтенант государственной безопасности. Не хотел раньше говорить.

– Почему? – насупился тот.

– Извините, привычка. Не привык открываться.

Воронцова мой ответ не устроил, и он отвернулся, явно негодуя.

Ну а что я мог с этим поделать? Пусть дуется. Если бы вернуть время назад, я, и проживая тот отрезок жизни ещё раз, всё равно бы не стал ему открываться. Да и вообще, к слову сказать, и не собирался раскрывать свой секрет никому и никогда. Не собирался, потому что боялся привлекать к себе ненужное внимание. К тому же я очень не хотел стать подопытным кроликом, но сейчас речь уже не шла только об этом. Сейчас речь шла о выживании. И если моё необычное зрение могло сохранить множество жизней, среди которых в том числе и моя, то грех было бы не воспользоваться такой возможностью.

«К чему мне информация о зрении и само зрение, если нас всех убьют?! На том свете оно вряд ли мне пригодится!» – задал я себе логичный вопрос.

И, понимая очевидное, решил открыть часть карт.

Висевшую паузу через полминуты нарушил командир дивизии.

– Э-э, то есть как видишь? Как кошка? – решил уточнить комдив.

– Я не знаю, как кошка видит. Но я вижу ночью.

– Видишь как днём? – решил уточнить Селиванов.

– Почти. Не так, конечно, чётко, но вижу, – кивнул я.

Командиры переглянулись.

– Гм, интересная информация. Но её нужно бы проверить.

– Так давай прямо сейчас и проверим, – предложил Неверовский. – Пойдем, например, выйдем в сени. Там окон нет. И если свет не включать, то в помещении полная темень.

Я был не против. Мы всей четвёркой вышли в коридор, а затем вошли в соседнюю дверь, попав в помещение без окон.

Воронцов плотнее закрыл дверь, и Селиванов выключил свет.

– Ну, что видишь? – спросил комдив.

Я стал перечислять:

– Стены бревенчатые вижу. У одной из них стоит платяной шкаф. Высокий и с двумя дверцами. На шкаф уложены два чемодана. Один зелёного цвета, другой жёлтого. У одного чемодана углы оббиты железными уголками на сапожные гвозди. Рядом со шкафом стоит кровать с железной спинкой. Спинка металлическая с узорами. По краям спинки два круглых шара-набалдашника. Кровать не застелена. На ней лежит подушка и одеяло без пододеяльника. На дощатом полу половик серого цвета. «Что ещё?» – спросил я сам себя и тут же ответил, подняв голову вверх: – На потолке на белом проводе висит лампочка без абажура.

– Ничего себе. Вот это зрение!

– Н-да! – восхищённо согласился с ним подполковник.

– Так это он запомнить мог и нам теперь по памяти рассказывает, – решил усомниться в моей способности Воронцов, явно огорченный тем, что я не открылся ему ранее. – Дайте Забабашкину какое-нибудь задание, которое он тут выполнит. Тогда мы сможем удостовериться, что он нас не мистифицирует и действительно видит так, как говорит.

– И какое задание ты предлагаешь ему дать? – хмыкнул Неверовский.

– Не знаю. Но что-нибудь, думаю, придумать можно.

– А вот пусть зачитает, – произнёс Селиванов, вытащил из нагрудного кармана свёрнутый лист бумаги и протянул его вперёд, в сторону, где я стоял: – Читай.

Лист оказался свёрнут вчетверо. Видимо, конверт уже был не нужен.

Я развернул желтоватый листок и, увидев красивый почерк, смущённо негромко кашлянув, стал читать: «Здравствуй, мой дорогой супруг Леонид Максимович! Пишет тебе твоя верная жена Ольга Дмитриевна! Как ты там? Как служба? Силён ли враг? У нас всё хорошо. Ванечка готовится к школе. Каждый день просит меня проверить его знания азбуки. Лидочка…»

– Всё! Хватит! Отдай! – прервав меня, прошептал заместитель командира дивизии, а затем сглотнул застрявший комок в горле и негромко пояснил: – Это жена моя пишет – Ольга. Олечка… – получив от меня письмо, убрал его в карман и, включив свет, сказал: – Всё правильно. Там так и написано – слово в слово. Он действительно видит в темноте.

– Удивительно! – цокнул языком комдив, с интересом посмотрев на меня. – И давно у тебя такое зрение?

Пришлось врать. И из моего вранья командиры узнали, что вижу я так почти с самого детства. Именно тогда я ударился головой о шкаф, потерял сознание и после этого стал видеть в темноте.

– И что, ты за все свои семнадцать лет никому об этом не рассказал? – спросил меня комдив, когда мы вернулись в штабную комнату. – Почему?

– А зачем? Расскажи я о таком феномене, это сразу же приковало бы ко мне внимание многих. Все бы стали меня считать особенным. А я этого не хочу. Не хочу быть особенным. Я хочу быть как все.

Где-то за спиной то ли одобрительно, то ли глубокомысленно хмыкнул товарищ лейтенант госбезопасности. Понятное дело, что сотрудника органов возмутило сокрытие бойцом таких интересных и полезных фактов, но вот с точки зрения его профессиональной деятельности подобное поведение – годами скрывать от окружающих свою особенность – не могло не вызвать некоторого уважения. Как бы копать глубже не начал, в профессионализме и дотошности «большого брата» я уже успел убедиться. Нужно теперь себя контролировать вдвойне, мало ли к каким выводам придёт энкавэдэшник. Дружба, как говорится, дружбой, а служба службой!

– Гм, вижу, ты скромный парень. И, в общем, желание твоё понятно, но всё же такое зрение… зря ты никому не сказал о нём. Возможно, учёные и доктора смогли бы узнать, в чём причина твоего феномена. Смогли бы изучить и внедрить в нашу советскую жизнь. Представляешь, как изменился бы мир, если бы люди стали видеть в темноте? Даже сложно себе это представить.