Неправильный красноармеец Забабашкин

Задумавшись об этом и продолжая устало осматривать унылый пейзаж, не сразу понял, что привлекло моё внимание. Я почувствовал в теле всплеск адреналина. Вмиг всё внутри напряглось и обострилось чувство опасности.

Прислушался. Кроме шума дождя, покашливания чекиста и недовольного сопения промокших и замёрзших условно добровольных помощников, никаких посторонних звуков слышно не было. Посмотрел в небо и вгляделся в серые тяжёлые тучи. За полминуты наблюдения ничего необычного увидеть не удалось.

«Может быть, немецкие самолеты, используя облачность, прячась там за облаками, уже подбираются к нам?»

Вновь прислушался, надеясь услышать шум работы двигателя каких-нибудь «фоккеров», «мессеров» или «юнкерсов». Но опять ничего не услышал. В пейзаже, что расстилался перед нами, на первый взгляд ничего не менялось. Однако чувство тревоги не утихало и, наоборот, стало даже нарастать.

Воронцов, заметив моё напряжение, поинтересовался:

– Алексей, что случилось?

Я не ответил, боясь упустить что-то важное, а просто пожал плечами, мол, не знаю.

Чекист не стал повторять вопрос, а, проследив за моим взглядом, прильнул к биноклю и тоже стал смотреть в небо.

Я же, так ничего необычного не увидев в небесах, принялся более внимательно осматриваться, иногда фокусируя взгляд на прилегающей к Троекуровску территории.

В самом городе из-за тумана от реки никакой активности противника не наблюдалось. Как ни старался хоть что-то разглядеть и кого-то увидеть, мне этого сделать не удалось. Улицы были словно мертвы.

Убедившись, что там тоже тихо, стал рассматривать дорогу, которая связывала Троекуровск с Новском. Именно часть этой дороги мы заминировали, именно по ней, как мы ожидали, вскоре должен начать своё наступление противник.

После тщательного осмотра ничего подозрительного мне вновь увидеть не удалось. Дорога как дорога. Никакие группы сапёров врага по ней не двигались и, вероятно, двигаться даже не собирались. В общем, этого следовало ожидать, ведь мы установили свои сюрпризы, так и не попав в поле зрения врага.

«Но что-то меня всё же тревожит?! Что?» – не понимал я своё волнение, вновь и вновь рассматривая место минной засады.

Всё вроде бы нормально. Вокруг ни одной живой души. Сюрпризы на месте. Связывающие их и образующие одну единую сеть провода спрятаны в неглубокую траншею и присыпаны травой и ветками. Некоторые сюрпризы, конечно, немного торчат холмиками из земли, но все они тоже вполне неплохо закамуфлированы и так просто, не приблизившись на довольно близкое расстояние, их не разглядишь. И уж тем более не определишь издалека, что это вовсе не кочка какая-нибудь, а большой «бадабум».

Одним словом, дорога была чиста и готова к приёму захватчиков. Но всё же беспокойство не уходило, и я начал детальный осмотр прилегающей к дороге местности.

И вот, как-то очень неожиданно, мне вновь что-то показалось неправильным. Точнее сказать, не неправильным, а каким-то меняющимся, что ли. То есть смотришь ты вперёд, всё видишь незыблемым и без каких-либо изменений. А потом – раз, и что-то поменялось. Но что? Ведь всё осталось как прежде, и этих самых изменений абсолютно не видно.

Расфокусировал зрение, потёр глаза и стал рассматривать общую картину.

Чекист, продолжавший разглядывать местность в бинокль, покачал головой:

– Не-а, ничего не вижу.

Зорькин и Садовский, поддавшись общей нервозности, высунули головы из окопа и тоже смотрели вперёд. Но в связи с тем, что биноклей и моего необычного зрения у них не было, совершенно понятно, что они также ничего не увидели. Однако свою лепту в разговор всё же внесли.

– Ни хрена не видно, – нервно постучав пальцами по костяшкам руки, произнёс Зорькин.

Ну а Садовский, по своему обыкновению, задал более пессимистичный, но всё же актуальный вопрос:

– А что мы вообще высматриваем-то?

– Кто бы знал, – прошептал я и тут аж заморгал от неожиданности.

А произошло это, потому что я увидел крайне необычную картину. Кучки травы и грязи, что были в поле на той стороне дороги, где-то в полукилометре от неё, взяли да и проползли несколько метров.

Моментально сфокусировал там зрение и уже через секунду докладывал лейтенанту госбезопасности:

– Вижу не менее тридцати-сорока пехотинцев противника. Левее, на десять часов. Они ползут в междурядье, на картофельном поле.

Воронцов сразу стал осматривать то место в бинокль и уже через пару секунд произнёс:

– Ага. Вижу.

Каких-либо команд командир не подал, поэтому я также продолжил рассматривать неприятеля.

Все ползущие и прячущиеся в поле солдаты врага были неплохо замаскированы. Кроме камуфляжной пятнистой одежды, каждый пехотинец для большей скрытности применял ветки кустарника и длинные стебли трав. Утренняя дымка и дождь способствовали незаметному продвижению, и, если бы не моё аномальное зрение, то вряд ли бы я смог заметить этот отряд с такого внушительного расстояния. Их и в бинокль-то разглядеть, очевидно, было очень сложно, что уж говорить про обычное зрение.

И подтверждением моего вывода послужили слова нашего командира, которые он произнёс спустя долгие полминуты.

– Хрен его знает, Забабашкин, где ты там под сорок штыков насчитал?! Я пятерых только увидел.

– А я вообще никого не вижу, – прищурился Садовский, вглядываясь в сторону дороги.

Я спорить не стал, хотя мог бы, показывая направление каждого «холмика» и «куста», даже указать, кто где расположился и как куда ползёт. Не было на то времени. Сейчас надо было решить, что с этим открытием делать. Как нам сообщить о ползущем наступлении в штаб дивизии?

Воронцов словно бы прочитал мои мысли.

– Эх, жаль, что мы сюда связь не провели. Судя по всему, наши их не видят. Туман, словно специально, у наших окопов более плотно стелется. И дождь этот проклятый ещё мешает. Так и проспят вражин, пока они перед носом не появятся.

– Тоже думаю, что не видят, – согласился с ним я и, наконец, задал самый важный на текущий момент вопрос: – И что мы в данной непростой ситуации будем делать?

Воронцов потёр руками лицо и, вновь прильнув к биноклю, задумчиво произнёс:

– Пока не знаю… Ты заметил, что они почти не перебегают, а просто ползут. Они же так выдохнутся. Тяжело же ползти. Какое-то странное наступление.

– Может, и странное, хотя, в общем-то, логичное. В таком тумане наши их не видят. Скорость движения у фрицев небольшая. Но можно прикинуть, что километр они проползают ориентировочно за плюс-минус полчаса. Сейчас они, считай, что напротив нас. Отсюда до наших позиций тоже около километра. Могу предположить, что это не просто манёвры отдельного взвода противника, а начало немецкого наступления. Пусть и в такой необычной форме. И это значит, что в самое ближайшее время должно начаться выдвижение главных сил, то есть бронетанковой колонны. Скорее всего, эти пехотинцы просто служат прикрытием основного направления удара, а заодно, возможно, и отвлекающим манёвром. Конечно, знать точные планы врага мы не можем, однако можем предположить, что как только появятся танки и бронетранспортеры и приблизятся на достаточное расстояние к нашим позициям, эта пехота пойдёт в атаку уже не ползком. Сейчас же они просто прикрывают фланги. Я так думаю.

– Я тоже так думаю, – согласился со мной чекист и стал размышлять вслух: – Если наши их не увидят, а будут видеть только колонну, то это проблема. Согласно плану, как только немецкая колонна поравняется с местом засады, наши артиллеристы сосредоточатся на первых машинах противника, открыв по ним огонь. Далее уже последует взрыв минной ловушки и наш выход.

– Однако если врагу удастся добраться до наших позиций и он проникнет в окопы, то всё может пойти не по плану. Противник использует фактор внезапности, посеет панику и внесёт сумятицу в ряды наших войск. Немцы ведь через те окопы довольно быстро и до позиций пушкарей добраться смогут. А затем перебить там всю артиллерийскую прислугу. Тогда считай, что дело труба. – Он почесал подбородок и, повернувшись ко мне, уточнил: – Лёша, а ты их отсюда уложить сможешь?

Я прикинул расстояние. От нашей позиции до дороги приблизительно семьсот метров. Ширину самой дороги, которая составляет меньше десяти метров, можно не учитывать. Ну а от дороги до противника ещё метров пятьсот. Итого расстояние до целей около одного километра двухсот метров. Много? В общем-то, да. Для обычного снайпера этих времен, рабочей дистанцией было пятьсот, максимум семьсот метров. Расстояние в километр и более уже считалось слишком большим для уверенного поражения целей. Но то для обычных снайперов. Я же, со своим приобретённым навыком и удачливостью, почти без проблем мог поражать цели и на более дальней дистанции.

А потому подтвердил, что готов начать окучивать противника, что ползает по полю картофеля, прямо сейчас.

Однако после того, как я отрапортовал: «Уложить смогу», на секунду задумался и неуверенно добавил:

– Только вот надо ли?

– Да ты что?! Конечно надо! – тут же истерически зашипел Зорькин. – Что ждать, пока немцы подползут и всех наших кокнут?! Так и нам тогда каюк! Они после этого обязательно до нас доберутся! Стреляй, пока видишь их! Стреляй, и валим отсюда.

С ним полностью согласился Садовский.

– И действительно, неча ждать. Поедет кто по дороге или нет, это ещё вилами по воде писано. Может, и не поедет никто. Может, обманул немец и не на танках ехать решил, а ползком ползти, пока туман стоит. Стрелять надо. Как давеча. Быстро всех перестреляй, и всё, бою конец. И в расположение вернёмся. Давай. Начинай!