Неправильный красноармеец Забабашкин

Я сел на место водителя, машинально поиграл ручкой газа и, убрав с руля левую руку, предложил присаживаться медсестре.

Ввиду того, что нас было много, а места в мотоциклетке мало, место Алёне я определил между мной и бензобаком. Девушка на пару секунд задумалась, а затем, рубанув рукой воздух, без стеснения залезла на транспорт и, усевшись чуть ли не на меня, закрыв мне своей спиной весь обзор, приготовилась к поездке. Помня о том, что Алёна сейчас находится в шоке и крайне болезненно воспринимает все слова, относящиеся к ней, как можно аккуратнее попросил её чуть повернуть корпус вправо, чтобы мне было хоть что-то видно. К счастью, в этот раз девушка не стала возражать и выполнила просьбу. Вновь газанул пару раз, выжал сцепление, по наитию нажал педаль переключения ногой вниз, тем самым включив первую скорость, и медленно отпустил сцепление. Мотор послушно заревел, мотоцикл чуть дёрнулся, и наше облепленное людьми транспортное средство потихонечку тронулось с места.

Маневрировать немецким рыдваном в таком нагруженном состоянии, да ещё и на просёлочной дороге было очень тяжело и неудобно. Приходилось закладывать большие радиусы, заходя в повороты. Алена, сидевшая между мной и рулём, мешала маневрам, но тем не менее, в нужных местах сбавляя скорость, мне удавалось по достаточно плавной траектории вести мотоцикл, не съезжая с проторенной дороги на обочину и не улетая в кювет.

Через десять минут мы выехали на бетонку, а ещё через пять показался Новск. И вскоре мы были уже на КПП, что стоял на восточном въезде в город, где нам оказали помощь. Точнее сказать, вначале красноармейцы обалдели от вида нашего транспортного средства. Потом насторожились, взяв нас на прицел. А уже когда увидели и узнали чекиста, захотели оказать эту самую помощь, предложив для перевозки раненых телегу, в которую была запряжена худая и заморенная кобыла. Мол, так удобнее. Но мы отказались от этого предложения сразу по нескольким причинам. Во-первых, переноска раненых заняла бы время, за которое мы бы на мотоцикле уже доехали до госпиталя. Во-вторых, ещё большее время заняла бы поездка на телеге, ведь мотоцикл в данном случае очевидно быстрее ездит, чем старая кляча. Ну а в-третьих, нам как можно быстрее нужно было попасть в штаб. То, что немцы оказались у нас в тылу, являлось важной и, можно даже сказать, стратегической для нашей дивизии информацией, которую необходимо было немедленно довести до командования. Поэтому мы отвергли любые предложения помощи и, не задерживаясь, продолжили путь.

По дороге встретили направляющийся к нам грузовик, за рулем которого сидел Садовский, а в кузове бойцы НКВД. Согласно ранее полученному приказу (вернуться за нами через час), они ехали к нам на испытательный полигон, чтобы забрать и нас, и ПТР, что мы испытывали в лесопосадке. Но, к их глубочайшему удивлению, мы приехали сами, да ещё и гурьбой на немецком мотоцикле. Воронцов дал им указание следовать за нами, и мы помчались в госпиталь, который был по пути.

Через пять минут оказались на месте. Главврач и Алёна, уже немного придя в себя, сразу же включились в работу и принялись звать на помощь санитаров. Те прибежали с носилками и, вытащив раненых из коляски мотоцикла, унесли их в госпиталь. Спасённые женщины проследовали за ними.

Всё произошло довольно быстро, поэтому с Алёной я больше перемолвиться словом не успел, как и прощения ещё раз попросить. Решил оставить эти дела на потом.

«Глядишь, и отойдёт к вечеру».

Да признаться, и некогда было разговаривать. Ещё раненых даже толком не успели выгрузить, как подъехал грузовик и мы передали сотрудникам НКВД противотанковое ружьё.

Воронцов отдал приказ, чтобы те доставили ПТР в отдел, а сам скомандовал мне садиться за руль и везти его в штаб, который, как оказалось, расположился чуть ли не на передовой, на западной окраине города в подвале краеведческого музея. Остановились метрах в ста от входа в него.

Чекист слез с мотоцикла, а я, небезосновательно предположив, что внутрь меня, естественно, никто приглашать не собирается, сказал:

– Товарищ командир, я, пожалуй, с твоего разрешения, поеду в госпиталь. Разрешишь? У меня опять весь сапог внутри мокрый. Очевидно, в крови – рана открылась.

– Отставить! Подожди здесь! – помотал головой лейтенант госбезопасности и, видя моё непонимание, добавил: – Вдруг ты понадобишься, чтобы уточнить какие-нибудь детали. Где я тебя потом искать буду?

– В больнице, где ж ещё?!

– Нет! Будь здесь. Я сейчас схожу узнаю, нужен ты или нет. И если не нужен, то сам подойду и тебе сообщу. Ну или вестового к тебе отправлю.

– Ладно, – вздохнул я, взглядом провожая Воронцова.

В голову пришла мысль сесть в коляску и там подремать, но, увидев, что всё сиденье испачкано в крови раненых красноармейцев, решил отдохнуть на водительском месте.

Закрыл глаза и постарался, выкинув из головы все горестные мысли, забыться и отдохнуть. Но по закону подлости заснуть мне, естественно, не удалось. Из сладкого полусна меня вывел голос чекиста, который кричал мне от угла здания, призывно махая руками.

Хотел было завести мотоцикл и подъехать к нему, но тот показал, чтобы я шёл пешком. Оно и понятно. Ни к чему рядом со штабом показывать активность техники. Всё же не все я ещё самолёты-разведчики у немцев уконтрапупил, а потому они могли легко послать очередную «раму» на разведку и срисовать расположение штаба.

Разумеется, открывать фрицам расположение центра управления войсками я не собирался, поэтому поморщился, но всё же слез с железного коня и, взяв из коляски свою винтовку, стараясь не обращать внимания на боль в ноге, поковылял к командиру.

Глава 2

Штаб дивизии

Штаб дивизии – звучит громко, солидно звучит. Ещё б дивизия была полнокровной, вообще хорошо бы было. А сейчас, судя по тому, что я видел и знал, в защите города вместе с ранеными, которые могли хоть как-то держать оружие в руках, насчитывалось чуть больше сотни штыков. Конечно, точные цифры оказались мне неизвестны, и вся информация у меня имелась исключительно со слов старшины Свиридова – командира роты, в которую меня зачислили, но тем не менее, хотя зрение моё пока полностью не восстановилось и дневной свет всё ещё продолжал раздражать глаза, я всё же сумел увидеть, что численность защитников города на позициях и в самом Новске крайне мала. Тот факт, что к этому моменту все мы оставались ещё живы, был поистине делом случая и огромным везением. Против нас действовал враг, который превосходил наши измотанные отступлением силы в несколько раз, если не сказать более: в несколько десятков раз. Но нам повезло. Переместился я в это время не только с умением видеть в темноте и вдаль на довольно большие расстояния, но и с большой долей удачи. Именно этим можно объяснить тот факт, что все пули, которые я посылал в сторону противника, практически всегда попадали точно в цель. Такое странное и бесконечно полезное умение помогло сорвать в зародыше запланированное немецкое наступление на Новск и дать время на то, чтобы к нам подошло подкрепление, которого все защитники города очень ждали.

И вот сейчас мы с лейтенантом госбезопасности привезли в штаб нерадостные вести. Противник взял город Чудово, находившийся у нас в тылу, что означало лишь одно – теперь никакое подкрепление к нам не придёт.

Эта ошеломляющая новость заставила весь штаб заметно нервничать. Собственно, именно поэтому я и не был удивлён тем, что командир дивизии полковник Неверовский и его заместитель подполковник Селиванов, склонившиеся над лежащей на столе картой, безмолвствовали в ответ, даже когда я, как и положено по уставу, представился:

– Красноармеец Забабашкин по вашему приказу явился!

Прошла долгая минута, когда комдив с тяжёлым вздохом оторвался от анализа оперативной обстановки и, посмотрев на меня, сказал:

– Прибыл? Молодец, герой! Опять в одиночку немца бьёшь! И вновь объявляю тебе благодарность и сообщаю, что лично опишу в рапорте твои подвиги, и вся грудь у тебя будет в орденах! – Он подошел, по-братски приобнял меня, а затем, словно что-то вспомнив, показал на стоящую вдоль стены лавку: – А сейчас присаживайся, ты же ранен. Не стой. Как нога?

– Побаливает, – ответил я и, решив не отказываться, присел.

– Держись, боец! Долго тебя задерживать не будем. Расскажи, как и с какого расстояния подбил немецкий бронетранспортёр. О ружье тоже расскажи, как оно тебе пришлось? Ну и мы тебя отпустим. Сразу езжай в госпиталь, там тебе окажут помощь.

Задание было несложным, и я, кивнув, в общих чертах поведал о бое, что произошёл ранее: «Увидел нашу санитарную машину, которую преследовали мотоциклисты. Взял винтовку. Побежал. Прибежал к краю поля. Залёг. Всех врагов перестрелял из «мосинки». Затем увидел «Ханомаг». Последним патроном ПТР подбил его. Потом приблизился и расстрелял всех, кто был внутри, из их пистолета-пулемёта MP-40, который изъял, в свою очередь, у одного из ранее уничтоженных гитлеровцев».

– Вот, собственно, и всё, – закончил я и сразу же добавил, едва не позабыв о важном: – Всё это время товарищ лейтенант госбезопасности прикрывал мои действия. Если бы не он, то, скорее всего, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

Последние слова не были какой-то лестью чекисту или желанием как-то перед ним выслужиться, нет. Они были чистой правдой. Во-первых, Воронцов действительно прикрывал меня, когда я выдвинулся на зачистку немецкой бронетехники. А во-вторых, если бы он не принёс вовремя ПТР, то ещё неизвестно, как бой вообще бы мог сложиться. Именно лейтенант ГБ, пройдя более километра пешком, притащил столь необходимое в той ситуации противотанковое ружьё, имея при этом тяжёлое ранение в грудь. Поэтому все похвалы, что я сказал, были чекистом более чем заслужены.

– Хорошо. С боем понятно. А что с ПТР? Как оно тебе?

– Да в общем и целом нормально, – пожал я плечами. – Учитывая то, что тех пяти патронов, что я истратил для пристрелки, не так много, чтобы делать серьёзные и долгосрочные выводы, в первом приближении можно сказать, что ружьё неплохо себя показало в реальном бою. Одна механизированная цель была поражена с первого выстрела.

– Ишь «в первом приближении» говорит, – хмыкнул Селиванов. – Это где ж ты таких слов нахватался?

– В школе, – не моргнув глазом соврал я, опять ставя себе всё ту же заметку поменьше палиться и быть позауряднее в выражениях.

«Народ сейчас проще, так к лицу ли мне отдаляться от всех? – намотал себе я на воображаемый ус, решив больше не умничать лишний раз. – Целее буду».

На помощь мне пришёл Воронцов:

– Товарищ подполковник, Забабашкин родом из Москвы. Наверное, в школе нахватался, учителя хорошие попались.

– Хорошие, – согласился с ним заместитель командира дивизии и вернулся к предыдущей теме: – Так значит, говоришь, нормальное ружьё?

– На мой взгляд – да. Во всяком случае, другого у нас же всё равно нет, поэтому будем работать с тем, что имеется.

– Это да, – вступил в разговор комдив. Присел рядом и сказал: – Знаешь, Алексей, мы не просто так интересуемся. У нас на это ПТР Рукавишникова имеются виды. Ты превосходный снайпер, и мы хотим поручить тебе серьёзное дело. Ты как, готов?

– Конечно, – пожал я плечами, а потом, вспомнив, где нахожусь и с кем разговариваю, рявкнул по уставу, поднимаясь: – Да, товарищ комдив!

Встать мне Неверовский не дал, придержав за плечо. Но услышав мой утвердительный ответ, одобрительно кивнул.

– Вот и хорошо, что готов. А вообще, Лёша, – продолжил он, – тебя бы, конечно, не на передовой держать надо, а в тыл следовало бы эвакуировать.

– Э-э, зачем?

– А затем, что умение твоё уникально. Его изучать надо. А изучив, взять на вооружение. Даже представить себе трудно, как изменится обстановка на фронте, если таких Забабшкиных, как ты, станет у нас не одна-две единицы, а, скажем, тысяча, сотня или даже полсотни. Такие снайперы своим метким огнём на длинных дистанциях всех немцев враз перещёлкают. Обернуться не успеем, а войне конец.

Я вежливо улыбнулся, не став рассказывать полковнику, что таких, как я, к великому сожалению, в нашей армии, в нашей стране, да что там говорить, на всём белом свете попросту нет. Не дал Бог или мироздание обычному человеку столь фантастические возможности, коими при переносе в это время был наделён я, а потому никак не получится наделить воинские подразделения возможностью уничтожать противника на столь внушительном расстоянии в любое время дня и ночи. Увы, но такое невозможно, и обычные люди вынуждены жить, не нарушая физических законов, которые иногда удаётся нарушать мне. Тем не менее точно знаю одно: победа в этой ужасной, кровопролитной, тяжёлой войне обязательно будет за нами. И эту самую победу я постараюсь приблизить настолько, насколько будет в моих силах.

Неверовский же, не зная о моих размышлениях, мечтательно цокнул языком, очевидно, представляя полки или даже дивизии снайперов, бьющих без промаха, и вернулся к реальности.