Сиргвидония

– А почему он решил, что мне это интересно? Бизнес у меня маленький, мне такие инвестиции не нужны. И вообще, нам, принцам, нужно больше о государстве думать.

– Именно в этом и есть наше предложение. – Семенов разволновался, и в его речи стал проскальзывать еле уловимый прибалтийский акцент. – Мы предположили, что у вас теперь не будет достаточно времени для бизнеса, и мы хотели бы войти в ваше дело, сделав инвестиции и увеличив прибыльность проекта. Это будет совсем другой уровень, поверьте.

– Потрясающе. Всего двадцать минут, как принц, а уже пошли дела. Вам что, мою карточку дать?

– Нет, что вы. Просто я хотел бы договориться о встрече.

– Считайте, что договорились. Позвоните на недельке.

Я оказался прав, когда говорил своему брату, что вряд ли мне сослужит добрую службу это официальное представление. Минут через двадцать, когда заботливый распорядитель выводил меня из зала через незаметную дверь, в кармане моего пиджака было уже не менее дюжины визиток.

Комната, в которой я оказался, была слабоосвещенной. Здесь стояли какие-то шкафы, этажерки, плотно заставленные всякими статуэтками, книгами и еще фиг знает чем. На огромном низком, практически в уровень пола диване, среди десятка подушек развалился мой розовый брат. Он помахал мне рукой, приглашая устраиваться рядом, а сам продолжил возиться со стаканами.

– Этот коктейль, который я готовлю, был первым алкоголем в моей жизни. Мне приготовил его мой отец. Попробуй. – Он протянул мне высокий стакан, набитый мелким льдом со светло-коричневым маслянистым напитком.

Угнездившись в подушках, я взял стакан, стал рассматривать содержимое и понюхал.

– Пахнет мятой, есть еще какой-то запах сладкий и незнакомый.

– Это Гуарона. Трава, растущая в наших ущельях. Эндемик, между прочим, больше нигде не встречается. Пить нужно через трубочку со дна.

Я сделал глоток. Вкус… Сладко, слегка мятно, одурманивающе душисто, наверное, из-за Гуароны, немного кисло – лимонный сок. Явно ром, пожалуй, кроме рома другой жидкости нет. Точно нет.

– Травы, ром, лайм, сахар. Кайпериньо.

– Ты прав, но не совсем. Кстати, откуда ты знаком с кайпериньо?

– Я был в Мексике.

– Понятно. Ну что ж, принцип тот же. Но в нашем случае все дело в траве. Когда готовишь кайпериньо, то толчешь лаймы с сахаром. Здесь иначе. Сначала толчем Гуарону с сахаром, причем сахар не тростниковый, а белый. Это важно. Потом добавляем сок лайма, смешиваем деревянной палочкой и теперь засыпаем колотым льдом до краев. Теперь ждем. Лед должен «угнездиться» в стакане. Видишь?

Марше сопровождал свой рассказ демонстрацией, а я отхлебывал удивительный освежающий напиток и слушал.

– Теперь, когда каждая льдинка нашла свое место и успокоилась, добавляем ямайский ром, не очень старый, но и не белый, это также важно. А теперь самое главное. – Марше бережно взял стакан, поместил его между своими розовыми ладонями, склонил голову в поклоне и прошептал довольно длинную фразу.

– Что это было, молитва?

– Нет, мы не молимся в вашем понимании. Просто еще один ингредиент.

– Звучит сказочно, но попахивает фокусом.

– Попробуй. Попробуй тот и другой и скажи, есть ли разница?

То, что происходило дальше, было действительно похоже на чудо. В одном стакане был тот же напиток, что я пил до этого, в другом же обычное кайпериньо, хотя и высокого качества.

– Если это не шутка, тебе придется научить меня этому.

– Конечно, мы же братья. – Марше засмеялся искренне, улыбка у него была просто фантастическая.

Когда я проделал все необходимые манипуляции. Прежде чем положить гуарону в стакан, я пробовал ее на вкус, мял пальцами и нюхал, пробовал на вкус сок лайма и сахар. Подставы не было. Марше полулежал на подушках и подхихикивал. На мой вопросительный взгляд приблизился ко мне, внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:

– Готов? – Я кивнул. – Повторяй за мной. Краюмару крикускоу чипломени каркосу, узрагин енорусок, бризкогровеню чико маделиприкосо гуарону чо, песарковогрусовако эээээрамосо. – Низко склонив голову над стаканом, ощущая холод стекла под ладонями, я повторил всю эту простую в произношении фразу.

– Получилось? – спросил я, когда мы закончили.

– Думаю, что да. Что ты чувствовал? О чем ты говорил?

– Не знаю… Сейчас подумаю… Мне кажется, я извинялся.

– Тебе действительно так кажется?

– Думаю, да. – протянул я.

– Тогда у меня есть уверенность, что получилось.

Я недоверчиво вставил трубочку в стакан и сделал глоток. Это было то, что нужно. Отхлебнув от не заговоренного стакана, понял, что там напиток иной. Я изумленно уставился на Марше. Честно говоря, до этого момента я был практически уверен, что тут не без фокуса. Марше сделался задумчив. Он потягивал напиток через трубочку и молчал. Мне стало как-то неловко и немного грустно. Я выудил из пачки сигарету и прикурил. Первым заговорил Марше.

– Я должен извиниться перед тобой. Это действительно был первый алкоголь в моей жизни, но я должен, просто обязан объясниться. – Он стал говорить громче, с волнением, от чего его акцент усилился и стал весьма заметным. – Каждому мальчику в день его шестнадцатилетия готовится такой коктейль. Это традиция. Делает это либо отец, либо пальма мальчика. Я тебе потом расскажу, кого мы называем пальмой, сейчас это не важно. И только ему мальчик говорит, что он чувствовал, когда произносил эту древнюю фразу. Я не должен был спрашивать тебя. – В его голосе появились нотки отчаяния. – Прости меня.

– А что ты так расстроился? Ты же сам говорил мне, что мы братья. Отец твой далеко отсюда. А с пальмами я не дружу. Может быть, ничего страшного и не произошло, а?

– Может быть. – задумчиво протянул Марше.

– Да что происходит в самом деле? Объяснишь, быть может?

– Понимаешь, мой отец был прав, назвав тебя нашим братом. Это не поддается объяснению с точки зрения традиционной науки, но это факт. Еще ни одному иностранцу, даже из тех, кто в совершенстве владеют нашим языком и прожили на островах много лет, не удавалось приготовить настоящее махакало. А тебе удалось.

– Слушай, брат. – Я хлопнул его по коленке. – Может, у меня сейчас пигментационые процессы начнутся, и выйду я отсюда совершенно розовым?

– Не знаю, все может быть. – Совершенно серьезно протянул Марше.

– Да ладно тебе, не парься. Скажи лучше, о чем ты думал, когда готовил свой первый в жизни махакало?

– Это нельзя обсуждать ни с кем, кроме отца и пальмы, но так как я нарушил эту традицию, возможно, это и уравновесит мою оплошность. Я думал о войне.

– Отлично. Значит, ты воин. А я, наверное, дипломат или глава благотворительного фонда. Перестань, Марше. Мне не шестнадцать лет, и в данном случае возможны отклонения от традиций.

– Может быть, ты и прав. Скорей всего, прав, ведь ты же старший брат. – Марше улыбнулся.

– Это твой отец? – показал я на портрет, висевший на стене.

– Да, это он.

– Круто.

– Что? – не понял Марше.

– Да всё. Ордена, медали, корона эта, седина на висках. И глаза. Он добрый?