– Очень просто. Ты можешь поверить, что, когда грянет кризис, все страны мира приползут на коленях к какой-то островной Сиргвидонии? Все президенты развитых стран будут обивать пороги нашего императорского дворца, заискивать, льстить, лишь бы получить концессию на добычу и переработку карледона. Ничего не смущает тебя в моем рассказе?
– Смущает, конечно. Кинут они вас.
– Кинут? Что это значит?
– Сленг это, обманут означает.
– Вряд ли. Ни к чему им нас обманывать. Они нас и не заметят. Установят протекторат над недрами, а нас переселят куда-нибудь, вот и все.
– Я что-то в этом роде и имел в виду.
– Правильно. Когда я учил русский язык, для практики слушал много ваших бардов. Ты удивишься, но имена Высоцкий, Галич, Окуджава для меня многое значат. Так вот у Галича есть песня про одного служащего, который получил наследство за границей. Он обрадовался, ушел с работы и загулял. Когда у него кончились деньги, стал занимать у приятелей, и все с удовольствием ему одалживали. Он в одночасье стал богатым человеком и продолжал гулять.
– Наследство оказалось липой?
– Чем?
– Ну не было никакого наследства?
– Да нет, было. Только в этой стране произошла революция и все национализировали.
– Я что-то такое предполагал. И в чем здесь соль? Вы занимаете деньги и наращиваете свой внешний долг, тем самым закладываете свое будущее?
– Нет, это было бы слишком примитивно. Мы не только не занимаем, но и сами одалживаем островным государствам. А деньги у нас от ведущих мировых держав. И отнюдь не в долг мы их берем.
– Поясни.
– А говорил секретов не любишь.
– Это секрет?
– Ага, полишинеля. Мы, кстати, центр благотворительных программ всей Океании. Вот, например, хотим построить микрорайон. Встречаемся с благотворительным фондом, они нам деньги, мы им обязательство не использовать карледон при строительстве. Те в свой Конгресс с этим контрактом и получают дополнительные налоговые льготы в виду стратегически важного объекта благотворительности. Они не меньше нашего понимают, что случись чего, от Сиргвидонии мокрого места не останется, но мировой протекторат тоже будет каким-то образом распределять ресурс, и на этом этапе былые заслуги фондов, возможно, зачтутся. К тому же фонды созданы для того, чтобы деньги тратить, а на кого – это дело девятнадцатое. Вот такие секреты.
– И много дают?
– Очень много. Сейчас, например, марину для яхт строим. Бюджет восемьсот миллионов.
– Что, пол-океана огораживаете?
– Так материал-то весь привозной. – засмеялся Марше.
– Круто. Слушай, а почему у тебя такое длинное имя?
– О, это будет тебе особенно интересно, вот только нам нужно прерваться минут на тридцать и выйти к гостям. Это ведь действительно прием. Гости в соседнем зале. Ты не будешь возражать, если я тебя представлю гостям?
– Зачем?
– Знаешь, я думаю, это может придать тебе несколько иной статус и, возможно, убережет тебя от некоторых неприятностей.
– Это вряд ли. Но попробовать можно.
Мы допили свою третью по счету выпивку и направились к дверям. Марше достал миниатюрную рацию и сказал какую-то фразу на непонятном мне языке. Из неприметной двери вышло три человека. Первым был седой мужчина, на нем был зеленый фрак, его руки, одетые в ослепительной белизны перчатки, держали длинный церемониальный жезл с золотым гербом на конце. Двое других, судя по всему, сиргвидонские гвардейцы в ярко-зеленых кителях, белых башмаках и таких же белых перчатках. Один из них подал Марше фрак, который тот надел вместо сюртука бармена, другой с почтительным поклоном подал расшитый золотом головной убор, представлявший нечто среднее между короной и чалмой. Уж и не помню, как я оказался по правую руку от Марше, на шаг сзади него. Гвардейцы вынули из ножен сабли и встали по обе стороны. Старик был впереди, что сразу же придало нашей процессии жутко торжественный вид. Огромные белые двери распахнулись, и мы вошли в зал. Здесь было полно народу. Все смотрели на нас. Когда процессия остановилась точно посреди зала, церемониймейстер смачно грюкнул жезлом об пол и громко произнес довольно длинную фразу на все том же неизвестном мне языке. Сделав короткую паузу, он повторил, судя по всему, то же самое на французском, а затем и на русском. Звучало это, кажется, так: «Его Величество наследный принц Сиргвидонии Брае Изумбах Абсет Кирилло Турин Дымбоу Скоид Марше и его Светлейшество брат принца Господин Кириллос» После чего он отступил на два шага в сторону, ловко повернулся к нам и склонился в почтительном полупоклоне. Гвардейцы взяли саблями «на караул». Зазвучал государственный гимн Сиргвидонии. После последнего аккорда раздались аплодисменты присутствующих, и толпа гостей пришла в движение. Сначала я ходил рядом с Марше и пожимал кому-то руки, потом поотстал и, видя удаляющийся от меня водоворот фраков, направился к барной стойке, за которой стоял самый настоящий бармен. Надо сказать, что три двойных перно, выпитых мной до начала раута, несколько сказывались на моем состоянии, но я не сторонник легких путей и именно поэтому заказал четвертую порцию. Получив выпивку, отошел в сторону, освободив место страждущим, и примостился у окна, где закурил сигаретку и продолжил свое наблюдение за окружающими. В толпе заметил несколько известных депутатов, двоих публичных олигархов. Был там и американский посол с супругой. Наверное, и еще много кто, но, как было сказано раньше, не был я завсегдатаем подобных тусовок, посему и узнал лишь тех, кого знал.
– Скучаете, Господин Кириллос?
Передо мной стоял давешний воин плаща и кинжала Селягин.
– Не сомневался, что встречу вас здесь.
– А как же, а как же. – клоуничал по обыкновению подполковник. – Чуть свет, как говорится, и я у ваших ног.
– Сейчас стражу позову. Я теперь принц, так что вы ваши шутки бросьте, милейший. У нас, у островитян, разговор короткий. В бочку ворога и в набежавшую волну.
– Ой, не надо, разлюбезный Господин Кириллос, верой вам и правдой послужу. Я полезный.
– Ну давайте, полезный вы наш. За здоровье. – Мы чокнулись и кивнули друг другу. Прям приятели, не дать не взять.
– А насчет принца, я бы на вашем месте не обольщался. – Продолжал Селягин, закусывая микроскопическим бутербродом с креветкой. – Между братом принца и самим принцем дистанция, как говорится, огромного размера.
– Ничего, переживу. У вас ко мне все?
– Все, все. У меня к тебе вообще ничего. Другое дело у Родины.
– А, ну это понятно. Песня не новая. Давеча в аэроплане вы мне уже пару куплетов напели, думаю, достаточно.
– Эх, молодежь. Ладно, Господин Кириллос, бывайте.
– Ага, и вам того же.
Селягин отошел, а на его месте появился другой персонаж. Этот был холен, изыскано одет, тем не менее лакей в нем угадывался с первого взгляда. Правда, лакей высшего ранга, тут уж не поспоришь.
– Семенов, Андрей, – вымолвил он и протянул мне руку.
– Кириллос, принц, – сказал я, пожимая вялую, пухлую ладонь.
– Везет же вам, – делано завистливо начал разговор собеседник.
– Вам, я смотрю, тоже, – парировал я.
– А у меня к вам дело, – несколько виноватым тоном начал Андрей.
– Если третья фраза при знакомстве деловая, то это либо что-то личное, либо дело на миллион.
– На десять.
– Понятно. И что?
– Мой хозяин, – он так легко и просто произнес это ненавистное на генном уровне для всего советского народа словосочетание, что я заинтересовался, – хотел бы сделать инвестиции в ваш бизнес.