Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

– Какие гости? Я как раз проверять иду. Проверю и запру, – Петька сердито насупился, – Пойдёмте вместе проверим, если не верите.

– Проверим. Обязательно проверим, – подал голос механизатор-стукач, – Подымем накладные. Всё предметно посчитаем. Знаешь, что за хищение государственного имущества бывает, сынок?

– Это на что вы намекаете, а? – взвился Петька, строя оскорблённую добродетель, – Я из порядочной семьи. Я не какой-то там босяк.

– Тише, Петя, не кипятись, – оборвал его праведную тираду заведующий, доставая из кармана пачку папирос, – Я твоего отца уважал, а мать твою по-человечески жалею, но ты, говорят, сильно на девок падкий. Водишь сюда девок, признавайся?

– Да какая нормальная девка сюда пойдёт? Здесь везде мазут и машинное масло, – искренне изумился Петька, но тут же осёкся.

– Известно, какая, – недобро усмехнулся доносчик, – Та самая, которая на ворованном Иже передвигается. А права-то у неё есть?

– Есть у неё всё, – произнёс Петька, недобро сдвигая брови и сжимая руки в кулаки.

– Ну, будет вам, мужики, не ровен час, вцепитесь друг в друга, – поспешил успокоить их начальник, поджигая спичку и подкуривая. На пару секунд яркий огонёк осветил кусты, в которых пряталась Маня, – Я, Петя, тебе верю, а даме сердца твоего – не очень. Девушка она специфическая, хоть на лицо и приятная. Дело твоё молодое, и я очень тебя понимаю, поэтому из ночных сторожей тебя увольняю.

– Что? Да как же так? – возмутился Петька совершенно искренне, – В чём вина моя? Разве недостача какая или ещё что?

– Моли Бога, чтобы недостачи не было, – снова вмешался болтливый механизатор.

– Я тебе верю, Петя, – повторил заведующий, глубокомысленно затягиваясь, – И матери твоей обещал.

– Матери? – Петька взвился, будто его ущипнули, – Так вот откуда ноги растут? Ну, мама, не ожидал, – он покосился на своего руководителя с надеждой, – Это значит, я могу домой идти, да?

– Получается, иди, – кивнул тот согласно и выпустил в воздух облако вонючего дыма.

Ещё никогда Петька Рукавица не добегал до своего дома так быстро. Оглушительно стрекотали цикады, перебрехивались соседские собаки, надрывался в тёмных зарослях вечно обиженный на жизнь сыч, но взволнованный несправедливым увольнением парень ничего не слышал.

– Что ж вы такое творите, мама?! – закричал он зычно с самого порога и яростно ввалился в зал, где, лёжа на диване, мать смотрела телевизор.

– Что случилось, Петенька? – вяло отреагировала та, даже не повернувшись.

– Почему меня из ночных сторожей уволили? – Петька подбоченился и стал похож на растерянного, но очень симпатичного ребёнка.

– Скомпрометировала я тебя? – усмехнулась мать с горькой издёвкой, – А ты зачем хорошую девушку компрометируешь? Ночью на машинном дворе встречаетесь. Среди железяк ночуете, не стыдно? Что люди скажут? Что негодяя я родила? Любишь – значит, замуж зови!

– Да кого? Кого замуж звать? – в этом весь недалёкий Петька.

– Маньку Волкову, конечно!

Глава 9. Досадная мелочь

Долго упрашивать Маньку не пришлось: убегать – значит, быстро. Всего пару минут она провела в укромном месте, в кустах, а потом дала дёру. Легко перемахнув через невысокую ограду машинного двора, она бросилась бежать, плутая, словно лиса, почуявшая за собой погоню. Нет, не от людей спасалась лихая пацанка, и не от уголовного дела, которое ей давно светило, и даже не от людских пересудов и злословья – девушка бежала от самой себя и своих нежданно нахлынувших, прорвавших плотину недоверия, ретивых и плохо понятных чувств. И убежать не могла.

Губы горели. Манька провела по ним языком и звонко рассмеялась. Как же это оказывается приятно: целоваться. А какие у Петьки губы!

Размечтавшись, она запуталась в собственных брючинах и растянулась в траве, боднув носом ветвистый куст ароматной полыни. Повинуясь настроению, подниматься Маня не стала, а лишь откатилась в самую гущу бурьяна, разросшегося вдоль тропинки, и притихла там, воодушевлённая и счастливая, вдыхая в себя кружащие голову благовония тёплой июньской ночи.

Петя. Сердце в груди мелодично выстукивало его имя. Петя. Как могла бесприютная сиротка Манька Волкова не любить красивого и умного Петю Рукавицу? Как могла называть его червивым помидором и ругать? Как же трогателен и нежен он был с бестолковой и неопытной Маней. Другой посмеялся бы, что в свои двадцать лет она целоваться не умеет, а Петя всё понял. Не шутил, не насмехался, не отталкивал. Просто извинился! Не просто так глупышка Зиночка в Петьку Рукавицу влюбилась.

Мысль о Зиночке вызвала неприятное отрезвляющее чувство, и Манька поспешила её отогнать. Да, Зинаиде не повезло, но такова жизнь. Последнее время обиженная Зина стала Маню избегать, и так было проще для всех.

От воспоминания о первом поцелуе в животе разлилось приятное тепло и нежность.

А сама-то, сама. Это ж надо было брякнуть: «Ничего не боюсь», и как только храбрости хватило? Взяла и сама Петьку поцеловала. По-взрослому. Манька скрестила руки, обнимая себя за талию. Какое чудо, какое невероятное происшествие: всего несколько минут назад её обнимал настоящий мужчина! Самый красивый парень всего Советского союза, да чего там стесняться, всего мира! Девушка посмотрела на небо, усыпанное сияющими звёздами, и счастливо улыбнулась.

Правда, не от чистого сердца целовал…

Повеяло болотной тиной. Манька присела и принюхалась. Да, точно, воняет. Она неуклюже поднялась, затыкая нос рукавом, и неспешно поковыляла в сторону своего дома в гордом одиночестве. В глубоких карманах бойко позвякивали ворованные запчасти.

В ту ночь спала Манька Сорванец плохо, без конца ворочалась и слабо стонала – снилась ей всякая разная ерундовина с крайне неприятным подтекстом, а под самое утро приснился дед-покойник.

– Неправильно ты живёшь, Маня, – пожурил её покойный родственник, осуждающе склоняя голову, – Хоть бы в церковь сходила, помолилась, а то водишь дружбу со всякими, как бы чего плохого с тобой не стряслось.