Как Манька Сорванец душу дьяволу продавала

– Я тебе журналы по технике принёс, – виновато пожал плечами Петька, и Маня увидела болтающуюся у него в руках авоську с книжками, – «Техника и жизнь» называется. Если что непонятно будет, спрашивай. Я ж технарь, – он выложил на стол несколько потрёпанных журналов и умолк, дожидаясь ответа.

– Спасибо, – так неловко Маня не чувствовала себя никогда. Может, пригласить Петьку за стол? Как обычно поступают порядочные девушки? – Есть будешь? – буркнула она себе под нос.

– Нет, не хочу тебя объедать, спасибо. Ты же на меня не готовила, – отказался Рукавица вежливо, – Лучше пойду, – улыбнулся он обаятельно, развернулся и ушёл, ни разу не оглянувшись.

После его ухода аппетит у Маньки пропал, а душу обуяли волнение и сомнение.

Что делать? Одно дело – мотоцикл, он железный и своей воли не имеет, а деньгам тем более всё равно, в чьём кармане лежать, но человек? Как же человек и его желания? Украсть чьё-то сердце – это не мешок картошки из погреба вынести, это чёрная магия, из-за которой ведьмы потом в аду горят.

Но разве Маня колдовала? Нет.

Нашла, кого жалеть. Петьку? Он всё равно гуляет с кем попало, не всё ли ему равно? Так хоть при деле будет. И мама у Петьки хорошая: на прошлой неделе назвала Маньку Машенькой и сто рублей дала. И это при том, что воровка Манька к ней в курятник забралась и курицу спёрла. Чем Петька лучше курицы? Да ничем.

Но вроде бы как-то не по-человечески.

Манька предавалась бы своим сомнениям и дальше, но понемногу стали подтягиваться девчата. Ещё не закатилось за светлый горизонт красное солнышко, как высокие девичьи голоса затянули с Манькиного подворья залихватские, бойкие песни.

– А я вам, девки, так скажу, – поднялась из-за стола самая старшая, незамужняя девица Василина Спиридонова, – Женить на себе мужика – не грех, грех – в девках до тридцати засидеться. Это против природы, против своего предназначения. Да, никогда я в привороты не верила, но решилась. Решилась и не жалею. Через две недели с моим в ЗАГС поедем, – она неспешно перекрестилась, – Вот, крест на себя накладываю и не горю.

– Ой, удивила, – подхватила разговор раскрасневшаяся от принятого на грудь Вероника Панова, – Приворот. У меня и мать так замуж выходила, и бабушка. Ничего, живут. Мужик – он же сам не знает, чего хочет. Если их не привораживать, они сами ни в жизнь не поймут, кого хотят, – она болезненно охнула. Днём фельдшер дала ей таблетку, но желудок всё ещё болел.

– А, если, к примеру, я приворожу, и Васька, и ты, Вероника, и ещё кто-нибудь. Все мы – одного мужика. Что будет? – подала голос Манька, и все девчонки разом умолкли.

– Ты? – Вероника удивлённо округлила светло-карие глаза, – А тебе зачем?

– Думаю, в этом случае, победит приворот самой сильной бабки, – перебила её Василина, поднимая указательный палец к небу, – Поэтому я к самой сильной и ездила.

– Да кому твой Толик нужен? Он же лысый и тощий.

Девчата ещё долго обсуждали худощавого тракториста Толика и почётных бабок области, но Манька их не слушала. Она думала о том, что в любовных делах превзойти самого Дьявола невозможно, и глупо улыбалась.

– Нет, девчонки, приворот – не выход, – тонкий и жалобный голосок Зиночки, помощницы почтальона, вернул Маньку на землю, – Вы же знаете, как я Петьку Рукавицу люблю, как страдаю. Думаете, не ездила я к «вашим» бабкам и никогда ничегошеньки не делала? Делала всё и не один раз. Только толку?! Ваши мужики вас любят, потому замуж и предлагают. А мой Петька не любит меня и не полюбит никогда. Нет никаких приворотов. Ерунда это всё.

На пару секунд девушки вежливо смолкли. Только слышно было, как мычит где-то вдалеке чья-то заплутавшая на закате дня корова. Солнце начинало плавно растекаться по кромке зеленеющего поля, озаряя лица подруг всеми оттенками грусти.

– А я давно говорю, что у Петьки сердца нет, – посетовала Василина, – Там и привораживать нечего. Он же только себя любит.

– Да, Зин, Васька права. Такие, как Петька, никого, кроме себя не любят, – подтвердила Вероника, – Нет у него сердца.

– А я тут мимо шёл, о тебе думал, – приятный мужской голос заставил девушек разом повернуться, – Это тебе, Маня, – произнёс лёгкий на помине, эффектный и обольстительный Петя Рукавица, протягивая вспыхнувшей, как пламя, хозяйке букет белых гиацинтов, – Или ты не любишь белые? – лицо парня опечалилось.

– Люблю, Петя, белые, спасибо, – Маньке отчего-то стало неудобно – ещё никто и никогда не дарил ей цветов, поэтому она не знала, какие любит. Сказать по правде, никому из присутствующих цветов не дарили, разве что саженцы, – Проходи, пожалуйста, присаживайся.

– Ничего не хочешь мне сказать? – прошептала Зиночка Маньке злобным шёпотом.

– Ну, ничего себе, – хмыкнула всё понявшая Василина, которая втайне Маньку и за девушку-то никогда не держала.

И только Вероника Панова глубокомысленно промолчала.

Глава 8. Первый поцелуй

Встревоженная мать Петьку не узнавала: тот сутки напролёт пропадал на машинном дворе, занимаясь ремонтом сельскохозяйственной техники, буквально не покладая рук. Сын проводил на работе дни и ночи, но, когда добрая женщина принесла ему горячий обед, клятвенно заверил, что хорошо питается в столовой.

– Вы меня компрометируете, мама, – обиженно произнёс он, вежливо разворачивая мать обратно, – Мужики не поймут. Я же не какой-нибудь маменькин сынок. Я – мужчина. Да, сегодня ночью я тоже дежурю.

Скорее всего, мать поняла его слова по-своему, но Петьке было не до неё – он знал, что вечером, когда все другие работники разойдутся по домам, к нему придёт она, его муза, его божество, его славная сорвиголова Маня Волкова. Он не переставал восхищаться её умелыми, чуткими пальцами, свежими, революционными идеями и тонким подходом к сложным механизмам. Удивительно, но девчонка, которая и школу-то еле-еле закончила, была невероятно одарённой в плане понимания точных дисциплин. У неё был особенный склад мышления, благодаря которому она иной раз ставила в тупик и самого учителя.

Да, Петя считал себя учителем. Впервые он был для кого-то важным, нужным и большим. В присутствие Мани его распирало от ощущения своего всемогущества и уникальности. Здесь, среди подшипников, коленвалов и сальников, он, наконец, почувствовал себя счастливым. Его муза задавала вопросы, вначале робко, но потом смелее и смелее, и Петька искренне искал на них ответы. Можно сказать, что они с Маней подружились, но сам Пётр Рукавица хотел совсем не дружбы и чувствовал, что его влечение взаимно.

С того дня, как подарил он Маньке Сорванцу те белые гиацинты, сорванные у забора бывшей любовницы Марьи Парамоновой, ни одна женщина не смела подойти к нему ближе полутора метров. Днями и ночами он мечтал только о Мане, отгоняя от себя всё и всех. Ни одной физической близости он не ждал с такой покорностью и смирением, соблюдая воздержание, не стоившее ему ничего. Он догадывался, что Маня – неопытная девушка и стеснялся, что замарал себя с другими. Вдруг то, что он считал мастерством, покажется юной возлюбленной оскорблением и насмешкой?

Кажется, по селу поползли не лишённые смысла слухи, что Петька Рукавица потерял голову, но не всё ли ему равно, если его чувства так искренни и чисты?

– Ты здесь? – когда Маня спрыгнула с верхней ступеньки весовой и грациозно застыла у ворот небольшого ангара, её движенья были похожи на движения опасной дикой кошки, – Я на склад.

Сегодня она припозднилась, и уже совсем стемнело. В свете фонаря её маленькая, стройная фигурка выглядела особенно хрупкой и беззащитной, будто из фарфора. Как он мог думать, что Маня похожа на пацана? Статная, женственная, изящная. Очарованный и окрылённый он устремился вслед за ней, представляя себя её тенью.

В присутствие Мани Петю всегда охватывала необъяснимая робость. Не склонный в любовных делах к долгим раздумьям с ней он становился неловким, смущённым, отчаянно краснеющим юнцом. Он очень боялся её напугать.

Наверное, ничего особенного не произошло бы и сегодня, если бы не рядовая случайность: у Петьки развязался шнурок. Парень медленно опустился на одно колено возле дверей, за которыми только что скрылась любимая девушка, принялся завязывать шнурки, орудуя непослушными пальцами и тихо чертыхаясь, а потом просто поднялся. И вдруг… случилась та самая магия.

– Ну, где ты? Помоги выбрать втулку, – воскликнула Маня, выбегая из освещённого склада в темноту и осеклась на полуслове, потому что не рассчитала дистанцию и упала прямо в Петькины объятья.

От окатившей волны обжигающего волнения у Петьки задрожали колени, пылающие ладони сами собой обхватили хрупкий девичий стан, а грудь машинально сделала глубокий вдох, вдыхая головокружительный запах Манькиной макушки, и Петька поплыл, чувствуя, как где-то в глубине души распускаются пьяняще сладкие розы.

– От тебя не соляркой пахнет, а розами, – удивлённо заметил он, не торопясь выпускать притихшую девчонку из невольных объятий, и та подняла к нему своё побледневшее лицо. И всё на этом лице было расписано крупными буквами, словно в азбуке для первоклашек, а в глазах голубых – удивление, томление и ожидание… Где-то на дне расширившихся, как о кошки, зрачков мелькнул запоздалый испуг, но Петька обижать Маньку не собирался. Он припал к её тёплым и вкусным губам своими, жаркими и крепкими, ощущая, как неумело девушка пытается то ли отстраниться, то ли ответить, – Извини, – Петька неохотно пришёл в себя и оторопел от своей наглости, – Я тебя испугал.

– Я ничего не боюсь, – запальчиво вскинулась разрумянившаяся Сорванец и обвила его плечи горячими руками, – Ничего, понял? – она потянулась к нему сама, сминая воротник рубашки и сжигая последние мосты.

Сложно сказать, что произошло бы между ними в эту ночь, но тишину нарушил чей-то мужской голос.

– А я тебе говорю, она. Зря ты Петру доверяешь, он же помешался на ней. Она скоро весь склад разворует, вот увидишь. Отстранять его надо.

– Думаешь? – вторил ему другой, более низкий и глухой.

– Надо же, такой парень был. Что она с ним сделала?

– Известно, что… У баб свои методы.

Голоса неуклонно приближались. Кто-то шёл с проверкой.

– Мань, спрячься за кустами. Я их отвлеку пока, а ты беги, слышишь? Нечего тебе здесь быть, – приказал Рукавица, отодвигая Маню от себя и нежно подталкивая в сторону кустистых зарослей.

– Ага, – согласилась та без раздумий и растворилась в темноте ночи.

Буквально через пару секунд на Петьку чуть не налетел заведующий машинного двора вместе с одним из механизаторов.

– О, Петро, а ты чего тут стоишь? Почему склад не запер? Всё нараспашку – тащи не хочу, – пожурил его начальник, с любопытством заглядывая Петьке через плечо, – Или у тебя гости там?