Из Парижа в Бразилию

– Смею ли я, синьоры?.. Нет, в самом деле: вчера вам давали лимонное желе, а сегодня кокосовое…

– А воды?

– У нас в тюрьме заключенным не полагается вода, – отвечал негр, оскаливая белые зубы, которым позавидовал бы любой волк.

– Как, негодяй! Не даешь воду? Что ж это такое? Или нас хотят довести до бешенства? Ну хорошо же: ты ответишь за всех.

Но негр проворно шмыгнул за дверь и запер ее на ключ. Жак, вне себя от гнева, принялся сыпать самые злобные ругательства, которые, впрочем, были столь же бесполезны, как и его удары кулаками и ногами в запертую накрепко дверь…

Прошло два, три, четыре дня. Страдания бедных французов становились с каждым днем невыносимее.

Тщетно силились они не дотрагиваться до приносимых сластей. Жажда была настолько сильна, что временами искушение брало верх, и узники съедали несколько ложек сладкого сока, надеясь этим обмануть жажду.

Но чем чаще они поддавались искушению, тем сильнее хотелось им пить.

На это и рассчитывали гениальные изобретатели особого рода пытки – «пытки сластями».

Да не сочтет читатель все это нашей выдумкой. Подобные факты случались в Перу во время чилийской войны и засвидетельствованы иностранными консулами.

При виде очередного кушанья Жак разразился ругательствами. Боже, что у него был за голос. Хриплый, глухой, точно замогильный.

Вдруг до слуха друзей донесся гул пушечного выстрела со стороны моря.

Друзья прислушались. Первым заговорил Жюльен.

– Чу!.. Слышишь, какие-то крики, суматоха?.. Барабанный бой. В тюрьме беготня. Нет, определенно что-то случилось.

Послышался опять звук вертящегося вала.

Как и пять дней тому назад, внезапно поднялась та же стена, отделявшая камеру узников от зала судебных заседаний.

Французы вновь увидели толстую железную решетку. За нею стоял взвод солдат.

Но судей в зале не было. Страх – чувство, очень хорошо знакомое генералам крамол и интриг.

За столом на подиуме был один начальник полиции. При нем находился помощник секретаря.

Вероятно, по перуанским понятиям, этих двух лиц было вполне достаточно, чтобы признать судебное заседание состоявшимся.

Едва ли собирался когда-нибудь суд более единодушный.

Между тем Жюльен, до сих пор постоянно призывавший Жака к спокойствию, вдруг сам почувствовал страшный прилив гнева при виде изобретателя гнусной пытки.

В порыве ярости он потерял всякую способность рассуждать и владеть собою.

Голод и жажда часто доводят человека до подобного состояния.

Бледный, с налитыми кровью глазами, он бросился к решетке, с яростными криками навел револьвер прямо на начальника полиции.

Тот побледнел и, спрятавшись за скамью, как за редут, скомандовал солдатам:

– Стреляйте в обоих!.. Пли!..

Громко звякнули ружья.

В эту самую минуту раздался страшный грохот, посыпалась штукатурка, треснула стена.

Но к великому изумлению узников они оба были живы.

Напуганные не менее их солдаты сбились в беспорядочную кучу.

Оказалось, что взрыв произошел не в самом здании, а за его пределами. Когда смолкли последние отзвуки взрыва, в коридоре послышался быстрый и мерный топот идуших строем людей.

Затем раздалась команда на каком-то иностранном языке, произнесенная звучным, твердым голосом, и лязг оружия.

Шумно распахнулась боковая дверь в залу, и тот же голос звучно скомандовал по-английски…

Начальник полиции, монах-секретарь и солдаты застыли в ужасе и изумлении.

Жак и Жюльен были удивлены не менее их.

Слова команды были следующие:

– Долой оружие!.. Я вас всех беру в плен!..

* * *

Получая с театра военных действий известия о беспрестанных поражениях своей армии, перуанское правительство в панике изыскивало все возможные способы занять чем-нибудь общественное мнение и отвлечь его от постыдной действительности.

Схватить невиновных, ложно обвинить их в шпионстве и расстрелять ничего не стоило для бесчестных перуанских чиновников. Этим они думали показать обществу: вот как мы заботимся о вас, как бдительно охраняем общественную безопасность.

Жюльен догадывался, что именно такую штуку и собирались проделать перуанские администраторы, и потому снабдил своего метиса самыми точными инструкциями на этот счет.

Прежде всего ему было приказано сделать все возможное для того, чтобы пробраться морем из Трухильо в Лиму.

Метис пошел отыскивать контору одной из местных пароходных компаний, чтобы взять себе билет.

На набережной, где находилась эта контора, он увидел здание, над которым развевался флаг. Посланцу французов показалось, что он уже встречал такой флаг над иностранными консульствами в Квито и Гуаякиле, и, полагая, что нашел искомое, вошел в подъезд.

Приемная здания была не заперта. Метис вошел в нее. У стола, заваленного бумагами, сидел без сюртука, в одном жилете, толстый-претолстый господин и курил сигару, потягивая при помощи соломинки какой-то напиток из стакана.

– Что вам угодно? – добродушно спросил толстяк молодого человека.

– Съездить на пароходе в Лиму, – робко отвечал метис.

– Вы ошиблись адресом, молодой человек. Здесь не пароходная контора. Здесь английское консульство… со вчерашнего дня.

Эстеван вежливо извинился. Толстяк продолжал с прежним добродушием: