Истории, написанные при свече

– Хорошо, я там, в коридоре, жду, пока ты не дашь какого-то знака, но, если что, я недалеко, мало ли… – шепнул Кит и быстро выскочил в коридор.

Франсуа же скорее подскочил к сморщенному седому хмурому Хлодвику-Карлу и начал взволнованно и сбито готовить умоляющим тоном:

– Ваше величество, прошу вас, проявите к своей супруге милосердие, простите, она невиновна в той ситуации, я… я всё объясню…

Но Хлодвик-Карл Ротенбургский с озлобленностью на морщинистом лице оттолкнул Франсуа и прервал криком:

– Молчи, не хочу сейчас тебя слушать! Тоже мне герой, Ланцелот Озёрный нашёлся, за моей спиной амуры с моей женой водит! Королева молодая приглянулась ему, бессовестному! А у тебя, дорогая, тоже волос длинен – ум короток, быстренько растаяла без зазрений совести перед милой улыбочкой этого французика! Эх, вы! Я-то думал, что у меня всё, как положено в семье, а у меня и жена – изменщица, и дочка – блудница! А Франсуа сейчас ещё пытается как-то оправдать случившееся, а сам! Ничего, станет мужем моей дочери, мои зятем, заставлю поумнеть не только дочь, но и зятька за одно!

Тут Ульрика не выдержала ( упрёки короля в сторону их с Франсуа вызвали у неё не чувства раскаяния, а обиду на мужа) и с гордой королевской осанкой и с бледным, как снег, но полном решительности лицом крикнула Хлодвику-Карлу:

– Да?! Волос длинен – ум короток?!! Ты, видите ли, думал, что у тебя всё, как положено в семье, а жена тут вдруг прелюбодейкой оказалась?!! Да просто у нас не было никогда с тобой настоящей семьи, ты просто держал меня, как красивую куклу, с которой тебе будет почётно появиться в свете на государственных приёмах и балах, и всё. А когда мы были не на людях, мы жили совершенно разными жизнями, ты просто не интересовался мной, будто меня нет, упрекал моим безродным происхождением, не слышал моего мнения, никак не проявлял сою любовь. Ты, как упрямый баран, берёг память о первой жене, занимался государственными делами, разборками с дочерью, и совсем не видел меня! Что я, Святая Мадонна, чтобы жить в браке девственницей, и, вообще, не видеть от мужа хоть какой-то платонической ласки или нежного слова? Мне восемнадцать лет, я хотела, чтобы у нас получилась настоящая семья, и я всё делала, что от меня зависело, упорно пыталась понравиться тебе, наряжалась в самое красивое дорогое и декольтированное, красовалась, чтобы привлечь твоё внимание, намекала, пыталась наладить общение, открыто звала к себе в будуар. Даже в обиде вылила чернила на тебя, чтобы ты хоть как-то встряхнулся, увидел во мне достойную женщину, провёл время со мной! Но нет же, ты вежливо отправлял меня к себе, будто я служанка, а не жена, тебе было всё равно до моих чувств! Я понимаю, что тебе шестьдесят пять лет, здоровье уже не то, и всё подобное, но всё-таки не восемьдесят пять! Мог бы хоть попытаться проявить хоть какое-то мужское внимание! А Франсуа и не собирался сначала быть моим любовником, мы просто хорошо общались, как друзья, потому что он, в отличие от тебя, уважал меня, как красивую даму и как личность, он всегда интересовался, как друг, моими переживаниями, восхищался моей красотой, умом и незаносчивым характером, у нас были общие увлечения. Конечно, понятно, почему, в итоге так и не получив от тебя ни одного ласкового слова, я предпочла принять ухаживания Франсуа не просто как друга, а как возлюбленного! Так, скажи, какое право ты сейчас имеешь обвинять нас?

Тут Хлодвик-Карл сменил гнев и суровость на морщинистом лице настоящим замешательством. До этого порыва Ульрики он был так разозлён на неё и Франсуа, и на дочь, считал, что его все предали, и хотел только поскорее поженить Франсуа и Фредерику-Берту, чтобы потом отыграться как-то, отомстить им, и, вообще, сделать такую суровую жизнь, чтобы почувствовали свою вину. Но после этих слов, сказанных Ульрикой с таким достоинством и упрёком, старого Хлодвика-Карла как подменили, весь гнев куда-то быстро улетучился, и смерился на смущение и стыдливость. Сгорбившись под меховой горностаевой накидкой, он стеснительно протянул:

– Ну,… мне сейчас так много всего нужно обдумать, я сам ещё не всё понял и не принял всех окончательных решений. Ты, Ульрика, дорогая, распорядись, чтобы уже всё и в церкви Святой Отец, и слуги в бальной зале всё готовили к венчанию, к свадебному пиру, балу, свечей много, угощения редкие, музыкантов для бала хороших, а я пока подумаю…

После этого Хлодвик-Карл быстро ушёл в свой роскошный, украшенный гобеленами и полотнами известных итальянских художников кабинет, сел устало за резной дубовый массивный стол и стал думать в тишине: «Да, сначала я разозлился не на шутку, но, если быть честным с самим собой, Ульрика справедливо мне сейчас упрекала, её проступок вполне можно понять, мне не за что обижаться сейчас на неё или Франсуа . Я ведь правда, всё равно не могу забыть и разлюбить мою ненаглядную Августу-Генриетту, которая, к великой скорби моей, как быстро ушла в жизнь вечную, не могу смириться с её потерей, мне не надо было вообще в такой ситуации жениться второй раз, тем более, не молод далеко, и хворый, надо было лучше следить за глупой дочкой. Но я же так хотел, чтобы рядом со мной была какая красивая и величавая молодая и изящная в манерах королева, чтобы мне завидовали короли других стран, чтобы был почёт. Поэтому и выбрал-то Ульрику тогда на балу, потому что она юна и прекрасна, а ни мнения её не спросил, не приложил ни капли сил, чтобы добиться её расположения, не приложил. Просто уплатил побольше золота её отцу, этому жадному торговцу Хансу Беккеру, чтобы он отдал за меня её, и держал такую красивую молодую, да наряженную в эти шикарные платья работы Франсуа для повышения самооценки, но никогда я её не любил. Мы не общались даже толком, потому что у неё, как у восемнадцатилетней девицы, были свои увлечения, а у меня, человека в почтенном возрасте, свои, мы виделись только на балах да королевских приёмах. Я ведь действительно ни разу не приласкал её, не сказал что люблю её, да потому что не любил, хоть и восхищался её неземной красотой, она так мечтала о семье, любви. Она ведь пыталась создать семью и как-то вызвать мой интерес, а я никогда не реагировал на это, ни разу не пришёл в её будуар. Да потому что мне уже и не хотелось никакой любви, я уже в молодости насытился любовью с милой моей Августой-Генриеттой. И я никогда не думал о том, что такое отношение, как к красивой покупке, конечно, оскорбит чувства Ульрики, она молода, свежа, мечтает совершенно о другой жизни, и надо признаться, совершенно не подходит на роль королевы, видно, что она девица не голубых кровей, что ей тяжело и одиноко во дворце. Не считался с её мнением и с тем, что, сам того не желая, причинял ей страдания. И, конечно, ей будет достойным мужем никак не я, а кто более молодой и обходительный, как Франсуа. Так что я сам виноват, раз женился, надо было быть достойным мужем, назвался груздем – полезай в кузов, а я это не сделал…».

А тем временем Ульрика с удрученным настроением ушла отдавать распоряжения слугам по поводу предстоящей свадьбы. Франсуа же, прежде чем вместе с Китом уйти в комнаты, которые сейчас слуги приготовят для них во дворце, с обидой за то, что высокомерная принцесса не сдержала обещания, прищурив свои светло-табачные ясные глаза, грубо сказал Фредерике-Берте:

– Хоть я женюсь на вас, ваше высочество, но я это делаю только ради благополучия Ульрики, всё равно любить я буду только Ульрику всю жизнь, вы настолько высокомерная и легкомысленная принцесса, что вас не полюбит никто, и вам никогда не сравнять с Ульрикой, она всё равно будет лучше вас во всём! Я буду просто терпеть вас, как жену, как ваш отец терпит Ульрику без всякой любви, так и знайте!

После этого Франсуа с нечастным выражением лица вышел из дорогой обеденной залы, украшенной золотыми гобеленами, в длинный коридор, где его с волнением ждал Кит.

– Франсуа, милый братик, что, всё уладили? Скандала не будет? – бросился с расспросами напуганный Кит к старшему другу.

– Эм, я сам до конца не уверен, что его величество уже сменили гнев на милость, но пока, как мне показалась, ни мне, ни Ульрике ничего не угрожает, не волнуйся так, милый Кит. Лучше пойдём, сейчас служанка Диана отведёт нас в наши королевские покои, будем осваиваться теперь во дворце и делать нашу любимую утреннюю прогулку не по улицами города, а в шикарном дворцом саду. Будет тут налаживать жизнь, а пока в первую очередь, наверное, сейчас ляжем и отоспимся после бессонной ночи и стольких переживаний… – мягким извиняющимся тоном ответил Франсуа Киту, сняв с его головы нарядную синюю беретку с перьями и погладив по короткой стрижечке.

Франсуа и Кит занесли свои сундучки в шикарную комнату, куда их проводила служанка, быстро, торопясь, разобрали с горем пополам вещи, легли каждый на свою кровать и крепко уснули, Кит только подумать успел: «Эх, милый Франсуа, братик, хороший ты человек, добрый, но, почему такой упрямый? Конечно, я ещё мальчишка, не взрослый, но ведь я не слепой, ну, ведь видел со стороны то, что Ульрика и Франсуа не замечали за собой во время общения, что нравятся они друг другу, просил же Франсуа смотать удочки во Францию, пока не случилось какой беды. Но, ведь, упрямец, всё равно по-своему делал…».

… А тем временем высокомерная Фредерика-Берта фыркнула и скривила лицо злым оскалом и подумала: «Что ж, любезный мой Франсуа, значит, такие мы преданные Ульрике? Значит, будешь любить лишь её, а меня просто терпеть? Нет уж, я не оставлю эту ситуацию так, твоя же откровенность со мной стала губительной для твоей ненаглядной Ульрики. Я изведу соперницу старым, как мир, и проверенным средством. Ко мне, как к кронпринцессе, помнится, приезжала дочь одного восточного раджи и дарила мне диковинку востока перстень, в котором скрыт змеиный яд, мол, такую вещь на востоке, в Перси, Египте, изготавливали ещё в глубокой древности при царях и фараонах. Не опробовать ли его на Ульрике?».

… Следующие два дня текли скучно и вяло. С утра пораньше Франсуа и Кит делали их любимую утреннюю традицию, только теперь в дворцовом парке: прогулка с гимнастикой на свежем воздухе, а потом Кит садился за свои занятия, а Франсуа до вечера был занят приготовлениями к свадьбе с принцессой Фредерикой-Бертой. Вечером он заходил на часик-два к Ульрике поговорить о музыке, книгах, жизни, послушать её нежное пение, а потом уже Кит уже ждал его в их комнате, чтобы помочь Франсуа вечером в темноте не набивать бесконечно шишки из-за слабого зрения.

… А на следующий день свадебные приготовления подходили к концу, и старый седой король Хлодвик-Карл решил для всей своей семьи устроить чисто семейный, без лишних посторонних лиц, праздничный обед.

… За нарядно накрытым белоснежной с золотой вышивкой скатертью столом, где слуги поставили различные мясные и рыбные деликатесы, десерты, чай, шампанское и вино, расселась вся королевская семья. С одной стороны стола сидел сам Хлодвик-Карл, по правую руку от него сидела Ульрика, а по левую – Франсуа, а с противоположной стороны стола сидели Кит и Фредерика-Берта Ротенбургская.

Обед был явно невесёлый, все были непривычно бледными, не проронили не слова, без аппетита угощались…

На душе у Ульрики и Франсуа было тяжело, как никогда в жизни, на душе царил настоящий ураган, отзывающийся гулом боли в груди, они понимали, что скоро Франсуа женится на надменной Фредерике-Берте, которую Франсуа втайне от короля и самой принцессы, назвал « мартышкой», и всё, они больше не будут общаться. Милые беседы под музыку клавесина, которые были их главным утешением, кончатся, никто им не разрешит даже подойти к друг другу…

… Вообще-то до этого ни Франсуа, ни Ульрика не пробовали, ни разу в жизни алкогольные напитки, но в этот момент от постоянных печальных мыслей им обоим стало так тоскливо, что они решили нарушить сои принципы и чуть-чуть выпить, чтобы отвлечься. Франсуа налил себе чуть-чуть вина, а Ульрика – чуточку шампанского…

… Тут в обеденную шикарную позолоченную залу зашла молоденькая служанка и доложила:

– Ваше величество, к вам пришла ваша сестра, Герда Беккер, она просит вас, как сестру выйти к ней и поговорить. Что прикажете сказать ей?

Ульрика быстро соскочила, отодвинула подальше фужер с шампанским, откинула за спину ловким движением ручки свои длинные воздушные пепельные блондинисто-жемчужные кудри и сказала:

– Скажите ей, чтобы подождала меня, что я сейчас приду…

После этого Ульрика подобрала край подола шикарного пышного с помпезной позолотой и сапфирами под цвет голубых глаз бледно-голубое платье с парчовыми золотыми вставками на рукавах и юбке, и вышла к Герде…

Пятнадцатилетняя отроковица скромно стояла в конце коридора, и её было тяжело узнать. За это время Герда совсем истощала, особенно ручки, её любимое старенькое зелёное поношенное платьице совсем истрепалось, было покрыто заплатками и болталось на похудевшей девчушке, бледное, покрытое смешными рыжими веснушками личико имело совсем уставший измученный вид, а длинные рыжие волосы непривычно вскосматились.

Ульрика, заволновавшись, с искренним сочувствием в наполненных слезами голубых глазах скорее подскочила к Герде и прошептала:

– Милая, сестрёнка, что случилось? Почему у тебя такой измученный ужасный исхудавший вид?

Герда с горечью во взгляде больших голубых глаз прянула в ответ:

– Всё, сестрёнка, Ульрика, не знаю, как твоя жизнь во дворце, а моя дома в настоящий ад превратилась! Мама наша Марта так и скончалась, не вынесла болезни и работы, отец разорился в торговле, и теперь дома только сыр, каша, молоко и хлеб, и те, в основном съедает отец, а мне перепадёт две ложки каши, корка хлеба да кружка молока за день. А характер у него, после того, как так позорно разорился, ещё хуже стал, ещё чаще бьет или порет, всё хозяйство на мне, я уже не выдерживаю. Я хотела тебя попросить забрать меня от отца, не хочу с этим дураком жить. Возьми меня служанкой во дворце, я ж любую работу хозяйственную за нормальную еду и ночлег могу выполнить. Могу и горничной убираться, и на кухне готовить вместе с другими кухарками, топить камины, прачкой могу быть хорошей, да что угодно…

Ульрика, еле сдерживая слёзы, закрыла глаза, обняла сестру и ответила:

– Милая-милая Герда, у меня ведь сейчас тоже тяжёлая ситуация, у нас сейчас такие проблемы в отношениях с мужем, что я не знаю, что я смогу. Поэтому не буду сразу обещать места во дворце, но я обещаю, что сделаю всё, что зависит от меня, что я тебя в беде не оставлю, сестрёнка…

… Тем временем, как только Ульрика хлопнула дубовой резной дверью в обеденном зале, Фредерика-Берта покраснела, её пульс участился, потому что она поняла, что это самый удобный момент выполнить тот план! Почти моментально, чтобы никто не успел увидеть, надменная принцесса открыла перстень с ядом и высыпала в фужер с шампанским, что поставила себе Ульрика, змеиный яд…

… Ох, как напрасно надеялась Фредерика-Берта, делая дрожащими от ужаса и переполнявшего волнения руками свою глупую идею, что её злого действия никто за столом не заметит. Заметили все трое, и Франсуа, и старый седой король Хлодвик-Карл, и Кит. Все трое пришли в полный страх.

Король Хлодвик-Карл Ротенбургский так не ожидал такого низкого страшного поступка от своей дочери, что в шоковом состоянии вытянул морщинистое лицо, онемел, а по-старчески сморщенным, украшенным перстнями, рукам побежали мурашки! Как?! Как его дочь способно на такое?!!

Франсуа же сразу побелел от страха за Ульрику, прищурил светло-табачные глаза и облокотился на стол так сильно, что каштановые кудри упали на меловое, полное решительности лицо, Кит же смотрел на всё это просто без единого звука, в испуге роняя слёзы из огромных, как у совёнка, зелёных глаз…

… Тут в роскошный обеденный зал зашла Ульрика и, не ожидая совершенно никаких подвохов или изменений, погрузившись в свои мысли о себе, Франсуа, о Герде, села за стол, хотела взять свой фужер…

Но тут резким движением руки перехватил роковой фужер с шампанским и ядом в свои руки Франсуа, непривычно суровым тоном бросив:

– Ой, простите меня, какая досадная случайность, мне подали слуги вино, но я же француз и предпочитаю более лёгкие напитки, такие, как шампанское!..

…Как тут Хлодвик-Карл содрогнулся по-настоящему, оторопев, с мыслью: «Неужели он, красивый и молодой человек, сейчас, чтобы спасти жизнь какой-то смазливой девицы, как Ульрика, выпьет это и отравится?!! Это как сильно, самозабвенно он должен её любить, чтобы ради её жизни погибнуть!!! Ой, ужас, что дочка натворила…».

Кит заплакал в голос и стал причитать:

– Пожалуйста, не надо, Франсуа! Не оставляй меня одного, я без тебя пропаду, у меня никого больше нет, только ты! Умоляю, братик!

Фредерика-Берта же от испуга побелела, резко громко задышала, понимая, что вышло из её задумки, и стала в ужасе медленно сползать под стол…

А Франсуа с тем же решительным выражением на красивом аристократичном лице поднёс фужер близко к губам, подержал у уст, а потом резко бросил в сторону Фредерики-Берты гневный взгляд и крикнул:

– Ну, что, липовая кронпринцесса, признаешься при всех в том преступлении, что ты хотела сделать с Ульрикой и я по-хорошему разобью фужер, чтобы никто из сидящих за столом случайно не взял его, или будешь лгать о своей невиновности, и чтобы доказать твою вину, мне придётся сейчас выпить это и отравиться?!! Давай, Фредерика-Берта, решай быстрей!!!

Дрожа от страха, принцесса еле-еле протянула дрожащим голосом:

– Я… я не знаю, в чём ты требуешь признания, и… что я сделала, и с чего ты взял, что… отравишься…