Истории, написанные при свече

… Так к двум часам ночи бал кончился, гости, обсуждая с восхищением богатство бала, разъехались, все разошлись, слуга уже затушил свечи и поспешил удалиться, а Ульрика и Франсуа никак не могли решиться разнять рук и расстаться…

Теперь они смотрели на друг друга совсем иначе, они увидели друг друга впервые во всей красоте…

Франсуа, растерянный в этой ситуации и смущённый, не знал, что делать, где взять силы сейчас отпустить ручки Ульрики, чтобы скорее уехать от греха подальше. Он понимал, что, если Ульрика наберётся храбрости признать первой ему в любви и предложить что-то, он в таком порыве и любви, и страсти, сразу забудет свои стойкие, как камень, христианские принципы благочестия и целомудрия и ринется исполнять то, что скажет королева его сердца…

… Ульрика же, непривычно красивая и бледная в темноте, стояла, не решаясь сказать самых главных и желанных для неё сейчас слов, а потом по смущённому взгляду ясных светло-табачных прищуренных глаз и стыдливому выражения на нежном лице Франсуа, по движению его руки, что он уже собирается уйти, собралась с духом и тихо изрекла:

– Франсуа, милый, прости, прости меня, пожалуйста, за такое откровенное легкомыслие, но понимаешь,… я только сейчас осознала, что я люблю тебя так, как не может любить своего кавалера ни одна дама. Даже привязанность Гиневры к Ланцелоту лишь маленькие искорки по сравнению с тем сильным, многогранным чувством которое я испытываю к тебе. Моя девичья душа требовала любви, настоящей, сильной, взаимной любви, я не получала её от мужа, этого старого сморчка Хлодвика-Карла, который, по-моему, и не заметил ничего нового на балу. И… понимаешь, мне бы не хотелось бы расставаться прямо сейчас, если ты, конечно, испытаешь тоже такие сильные чувства, как я к тебе. Я понимаю, какой нехороший поступок я тебе предлагаю, но я столько узнала беды за свои юные восемнадцать лет, что Бог простит нас за то, что я, хоть и нечестным путём, узнаю хоть один-единственный раз в жизни, что такое счастье настоящей любви! Так, если ты не против, и того же мнения, может, продолжим этот чудесный бал столь же приятной ночью у меня в будуаре?

Франсуа побелел от испуга, сердце его затрепетало лихорадочно, как у соловья, но какая-то необъяснимая сила, будто магнита, тянула молодого кутюрье к своей нежной, как фаянсовая статуэточка, возлюбленной. Он понимал, что сам потом будет ругать себя последними словами за такой низкий поступок, будет страдать, заниматься самобичеванием, но в этот момент он был до самозабвения рад быть рядом с любимой, что не мог (и чуть-чуть и не хотел) думать о последствиях. Его губы приблизились к бледным устам Ульрики, и он прошептал в ответ:

– Ульрика, самая главная, единственная любовь моя, я так сильно сражён твоим обаянием, красотой, твоим характером, ты для меня кажешься настолько сказочно прекрасной, и я тебя так искренно полюбил, что даже если бы я захотел, я бы не смог сейчас сказать «нет». Хотя, помниться, сам учил тебя, что нужно иметь храбрость говорить «нет», но иногда так хочется послушать зов сердца, а не разума! Так что, милая, идём в будуар?

… Через несколько минут влюблённые стояли в бударе Ульрики при мерцающих в золотых подсвечниках свечах. Ульрика с милой обаятельной игривой улыбкой скинула диадему, изумрудные и жемчужные украшения в ушах и на шее, легким движением руки сломала высокую причёску и распустила свои длинные красивые пепельные блондинисто-жемчужные воздушные кудри. Франсуа с милой игривостью сбросил кожаные перчатки с рук, поправил свои каштановые кудри на плечах, бросил красивый большой кружевной белоснежный воротник на пол, и их уста соединились в долгом, полным любви, и нежности, и страсти, поцелуе. Всё было понятно без слов. Тут Ульрика, закрыв от удовольствия свои большие голубые глаза, сделала лёгкое движение рукой, повела красиво покатым плечом, и шикарное пышное платье из струящегося изумрудного шёлка и шлейфа из тонкого золотого кружева упало на пол, оставив девушку только в чулочках, атласных с кружевами панталонах и в красивом корсете. Франсуа стал нежно, чувственно самозабвенно целовать её изящную шейку, покатое плечико и нежную ручку, пока руками с трудом нащупал шнуровку корсета и неловко неуклюже медленно стал расшнуровывать корсет и пытаться снять.

Ульрика прижалась поближе к Франсуа, млея от удовольствия, ликуя от мысли, что её девичья девственность достанется не надменному старому брюзгливому холодному Хлодвику-Карлу, а сейчас она подарит её человеку, которого любит по-настоящему, и их чувства взаимны…

– Любимый, любишь ли ты меня так же сильно, как Ромео Джульетту? – с нежным придыханием прошептала Ульрика.

– Даже не сомневайся! – ответил тем же тоном Франсуа.

– Любимый, а будешь ли ты помнить меня всю жизнь, как Орфей Эвредику? – с тем же взволнованным придыханием задала вопрос Ульрика.

– Буду! Буду! – воскликнул Франсуа.

Тут молодой кутюрье почти справился с надоевшей шнуровкой корсета, и парочка покатилась на широкую кровать, забыв задёрнуть тёмно-синий бархатный балдахин. Ульрика застыла в ожидании…

…Но тут Франсуа резко изменился в лице, резко побелел, а в распахнутых светло-табачных ясных глазах, полных печали, застыли слёзы, быстрым движениями вскочил, суетливо поднял и прикрепил на место кружевной белоснежный большой воротник, нацепил на руки кожаные перчатки и нервно поправил растрепавшиеся каштановые кудри.

Ульрика с недоумением в голубых распахнутых глазах поправила свои длинные пепельнее жемчужные воздушные кудри, лёжа на шёлковой постели и стеснительно спросила:

– Франсуа, милый, а что, разве любви, что мы хотели, не будет? Ты передумал и уходишь? Почему, ведь у нас всё так неплохо началось, если бы мы продолжили бы, у нас бы могла бы случиться самая приятная в нашей жизни ночь…

Франсуа же уже закончил поправлять свой внешний вид из стадии «Ой, простите за такой неопрятный вид, я только что соскочил с ложа любви дамы своего сердца» до стадии « Как видите по мне, я – приличный благовоспитанный молодой человек и по будуарам замужних дам не шастаю». Бледный и печальный, будто Пьеро, Франсуа тихо ответил Ульрике, не выдержав и всё-таки прослезившись:

– Вот именно, милая ненаглядная моя Ульрика, что это была бы самая приятная, но и последняя совместная ночь в нашей жизни, единственная. Наша ситуация очень щекотлива и небезопасна: если хоть один посторонний человек как-то узнает или догадается, что тут происходило между нами, и всё дойдёт до его величества, ой, будут проблемы! И самое печальное, что не у меня, а у тебя будет очень большой букет проблем! Я-то что и кто? Так, всего лишь какой-то кутюрье, если случился бы скандал, быстро бы с Китом собрал вещи по сундучкам, расплатился за комнату, тем более у меня такие большие доходы, снял почтовую карету, и всё, нас с Китом тут будто бы и никогда и не было, мы уже во Франции. А ты – королева, тебе нужно соблюдать честь королевской семьи, ты никуда не сможешь уйти или скрыться. Если все будут обсуждать тебя с нехорошей стороны, твой муж, его величество будет в гневе, ты не только внимания его не получишь, он так за позор возненавидит тебя, что в лучшем случае он устроит тебе грандиозный скандал, сделает из тебя одинокую затворницу без всяких выходов. А в худшем задаст тебе такую порку, как неверной жене, что несладко тебе придётся, или сошлёт в монастырь. Мы всё равно не будем вместе, у нас нет шанса на законный брак и создание семьи, потому что ты замужем за королём, и кроме того что замужем, носишь титул королевы, опозориться для тебя – это будет слишком печальным поворотом этой истории с горькими последствиями. А я, так, всего лишь кутюрье, слуга. А встречаться так, как мы решились сегодня, тайком, ради счастья, я не вижу смысла, потому что слишком уж опасное, непрочное и мимолетное счастье получится, очень уж быстро и плачевно кончится. Поэтому, как поётся в старинном романсе: «Увы, и ах, но прости, что нам не быть вдвоём…». Прощай, милая моя Ульрика, сказочная Ульрика, я тебя действительно не забуду, не забуду наших бесед, твоего чудесного пения, твоих нежных рук, твоих добрых прекрасных глаз. Прости, но я завтра уеду домой во Францию, я не стану рисковать тобой, самым дорогим для меня человеком…

После этого Ульрика с тяжёлым вздохом встала с кровати, на душе у неё было тяжело, настоящая буря слёз без единого слова, потому что и без объяснений было понятно, что Франсуа прав абсолютно, нельзя позволить себе податься бездумно страстям, им придётся сейчас расстаться, и навсегда.

Франсу зашнуровал ей корсет, девушка надела простое сиреневое платье и расчесала длинные пепельные блондинисто-жемчужные волосы, чтобы выглядеть опрятно, будто бы сейчас ничего не было, хотя печи, шея и ручка приятно горели от поцелуев Франсуа.

Потом юная королева села за клавесин и со слезами на болезненно бледном личике тихо спросила:

– Ну, что ж, ты, милый, прав, хорошо даже, наверное, что ты вовремя остановился. Что ж, просто, скажем «прощай» и расстанемся или на последок хочешь послушать один старый романс о любви?

Франсуа со слезами в прищуренных ясных светло-табачных глазах прошептал:

– О, это было бы просто чудесно, хоть какое-то утешение перед расставанием…

Ульрика, не переставая плакать, стала играть и петь старый романс о несчастной любви и расставании, минорная музыка, как и милое пение печальной девушки, полилось по будуару…

Франсуа же слушал, и не выдержал, так тяжело ему было распрощаться с Ульрикой, быстро, чтобы сердце не так сильно болело от тоски, и тихо вышел из будуара…

И вот когда ясные табачные глаза у молодого человека расширись, как у совы, лицо вытянулось, а вся душа похолодела от ужаса. У дверей будуара Ульрики стояла с самодовольным выражением лица и язвительной ядовитой ухмылкой высокомерная кронпринцесса Фредерика-Берта. Её грубоватое лицо, который портил крючковатый нос, излучало такую желчную победу, что было ясно, что она сейчас выследила их, и всё видела и слышала.

– Ах, милый, милый Франсуа, как же наивно вы с Ульрикой решили, что по вашему поведению никто не догадается о вашем романе, наверное, ваши нежные переглядки заметил бы даже ребёнок! И, как же быстро, увидев такого красивого и галантного кавалера, забыла про всякую честь и быстро сняла свой нимб Ульрика, да и ты, Франсуа, как быстро тоже забыл про свой нимб и свои принципы, как красиво говорил, что не заводишь отношений с дамами, которых обшиваешь! Ха, как наивно вы попытались всех обмануть, но у вас это не получилось! Ха, я представляю гнев своего отца, и какую порку он задаст неверной жене!..

…Ульрика, услышав это, отвернулась и заплакала с мыслью: «Да, милый мой Франсуа был прав, слишком горькие последствия у этого мимолётного счастья…».

Франсуа же, болезненно бледный от волнения, вежливо и учтиво промолвил Фредерике-Берте:

– Ваше высочество, я нисколько не оправдываю свой поступок, но прошу, послушайте меня. Легко упрекать согрешившего человека, всё ставить ему в вину, но сами вспомните слова Христа: «Кто из вас без греха, первый киньте в неё камень», безгрешен один лишь Господь. Я очень прошу вас проявить сострадание и какую-то, ну, как бы правильно сказать, женскую солидарность, и не говорить его величеству об увиденном, сохранить, как тайну. Вам сейчас легко обвинять её величество Ульрику, но подумайте сами, в какой она нелёгкой ситуации: ваш отец просто купил её у своего нынешнего тестя, как красивую куклу, бравировал перед знатью красотой своей молодой супруги, а сам ни разу не оказал ей никакого внимания: ни ласки супруга, ни мужской заботы. Он был совершенно равнодушен, потому что уже, во-первых, в солидных годах, а во-вторых, всё равно любит свою первую жену, вашу мать, её величество Августу-Генриетту Ротенбургскую. Вы, наверное, понимаете, что не самая весёлая и приятная жизнь у её величества Ульрики во дворце, муж не оказывает никакого внимания, естественно, даже ребёнка она не сможет родить в этом браке из-за солидного возраста его величества Хлодвика-Карла, она обречена, прожигать жизнь среди балов с горьким чувством одиночества. А ведь Ульрика – красивая, юная, умная девушка, если бы она вышла замуж за более здорового и молодого мужчину, она бы могла подарить ему и женскую нежность, и советчиком в жизненных вопросах помогать, и детей достойных родить. Она искала хоть какое-то избавление от одиночества. И самым близким для неё человеком оказался я. Вам, ваше высочество, легко будет сейчас смеяться над нами, но подумайте над тем, что я вам рассказал, пожалуйста, ведь ваш отец тоже будет отдавать вас замуж явно не по любви, а по расчёту, искать вам принца или короля, достойного кронпринцессы Германии. И вы не знаете, как сложится ваш брак, быть может, ничем не лучше, чем брак вашего отца и Ульрики, и, кто знает, быть может, вы тоже можете попасть в такой же неловкой ситуации, как и Ульрика. Я вас прошу, сохраните всё в тайне, проявите сочувствие к молодой королеве…

Фредерика-Берта же в ответ игриво, со свей со своей жеманностью и язвительной надменной ухмылкой зло засмеялась, взяла Франсуа за длинный каштановый локон и ядовито-насмешливым тоном протянула:

– Ой, Франсуа, что ты оправдываешься сейчас и смущаешься, будто перед Святым Отцом на исповеди? Все люди, понимаем, но вот только сочувствия к Ульрике у меня не появилось абсолютно даже после таких трогательных слов, так как я сейчас победитель, я и буду тут всё вершить, ведь Ульрика получилась моей соперницей за твоё сердце, Франсуа. Я бы рада посмотреть, как ей всыпят за измену, как она поревёт, покричит во всё горло, но намного интереснее мне использовать эту ситуацию себе на пользу. Давай, Франсуа, договоримся: я никому не расскажу о позоре Ульрики, но за это ты посватаешься за меня, и, если отец благословит, женишься на мне! Так все будут довольны, не правда ли?

Франсуа, всё время, что говорила язвительная надменная принцесса, стоял несчастный и испуганный, переживая за Ульрику, а когда услышал предложение Фредерики-Берты, уцепился за её слова, как будто клещами и тут же уточнил:

– Хорошо, договоримся: я сватаюсь, завтра же за вас, и если ваш отец благословит брак, женюсь, а вы храните молчание, не разглашаете нашей с Ульрикой тайны. Но сразу оговорим такой нюанс: вы сохраняете тайну даже в том случае, если при сватовстве моя кандидатура не понравится королю, и он откажется отдать вас замуж за меня, простого кутюрье. Я своё условия выполню, а уж влиять на решение его величества никак не в моих силах! И, ещё вам придётся принять в нашу семью моего младшего брата Кита, вы его видели, он мне помогал подмастерьем…

Ульрика высокомерно с самолюбованием фыркнула и язвительно ответила:

– Что ж, пойдет, договорились, уговорить отца, надавить на жалость не твоя, а моя забота, мой любезный жених! Да и Киту твоему дадим комнату во дворце, раз моему жениху так дорог его младший брат, пусть ж будет в нашей семье. Ха, мы будем самой красивой и счастливой парой у алтаря, пусть Ульрика завидует!

После этого принцесса Фредерика-Берта Ротенбургская удалилась с таким надутым кичливым видом, с таким эгоистическим самоудовлетворением, что смотреть на неё было неприятно. Франсуа же подошёл к плачущей Ульрике, ласково вытер её слёзки батистовым платочком. А затем он с глубокой нежностью погладил девушку по её длинным красивым воздушным пепельным с жемчужным отливом кудрям со словами:

– Милая моя Ульрика, сказочная моя Ульрика, прости, что так получилось, всё равно я всегда буду любить только тебя, хоть мне и придётся жениться на этой глупой мартышке Фредерике-Берте, чтобы она не рассказала никому тайну и не испортила окончательно тебе жизнь. Моё сердце всё равно в твоих руках, хоть я буду мужем её высочества, зато ты теперь точно в безопасности и от позора, и, когда я стану мужем Фредерики-Берты и принцем, от издёвок со стороны капризной принцессы и твоего мужа-короля, я никому не дам тебя в обиду. Это даже в какой-то степени будет легче, чем просто расстаться навсегда, ведь, став зятем короля и принцем, я тоже буду членом этой семьи, и мы сможем, как и любили до этого инцидента с корсетом, просто по-родственному общаться, дружить, беседовать на интересные нам темы, нам не будет уже так одиноко. Прости ещё раз, что так получилось, что я, любят всем сердцем только тебя, так и не стану твоим. А что касается надменной Фредерики-Берты, моей подслеповатости хватит, чтобы не замечать в полной мере её неприглядной внешности и ужасного характера…

… После этих добрых слов бедной Ульрике, что сидела нечастая, униженная и бледная, чуть-чуть зеленоватая от переживаний, как морская пена, стало чуточку легче, её и правда, утешило, что, теряя навсегда Франсуа, как возлюбленного, она, из-за гордыни Фредерики-Берты, не потеряет его, как лучшего друга, не будет одинока.

– Не проси прощения, Франсуа, милый ненаглядный друг, быть может, так будет лучше для всех… – закончила разговор Ульрика, и Франсуа устало побрёл в карету, чтобы ехать на их с Китом съёмную комнату…

Всю дорогу молодой человек в карете плакал, пока никто не видит, костерил себя мысленно всячески и тихо шептал:

– Прости, Господи, это я так подвёл нас Ульрикой! Какой позор и стыд! Ой, что я натворил! Прости, Господи…

… Когда Франсуа, бледный, заплаканный, с ужасно помятым видом зашёл в комнату, Кит скорее побежал к нему на встречу с настоящим испугом и искренним сочувствием на личике и в больших, как чашки, зелёных глазах.

Сейчас уже была глубокая ночь, в фаянсовом подсвечнике только одна свеча горела…

В первую очередь Кит, зная проблемы своего названного старшего брата со слабым зрением и манерой в темноте спотыкаться обо все углы в комнате и набивать бесконечно себе шишки, скорее подхватил Франсуа под локоть и помог сесть на массивный дубовый стул у стола и тихо мягко произнёс:

– Франсуа, друг, братик, почему у тебя такой ужасный вид? Где ты так долго был? Уже три часа ночи, я не ложился, потому что ждал тебя, волновался, всё ли у тебя в порядке. Ох, недолюбливаю я эти дворцы, там столько каких-то сложных и совершенно непонятных мне неприятных тайн и интриг…

Франсуа обессилено сложил руки на столе, уткнулся в руки бледным заплаканным красивым лицом и тихо ласково ответил:

– Прости меня, милый братишка Кит, что я нас так подвёл, но так получилось. … Я даже не знаю, как всё объяснить…