Сжав их в руке, Бен некоторое время стоял в задумчивости.
– Передашь их родным, – де Конинг бросил кулоны на колени бывшего друга. – И вот это тоже.
Он сорвал со своей груди такое же украшение, почти физически ощущая, как рвется его связь с семьей.
– Можешь сказать, что отомстил за убитых, и получить причитающиеся за мою голову деньги.
Еще один кулон полетел в сторону Рингони.
– Ты издеваешься? Отец Пьетро – сенсусит, забыл? Он мне голову свернет за обман, – завопил безногий, вспомнив, как легко упомянутый Сильвестр де Конинг с помощью руны Сенсуса считывал воспоминания соклановцев.
– Это твои проблемы.
– Нет, это твои проблемы, де Конинг! Они узнают, что ты убил представителей своего клана. Они тебя найдут. И я буду вместе с ними, чтобы видеть твою смерть, – Рингони перешел на крик. Он плевался своей ненастью и уже заранее наслаждался местью.
Бену показалось это забавным с учетом того положения, в котором находился его противник. Вампир улыбнулся. Улыбка оказалась вымученной, бок болел и от каждого движения вновь кровоточили поврежденные сосуды, наскоро заделанные регенерацией.
– Ты всегда был мстительным ублюдком, – устало проговорил Бен.
Круорец двинулся в сторону двери, по пути подбирая разбросанное оружие. Пора было ему покинуть эти места. И все же прежде чем выйти из трактира, он вновь приблизился к Рингони, отложил в сторону собранные вещи, оставив в руке лишь клинок.
Страх мелькнул в глазах «мстителя».
– Ничего личного, Рингони.
Нет, Бен не собирался его убивать. Просто он был слишком голоден, чтобы проигнорировать возможность наесться.
Из ладони выросли щупальца, которые стянули тело перевертыша. В отсвете фонарей блеснул клинок, врезаясь в плоть поврежденной ноги. Питательная влага полилась из живого сосуда.
Кровь вампира – еда для анисита. Однако у Бена были и иные отношения с этой субстанцией. Круорец, он управлял кровью.
Он умел замедлять кровоток как в своем организме, так и в организме противника, хотя использовал эту способность редко – слишком много сил на данном этапе развития вампира на это уходило. Он мог создавать несколько кровяных форм. Их число ограничено, но это лишь временные трудности. Если повезет, то он достигнет высшего мастерства в рунном использовании. Круорцев не берут многие яды и к алкоголю они устойчивы. Последнее, правда, иногда бывало ужасно неудобно, особенно когда хотелось просто напиться и забыться.
По крайней мере вот эту историю Бен с удовольствием забыл бы на время.
Но сейчас он лишь создал из алого потока кружку, в которую нацедил кровь Рингони.
Утолив голод, Бен поднял собранные вещи и приблизился к стойке. Под столом, вжав голову в плечи, бледный от ужаса сидел местный парнишка. Бен кинул тому золотые, расплачиваясь за себя, своих товарищей и за причиненный ущерб, и покинул заведение.
Он вывел коня из конюшни и ударил каблуками по бокам. Путь домой ему был закрыт. Куда ехать? Оставалось лишь положиться на удачу. До замка – пять часов. Пока Рингони или его посыльный доберется до Рэдланжа, пока соберут желающих сорвать голову вампира, плюс еще время на обратную дорогу. Итого как минимум десять часов у него имелось.
А может ничего не будет, и все просто плюнут на изменника, надеясь, что он сам где-то сдохнет?
Бен не рассчитывал на такой удачный для себя расклад, поэтому пустил коня галопом. За отведенное время он должен оставить позади как можно больше миль…
…Мили. Сколько их было? А сколько было сбитых башмаков, загнанных лошадей? Сколько крови было пролито и сколько вампиров обратилось в пепел?
Два века скитаний и битв за право жить. Эрна, Глава клана де Конинг, постаралась: награда за его смерть была высокой. Бену срезали локоны, чтобы доказать выполнение приказа. Он без сожалений расставался с волосами, но голова вампиру была дорога.
Он бежал на север, прошел всю Большую землю от запада, где на горизонте виднеются очертания острова Расуэк, до востока, где возвышается башня Стилвок, в чьих недрах хранятся свинцовые гробы вампиров-преступников. Он сам провел в таком двадцать лет, расплачиваясь за неудачный опыт по переливанию собственной крови человеку. Человеку, правда, не повезло: он не стал носферату, а превратился в монстра. И теперь это чудовище, этот некрофаг – здесь, рядом с Беном.
Вампир видит его гниющую плоть с обнаженными костями на ногах. Монстр приближается, а вместе с ним все отчетливее звучит скрежет: острие топора, зажатого в разлагающейся руке, царапает бугристую поверхность платформы. И тысячи… миллионы мелких царапин бегут от получившегося разлома, из которого вылезает прошлое: знакомые и незнакомые лица обретают плоть и несутся мимо Бена, обдавая его тлетворным жаром.
Обнаженные тела и обезображенные головы то ли людей, то ли животных заполняют пространство. Они движутся с такой скоростью, что сливаются в размытые линии.
От такого мельтешения кружится голова и когда кажется, что нет больше сил выносить это, мелькает свет, отражая блики от лезвия занесенного над головой топора…
Крик заглушает все звуки видения. Крик заставляет Бена открыть глаза и дернуть ногу. Отсутствие ступни – веская причина, чтобы вырваться из плена сна.
Он вновь в 2016 году, в сокращающемся мире, который пахнет его потом и кровью. Но теперь ко всему этому добавился новый аромат: воздух наполнился запахом обожженной плоти. Обрубленная нога покоится на платформе, пульсируя болью. Капли пота стекают по спине и холодят, словно кто-то прошелся сзади, подняв прохладный поток воздуха.
Бен знает, что там никого нет, но все же оборачивается. Оборачивается, чтобы увидеть ее – Главу клана, свою бабку. Он многим ей обязан: она снабжала его книгами из хранилищ, пока он жил в Рэдланже, поддерживала стремление заниматься медициной. И сейчас он рад был видеть ее хотя бы в роли призрака, созданного сознанием, которое еще теплилось в этом теле, охваченном лихорадкой.
– Эрна, почему смерть постоянно преследует меня? – сквозь хрип вырывается вопрос.
– Не тебя одного, – женский голос, мелодичный и тихий, звучит везде. Бен слышит его, будто Эрна рядом. От фигуры, стоящей напротив, идет свет, и приходится поднести руку к лицу, чтобы отгородиться от него. – Жизнь и смерть – две части одного целого. Без второго не бывает первого.
Тьма раздвигается, уступая место зелени: она щекочет ноги, наполняет легкие ароматом цветущих растений.
Бен словно переносится в Рэдланж двенадцатилетним подростком, у которого еще все впереди.
На краю обрыва стоит светловолосая женщина с толстою косой, спускающейся до бедер. Тонкая накидка покрывает обнаженные плечи, длинный шлейф платья приминает траву.
Ее словам вторит шум воды, бьющей у подножия обрыва.
– Нельзя спасти тысячи людей, не убив одного. Разве ты сам не говорил об этом? – ироничные нотки в голосе даме вызывают на лице парня раздраженную гримасу.
– Это всего лишь отговорки. Признание в собственном бессилии. Ведь нельзя же спасти всех. Приходится выбирать. Но я не бог.
– Бог людей, Иен, создал их слабыми, а Кхорт сделал нас сильными. Так почему бы не усовершенствовать то, что создал Иен? И если кто-то умер, не стоит винить в этом себя.
Женщина медленно поворачивается к собеседнику, сидящему на траве.
– В конце концов, мы не обязаны вмешиваться в дела людей. Пусть ими занимаются теурги – не стоит магам давать возможность лишний раз нас ненавидеть.
– Но нельзя заниматься наукой ради науки. Она должна приносить пользу. Бабушка, разве не так?
Колышутся юбки, дрожит шлейф, надушенная рука касается щеки паренька.
– Многие открытия бывают опасны. Не все знания могут принять люди. Иногда лучше промолчать, отойти в сторону и смотреть, как гибнут десятки, вместо того, чтобы спасти их и спровоцировать гибель тысяч.
Солнце палит нещадно и слепит глаза даже в этом мороке. В мельтешении точек сливаются дни и года. Память перематывает воспоминания. И кажется, что место осталось прежним и лица окружающих не изменились. Лишь он – уже не подросток, а мальчишка, проклятый – ребенок вампиров, который еще не прошел обращение. Его голова покоится на подушках, тело лихорадит. Ему всего восемь лет…
– Не надо было запирать его в подвале, – голос матери звучал глухо из-за закрытой двери, на которую устремлен лихорадочный взгляд мальчишки. – Вильгельм, он же еще ребенок. Ему бы бегать с друзьями по двору, играть в вышибалы на мечах, а не сидеть в твоей лаборатории, растирая минералы.
– Не смей мне указывать, как воспитывать сына.
Звук пощечины и вскрик матери отозвался болью в голове ребенка и в сердце того, кем этот ребенок стал, словно сон соединил двух существ: проклятого и вампира.