И посетителя посетила смерть. Книга II. Другая чаша

Ломило скулу и отказывался открываться враз заплывший глаз. Второй раз уже за эту седмицу Зосима раскаивался («Ну и дурак же я! Если не останусь без глаза, то в порубе опять насижусь! И кто только придумал, что в честности жить легче?! Да и не это важно, а то, как я мог в это поверить!.»). Андроник посмотрел на жалко искривленное лицо Зосимы и почувствовал, как ярость уступает место смущению («Погорячился я, влепил как мужику, а надо было как пацанёнку. Его и без меня жизнь под дых сызмальства лупит…»)

– На вот, – протянул он Зосиме железную бляшку, – к глазу приложи, нам с тобой ещё не раз твоя зоркость пригодится.

Зосима, прикладывая холодное железо к набрякшему веку, едва заметно кивнул, с замиранием вычленив из сказанного «нам с тобой»…

6

Московское великое княжество,

Устюг, Успенский собор,

в год 6918 месяца страдника в 9-й день,

перед шестым часом

Нечаянная встреча. Новомученица

Кирилл себя не помнил: из полумрака собора смотрела Марпа с её круглыми, чуть навыкате глазами, маленьким ртом, весёлой пуговкой носа и широкими скулами. Он дотронулся до её щеки и отдёрнул руку, наткнувшись на безучастное дерево.

– Кто это?! – схватил Кирилл за плечо ратника, еле дождавшись когда тот поставит поминальную свечу. Больше никого в храме не было.

– Святая, кому ж тут еще быть?! – удивился тот.

– Какая? Как звать?

Ратник досадливо покачал головой и, поразмыслив, ответствовал:

– Устюжанка!

– Разве есть такая святая? Она новомученица?

– Ты по Устюгу пройдись, – улыбнулся ратник, – и поймёшь. Сам откуда?

– Из Новгорода, – поневоле задумавшись, ответил Кирилл.

– Из Новгорода?! – Улыбку с лица ратника стёрло в один миг. – За Одигитрией опять пришёл?!

7

Московское великое княжество,

Устюг, набережная,

в год 6918 месяца страдника в 9-й день,

перед шестым часом

Не ведая жалости. Без ума – тогда или сейчас?

Забыв о налипшей на ладони чешуе, Фрол принялся наблюдать поверх развешенных сетей. Из скворечника, сооружённого на носу ушкуя, выпорхнула смуглолицая пигалица. Власий, склонившись, в чём-то убеждал её, изредка дотрагиваясь до руки, а она качала головой, противясь сказанному. Фрол, позабыв о том, что он уже не сотник, кинулся обратно на ушкуй.

– Вот почему ты меня в поход ни в какую брать не хотел и в плавании на нос никого не пускал! – Он намеренно не замечал Анку. О чём говорить сотнику, пусть и бывшему, с подстрекательницей смертоубийства! – И как же ты, Власий, в Новгород возвращаться думаешь?

Мозолистая ладонь кормчего легла Анке на плечо. Она, повинуясь порыву, прильнула к его руке щекой.

– А я не вернусь, я вот только её уговариваю меня в Устюге дождаться..

– Сказала: я с тобой, на берег не ступлю и прятаться больше не стану.

– С ума ты сошёл на старости лет, Власий!

– Кто знает, – со спокойной усмешкой ответил Власий, – а может, это я всю свою прошлую жизнь провел в привычной суете как безумный? А ты – нет?

– Да мне что, – подал плечами Фрол, – я уже не сотник.

– Тебя из-за меня выгнали? Потому что не поймал?

Фрол тяжёлым взглядом посмотрел на Власия. («Уйми её!») Тот притянул Анку к себе, но она вывернулась из-под его руки:

– Знаешь, дядечка, а мне Егупа не жалко! – она сказала это с отчаянным вызовом в голосе, во взгляде, во всей своей хрупкой стати. – Он ведь даже домашним хлеба вдоволь не давал, всё на продажу шло. Только мы с его матерью то, что он нам выделял, тайком половинили, и я относила горбушки соседским ребятишкам. Они ели, но всё равно меня дразнили. Каждый раз, когда я шла по улице, они бежали за мной и кричали: «Дай хлеба, Егуповский выкормыш!»

8

Московское великое княжество,

Устюг, Успенский собор,

за 14 дней водного пути до Перми,

в год 6918 месяца страдника в 9-й день,

шестой час

Полёт. Чьи поршни? Епитимья за побоище

К величайшему своему удивлению Кирилл вдруг понял, что летит. Так и не успев почувствовать себя птицей, он приземлился, распластавшись на паперти. Приоткрыв один глаз, а за ним и второй, Кирилл обнаружил, что лежит, уткнувшись носом в пыльные поршни. Они показались ему очень знакомыми. Полежав ещё немного, Кирилл понял, что обувка напоминает ему его собственную. Проворно вскочив на ноги, он убедился, что его поршни всё же там, где им и полагается быть. Но и вторая пара поршней тоже осталась стоять на прежнем месте.

Кирилл поднял глаза вверх и увидел пышного, как тесто на опаре, батюшку. Тот грозил пухлым пальцем топтавшемуся на крыльце ратнику:

– Ты что творишь? На чернеца замахиваешься?!

– Так он из Новгорода!

– А ты, отче, и вправду из Новгорода?

Кирилл сопел, переминаясь с ноги на ногу. Расценив это как положительный ответ, батюшка округло развел руками, словно приобнял всё сущее:

– Тогда удивляться не должен, что с тобой так обошлись, – и, повернувшись к ратнику, нахмурил пушистые бровки, из-под которых озорно блестели бусинки глаз: – А ты кулаками тут не маши! В храме перед Богом все одинаковы. Повинись!