Последняя битва Велеса. Мифы и сказания славян

Опять наступила весна тогда, только уже без Купалы и Костромы она была. Но не могло такого быть, чтобы весна наступила, а никто из молодых богов не пожаловал к ним. Ушедших кто-то должен был заменить обязательно.

Это был год Леля. До сих пор он на небесах оставался, а теперь вот решил к ним прийти, чтобы музыкой их порадовать. Только люди озирались по сторонам, и никак они в себя прийти не могли после того, что случилось и приключилось в прошлый раз.

Видно история эта печальная и до Ирия дошла, и на разные лады ее там рассказывали, а когда пришло ему время сюда отправляться, вот и прихватил он дудку свою и песню.

Грустная это была песня и такая странная. Кот, как услышал ее, так чуть сам, как волк серый, не взвыл, а Яга заслушалась.

– И чего тебе на месте-то не сидится, чумовому, – упрекала его она.

– А что сидеть-то, когда все ожило и таким радостным стало, всем хочется любить и радоваться, он тут вспомнил и затерян.

– А любовь, она разная бывает, – напомнила Яга

– Да, уж, это точно, только зачем нам о грустном в такой час думать, а давай – ка мы лучше о веселом вспомним.

Вот он к грустному Лелю и отправился, чтобы другую музыку заказать. Только опоздал кот немного, когда он появился на поляне, залитой лунным светом, там уже переполох случился, и люди, и духи, волками друг на друга взирали и обвиняли одни других. Того и смотри, что бросятся да драться начнут.

Кот понял, что без него они никак обойтись не смогут.

– А что это у вас такое случилось? Почему музыка смолкла? Конечно, она была не та, но ведь можно совсем другую исполнить.

– Можно было, пока флейта была, – услышал он

– И куда она интересно делась? – поинтересовался Баюн сердито.

Кот почувствовал ответственность за все, что происходило.

– А вот в том-то и дело, что нет ее больше.

Кот, наконец, понял, что произошло, и тайно порадовался, что позже других пришел, иначе бы все на него и свалили, больно громко он возмущался тому, что видел и слышал от Леля.

Лель готов был разрыдаться, потому что без музыки, кажется, и жизни не было для него. Да и какая весна, если тихо и уныло кругом?

Кот же стал на поиски чертей гнать, и наказывал, чтобы без флейты они не возвращались. Разыскали, из-под земли достали, но ему вернули.

Половина чертей не знали куда бежать и что искать, но они готовы были землю рыть, чтобы отличиться. Да и не могла эта дудка исчезнуть, даже если она сквозь землю провалилась, они и там ее достанут.

Вторая половина готова была стащить у самого князя Славена такую, если бы она у него была, и на подвиг такой двинулись. Но рассказал им совсем опечаленный Лель, что сделал ее Сварог сам, и наказал смотреть, беречь – второй такой не будет.

Кот был уверен, что в любой сказке, даже если она начинается с грустного, все должно быть хорошо потом, иначе, что же это за сказка получается, но тут как-то все не то и не так было с самого начала.

Черти возвращались растерянные и взъерошенные и говорили о том, что даже если она и сквозь землю провалилась, то и там им ее отыскать не удалось. Под землей ее тоже не оказалось.

Лель в тот же вечер вернулся на небеса, потому что не мог он больше в мире, где украли музыку, оставаться. И не известно, что было в Ирии, только на земле больше музыки не осталось. И такое это лето унылое было и тихое, что порою даже раскаты грома им музыкой казались

– К беде тишина такая, – говорил Леший

– И раскаты грома не к добру, вон как громыхает, – вторил ему Водяной

Кикимора ругалась на них, чтобы они не каркали, просила, только каркай не каркай, а тому чему быть, того не миновать.

И с тех незапамятных времен и знали, что ничего хорошего не будет в мире, в котором украли музыку, и если в самый разгар лета только гром и громыхает, этот мир точно обречен на беду.

Так вышло, что только и успели они запомнить грустную песню Леля, и была он о любви Купалы и Костромы, о костре, ставшем пепелищем, да о болоте жутком, где навсегда и остались влюбленные. Но уходить всегда легко, трудно оставаться. И для оставшихся буря и начиналась. Зло разрасталось, и порой казалось многим, что оно может победить вдруг.

И первая грустная песня,

О брате влюбленном звучала.

И страшные страсти воскресли,

Когда темнота наступала.

Повторял кот на все лады потом, и страшно злилась Яга. Ей совсем не нравилось то, что он вот так ко всему относился. Но спорить с упрямцем было бесполезно.

– А я – то что, – говорил он ей, – то твой любимый Лель пел, я запомнил и тоже решил попеть немного, ему можно, а мне нет?

– Он был и сплыл, в Ирии своем развлекается, а ты тут нас извести решил, – не сдавалась Яга

– А я под твою дудку плясать не собирался, другой песни мы послушать не успели, тогда может, все не так страшно бы было.

Но чтобы они не говорили и не делали, случилось только то, что случилось, и тут ничего больше переменить и нельзя было.

Так и жили они тогда, в те последние весны, а потом… Потом наступила осень, как и положено было ей.

Глава 11 Танец Живы в финале осени

И первый снег и листьев желтизна,
Когда нагрянет осени стихия.
И сбросив свой наряд, кружит она,
О, Жива, Жива, как мы славно жили.
Но вот уже Кащей в свои объятья
Берет весь мир. И яростный старик
Швыряет снегом, и едва ль понять нам,
Как странно светел и печален миг.

И лишь она, обнажена сегодня,
И отдает последнее тепло.
И гаснет солнце, и Морена-сводня,
Взирает обреченно и хитро.
И этот танец – осени прощанье,
И наступленье холода влечет.
И вот уже, нарушив обещанье,
Она тряхнет плечами и уйдет.

Но будет только в пустоте им сниться,
И рыжая листва, и белый снег.
И это тело чудное и птицы,
И странный плач, он так похож на смех.