Могучий Русский Динозавр №5 2024 г.

Однажды так и случилось.

– Цветы продаются? – спросил некий молодой человек.

– Да, – не растерялась Чимназ, белозубо улыбаясь. – Можете купить!

По звонкому смеху и ясной улыбке женщины молодой человек догадался, что ошибся.

– Берите! – удержала его Чимназ. – Я пошутила. Мы не продаём, мы их дарим.

Молодой человек походил возле цветов. Заглянул и в кабинет.

– Ого! – воскликнул он. – Да тут целый оазис. Какой можно забрать?

– Какой угодно, – Чимназ продолжала улыбаться и совсем расщедрилась. – Берите, сколько хотите.

У молодого человека в одной руке появился горшок с геранью, а в другой – кактус с длинными узкими отростками.

Джираса удивило, что незнакомец вот так просто взял цветы и ушёл. А Чимназ, видя его недоумение, весело прокомментировала:

– Один – жене, другой – тёще, – она засмеялась. – А какой – кому, сам догадайся.

– Нет, – не согласился Джирас. – Один – жене, другой – любовнице. А какой – кому, сама подумай.

– Вы, мужчины, не можете без любовниц, – Чимназ уже не улыбалась.

– Ну, пусть не любовница, – Джирас смягчил свои слова. – Пусть будет просто приятная женщина, которая нравится. Ну, любимая.

– Вот это другое дело… Главное, чтобы любимая…

В глубине глаз Чимназ, которая вновь заулыбалась, Джирас впервые заметил промелькнувшую печаль.

«Как, и у неё?.. Красивая женщина с семьёй и двумя детьми (хотя по её внешнему виду никто бы этого не предположил), умеющая подать себя с безупречным, для своего пола, достоинством, тоже заставляет себя скрывать в глубине глаз печаль?.. Наверное, я давно не заглядывал в глубины женских глаз… Жизнь, понимаешь. Что-то мы видим, но многое не замечаем. Что только не кроется в людских сердцах, особенно женских… А вот Заира не умеет, как Чимназ, скрывать то, что у неё в сердце…» – думал Джирас.

Незадолго до этого произошли и другие важные события.

Бенбец не желал, чтобы их учреждение, как и многие другие, рухнуло. Держался за должность – пусть возглавляемый им коллектив был мал, он дорожил им.

Несколько лет назад он вышел на пенсию, но продолжал работать. Он действительно походил на улитку: лысый, в больших очках с толстыми стёклами; лоб прорезан глубокими морщинами, над каждым глазом крупные с орешек бородавки; в светло-коричневом обвисшем костюме, ноги его плохо слушаются, ходит сгорбясь, выставив голову вперёд, – чем не улитка, у которой разбилась раковина? Но подобное сходство в коллективе подметили потом, прозвищем его наградили раньше, по другому поводу.

Бенбеца в советские времена откуда-то пригласили и поставили во главе учреждения. Чаще всего с языка директора слетало слово «улыбка». Но в его речевом аппарате с этим словом, как и со всеми русскими словами, происходило нечто невообразимое. Каждый раз, собирая в своём большом кабинете коллектив, он повторял, оголяя в улыбке свои золотые зубы: «В чалавеки самый дарагуй вещ – это улипка». Он желал, чтобы все сотрудники исполняли свои обязанности постоянно улыбаясь. За это над ним за глаза подтрунивали, но нельзя сказать, что его не любили.

Как-то после очередного совещания, когда все разошлись по своим кабинетам, Чимназ зашла к Джирасу и сказала:

– Девушки со мной согласны, все помирают со смеху, – она и сама мелодично смеялась. – Интересно, что ты скажешь.

– О чём? – удивился Джирас.

– Наш «улипка» ведь похож на «улитку»…

Джирас недолго соображал и тоже расхохотался.

– Особенно если без очков, – он вытер выступившие на глазах слёзы. – Правда, без раковины…

Как бы то ни было, прозвище не мешало коллективу относиться к своему руководителю с должным уважением. Особенно его ценили в наступившие годы неразберихи. Бенбец не растерялся, сумел удержать учреждение на плаву, сохранить коллектив, хоть и с потерями. Кто только ни пытался отобрать небольшое здание, в котором находилось учреждение! Начиная с министров и высокопоставленных милицейских начальников, кончая ворами и грабителями… Но Бенбец выстоял, словно «улитка» и без раковины была защищена стальным панцирем. На своих плохо гнущихся ногах, неспешными шагами он доходил до кабинетов высшей власти и там сумел доказать необходимость сохранения учреждения, найти покровителей. В конце концов, соперники вынуждены были оставить его в покое.

В коллективе же были уверены, что он и без высоких покровителей добился бы своего, потому что он, Бенбец, был таким: непонятливым в своих действиях, пронырливым, умеющим дёшево купить и дорого продать, к мулу приспособить седло коня, стричь шерсть с яйца, завязать зёрнышко узелком. В трудные годы такой покровитель казался даром, ниспосланным небом, и его нельзя было не ценить.

Бенбец и сам знал себе цену. Ему было известно его прозвище, но он не подавал виду. Он был спокоен: его уже никто не трогал, он сохранил своё учреждение, остался на своей должности, а до всего прочего ему не было никакого дела. Между коллективом и руководителем действовало неписаное соглашение: каждый делает, что хочет, но старается показать, что учреждение работает, требуемое исполняется без промедления. И получает зарплату, когда дают.

Бенбец не препятствовал тому, чтобы его работники подрабатывали на стороне – всё же человек имел доброе сердце.

Ещё директор любил отмечать праздники. Почти в каждый праздник он собирал коллектив вместе, организовывал весёлые застолья с песнями и плясками. Любил быть тамадой и открывал застолье привычными словами: «В чалавеки самый дарагуй вещ – это улипка». Тут же устанавливалась соответствующая атмосфера, вспыхивали шутки и смех, забывались заботы и начиналось… И в плохие времена Бенбец не отказывался от застолий. Джирас получил в подарок от Чимназ полевой цветок после одного из таких праздничных застолий, последнего, в котором она участвовала.

…Новый год отмечали, как и все остальные праздники, в кабинете Бенбеца. В тот раз Чимназ выглядела красивее всех женщин. Когда она появилась в кабинете в отливающем серебром длинном платье, подчёркивающем красивые формы, с распущенными длинными чёрными волосами, – Джирас впервые почувствовал в её красоте нечто божественное. Привыкший обращаться с ней по-товарищески, позволяя себе лишь осторожные комплименты, – в этот раз он потерял дар речи. Он уже сидел, когда Чимназ возникла в дверях. Опять ему показалось, что в глазах её светится печаль, беспокойная, от кого-то или из-за чего-то скрываемая. А ещё, что в этих глазах мгновенно вспыхнул и погас свет, относящийся только к нему.

Он не ошибся.

– Я сяду рядом со своим соседом, – бесцеремонно обратилась Чимназ к сотруднику, сидевшему возле Джираса. – Ты не можешь разлучить соседей по кабинетам, коллега.

– Такой красавице как не уступить? – сотрудник встал и подал ей свой стул.

В тот день Чимназ нельзя было узнать, она пела и танцевала. Вставила в магнитофон кассету, которую принесла сама, – раздалась мелодия, берущая за душу. Чимназ пригласила на медленный танец Бенбеца. Тот даже забыл про обязанности тамады, вновь и вновь включая понравившуюся мелодию, долго не отпускал Чимназ… Бенбец медленно кружился в танце, Чимназ не противилась, каждый раз принимала его приглашение с улыбкой. «Она делает это в отместку кому-то, – думал Джирас. – Кому же, мужу? Разлад в семье?» Бенбец показывал золотые зубы, зажмурившись, склонял лысую голову к груди Чимназ, покачивающейся в танце. Джирасу хотелось встать, подойти к ним, врезать кулаком в очки Бенбецу, который был на голову ниже партнёрши. Но он поступил по-другому.

– Авторитарный режим ушёл в небытие, шеф, – пошутил он, подходя.

Оторвал его от Чимназ и сам стал танцевать с ней. И тени неудовольствия не появилось на лице Бенбеца.

– Я ничуть не против демократии, – поддержал он шутку и пригласил на танец сразу двух женщин.

Задвигался, обняв их за талии, склоняя голову к груди то одной, то другой… Чимназ улыбалась. Когда в кабинете стало тесно от танцующих пар, она спокойно опустила голову на плечо Джирасу, отчего ему показалось, что у него остановилось сердце. Он перестал чувствовать своё тело, словно они были двумя лепестками посреди безлюдного луга, полного цветов. В голове не осталось никаких мыслей… Когда-то им владело драгоценное желание, впоследствии забытое; теперь оно вернулось и может сбыться. И не было никаких ошибок, и та жизнь, где допускались ошибки, была не его жизнью, то был дурной сон. Настоящая его жизнь только начинается, и нет границ его счастью… Но танец завершился.

Застолье продолжалось до вечера, но подошло к концу, и всем показалось, что эти часы пролетели очень быстро. Джирас, как зачарованный, пришёл к себе в кабинет. Не совсем осознавая это, он чего-то ждал… Или он обманывает себя под действием выпитого?

Да, он выпил, и ему только казалось, что Чимназ, как в танце, плавно покачиваясь своим гибким красивым телом, улыбалась, глядя на него…

Но она на самом деле зашла в кабинет к нему. Не дождавшись со стороны Джираса ни слова, ни движения, Чимназ с лёгким упрёком сказала:

– Обними же меня, Джирас! Не бойся…

Только теперь, услышав слова, слетевшие с её красивых пухлых губ, Джирас понял, что всё происходит наяву, и выпитое тут ни при чём. Он растерялся ещё больше.

– Здесь ещё люди, нас увидят… Нехорошо… У нас семьи, Чимназ! – пытался оправдаться он.

В этот момент он ненавидел себя. «Трусливый дурак…»

– Нет, Джирас, у нас не семьи, а бездонные ямы… Мы несчастные люди – и ты, и я…

Она вплотную подошла к Джирасу, обняла его, погладила по голове и в долгом поцелуе прижалась к его губам. Оборвав поцелуй, она уставилась на Джираса своими глазами, полными слёз, и сказала: