Джирас надеялся, что у них появится ребёнок и внесёт радость и оживление в их тусклую жизнь. Такую же надежду лелеяла и Заира. Но прошло несколько лет, надежда угасала, а молодая женщина превратилась в настоящую фурию. Не пошутит, не приласкает – во всём она противоречит мужу, всякое его слово выводило её из себя. В редкие минуты прояснялось её лицо, но как только муж, пользуясь этим, пытался прощупать дорожку к её сердцу, она тут же возвращалась в своё обычное состояние.
Когда он предложил Заире вместе пойти на обследование к врачу, она согласилась – впервые за всю их совместную жизнь. Оказалось, что в отсутствии ребёнка виновна она…
После этого она как будто решила сделать жизнь мужа просто невыносимой. Спали они в разных комнатах своей двухкомнатной квартиры, что, впрочем, не мешало жене на каждом шагу третировать мужа.
Он немного запоздает, она принюхается: «Выпил?» – и, если даже не выпил, всё равно устроит скандал, а когда он ляжет спать, обшарит его карманы. В выходной он соберётся к друзьям, она, раскинув руки, станет в дверях:
– Знаю я, куда ты спешишь! Не отпущу!
– Хочешь – пойдём вместе!
– Делать мне больше нечего, как смотреть на ваши пьяные рожи!
Он, делая что-то по хозяйству, о чём-то спросит; она, взглянув исподлобья, отвернётся и ничего не ответит. Или пойдёт на кухню и, нарочно шумя и что-то громко напевая (хотя совсем не умеет петь), начнёт мыть посуду. Ему оставалось одно: пойти в ванную стирать свою одежду, чтобы успокоиться…
К ним перестали ходить друзья и родственники, так как не раз становились свидетелями сцен, устраиваемых Заирой. И опять Джирас успокаивал себя: «Хорошо, что у нас нет детей. Каково им было бы с такой матерью?»
Джирас стыдился соседей, ведь стены не могли скрывать то, что у них творилось. Он догадывался, что соседи знают о странных отношениях мужа и жены по тому, как с ним здоровались на улице, по обычным расспросам. Даже чувствовал, что его жалеют…
Он садился в своей комнате, оцепенев, предавался мыслям, пытаясь разобраться в своих отношениях с женой, понять её, и каждый раз не мог в чём-либо обвинить себя. Часто в голову приходила мысль о разводе, но Заире открыто об этом не говорил – совесть не позволяла. Он сделал ей предложение, и теперь разрушить семью ему казалось не по-мужски. Он понимал, что такой шаг спасёт его от безрадостной и бесцельной жизни, но хотел, чтобы этот шаг сделала Заира. Однако она, кажется, не думала о разводе. Вот и оставалось Джирасу сидеть, оцепенев, и думать, чувствуя себя несчастным…
Ему часто вспоминались слова руководителя его учреждения, Бенбеца[1 - Бенбец (лезг.) – улитка.]. Когда в коллективе разнёсся слух, что Джирас выбрал невесту и собирается её засватать, умудрённый жизнью Бенбец сказал: «Смотри, парень, не бери девушку из семьи, где нет отца или брата. Она не будет хорошей женой». Слова Бенбеца только рассмешили Джираса: не директор, а прямо ясновидящий, – у Заиры действительно не было ни брата, ни отца. Теперь Джирасу было не смешно, прав оказался шеф.
Поздно он понял, что поспешил со свадьбой. Отец с матерью настаивали: «Сыграем свадьбу, пока бабушка жива». Его женитьба, возможно, действительно продлила жизнь бабушке: теперь она не хочет умирать, не повидав правнука…
Наверное, он и сам не мог не поспешить, познакомившись с Заирой. Девушка с ладной фигуркой, с большими карими глазами, со свисающей на спину длинной чёрной косой приглянулась ему с первой же встречи. А ровный пробор её причёски всколыхнул его душу: он вспомнил фотографию матери в молодости с таким же пробором…
Они встретились в читальном зале библиотеки. Заира, затребовав нужную книгу, села позади Джираса. Спустя примерно час она спросила у него время. Тогда он и увидел её пробор. И впервые подумал, что ему пора жениться, ведь и родные настаивают… Он ответил и решил продолжить разговор, но Заира его не поддержала и ушла. И это Джирас счёл одним из достоинств девушки.
И в другой раз они встретились в читальном зале: он вежливо поздоровался, но не получил ответа. «Наверное, не услышала…» – подумал он. Не пытался заговорить; не понимал того, что читает, в голове крутилось: «Нельзя её упустить… Не из тех, кто ищет на стороне…»
Он запомнил, когда девушка ушла в первый раз. Когда приблизилось то время, он сказал: «Девушка, семь часов вечера!»
Заира громко рассмеялась, обнажив красивые белые зубы. Из библиотеки они вышли вместе. Джирас узнал, что Заира оканчивает университет и будет учительницей русского языка и литературы.
Остальные события промелькнули быстро.
Сыграли свадьбу. В учреждении, где он работал, пошли ему навстречу, помогли и родители: он купил двухкомнатную квартиру. Словом, новоиспечённая семья начала новую жизнь. Однако счастья в этой семье не оказалось.
На первых порах, охваченный всепоглощающей любовью, Джирас не вспоминал слова Бенбеца, не задумывался над тем, в какой же семье выросла Заира. Хотя и знал, что она живёт с матерью и двумя сёстрами, разведёнными с мужьями. Об отношениях её отца и матери он узнал уже после свадьбы.
Отец из-за постоянных скандалов в семье был лишён родительских прав. Детство Заиры нельзя было назвать безоблачным. Она не могла забыть, как отец за волосы протащил мать по двору, а потом замахнулся на неё топором за то, что мать поздоровалась с соседом… Трёх-четырёхлетняя Заира вцепилась в руку отца с криком: «Отпусти маму!» Отброшенная сильной рукой, она отлетела, как мяч, и головой ударилась об стену… После того случая она возненавидела отца и даже в случайно возникающих разговорах с матерью или сёстрами никогда не называла его отцом.
В поведении дочери что-то проглядывалось от характера ненавистного ей отца. Если случалось, что на улице или на базаре Джирас здоровался со знакомой женщиной, Заира набрасывалась на него: «Почему ты здороваешься с ней?!» Задумываясь о детстве Заиры, отрицательно повлиявшем на её психику в те далёкие годы, Джирас осознавал: ненависть маленькой девочки, направленная на отца, с возрастом, постепенно усиливаясь, распространилась на всех мужчин; Джирас же был одним из них. Другого объяснения их отношениям он не находил…
Скандалы в семье учащались. Последний был из-за бронированной двери.
– Зачем она нам? – возразил жене Джирас. – На что воры позарятся?
– Все устанавливают. Почему нам нельзя? Разве мы какие-нибудь бомжи?
– Случайно захлопнешь бронированную дверь, говорят, потом её ни за что не откроешь.
– Другие как-то открывают, значит, и ты откроешь. Или ты не мужчина? – Заира не могла не уколоть мужа.
Джирас привык и уже не всегда чувствовал уколы жены. И нежелание его иметь бронированную дверь было связано не с маленькой зарплатой, ещё и выплачиваемой с опозданиями, и не с обычным: «Я мужчина, я так хочу!»
Он видел: в городе все кому не лень устанавливают бронированные двери, тем самым отдаляясь друг от друга. Растёт недоверие между людьми, каждый пытается укрыться в собственной скорлупе. Как всё это могло ему нравиться?
Да, времена настали лихие. Люди, не сумевшие спасти державу, стремились каждый по отдельности превратить свой дом в крепость. Менялись на глазах: вчера были одни, сегодня стали другие. Джирас же не хотел меняться, хотел хранить верность неписаным традициям горцев, хотел защитить сами обычаи отцов. И он не понимал, как люди, поддаваясь неверию, могут обесценивать себя… А требование жены он всё-таки выполнил – в надежде, что она станет добрее, ласковее, откровеннее…
Была ещё одна причина всё усиливающемуся охлаждению отношений между мужем и женой, и она скрывалась в том самом полевом цветке, который Джирас сегодня привёз домой.
Несколько лет назад Заира увидела этот цветок у Джираса (он, конечно, понял: забежала, чтобы проверить, муж на работе или нет).
– Что это такое? – спросила она, разглядывая длинные тонкие листья, тянущиеся вверх по оконным стёклам.
– Просто растение, – ответил Джирас.
– Не похож на домашний цветок.
– Полевой цветок, – подтвердил Джирас. – Как называется – не знаю…
Он скрыл от жены, что сам придумал название для своего цветка.
– Откуда он у тебя? – спросила Заира, хотя знала, какой последует ответ.
– Чимназ дала. Я же тебе рассказывал…
Лицо Заиры помрачнело. Джирас знал: не потому, что вспомнила о безвременной кончине Чимназ.
– Выкинь его! Принадлежавшее покойникам не держат у себя.
– Это подарок, – возразил Джирас. – Она подарила, когда была ещё живая.
Заира ушла обиженная и дома не заговорила с мужем. «Хорошо, что обошлось без скандала», – успокоился Джирас.
С цветком и Чимназ связана отдельная история. Что-то Заира знала из этой истории, но не всё. Всё знал Джирас и хранил это в глубинах своего сердца, окутав нежностью и уважением. Вот отчего порой казалось, что сердце у него болит: он испытывал вину перед Чимназ. Чем больше охлаждались его отношения с Заирой, тем сильнее давало о себе знать это чувство.
Чимназ сидела в соседнем от Джираса кабинете.
Сегодня Джирас уже не сомневается, что в небольшом коллективе (около тридцати человек, большинство – женщины) только она могла додуматься принести полевой цветок с неизвестным названием и приучить его к домашним, точнее, рабочим условиям. Остальные женщины учреждения, попав под влияние наступившего лихолетья, перестали обращать должное внимание на растения в своих кабинетах; и даже на работу позволяли себе приходить неаккуратно. Директор, в коллективе за глаза прозванный Бенбецом, не имея возможности выплачивать вовремя работникам зарплату, не мог никого упрекнуть и на всё закрывал глаза.
Такое положение дел, казалось, устраивало всех.
В коллективе не стало прежней сплочённости. Товарищи на работе не видели друг друга неделями и месяцами, не знали, кто как живёт и чем занимается, вместе сходились через два-три месяца, в день выплаты хронически задерживаемой зарплаты. На эту зарплату невозможно было выжить: многие подрабатывали на стороне, но и привычную работу не решались бросить. Не оставляла надежда – а вдруг вернутся лучшие времена? Однако женщины перестали обращать внимание на цветы в кабинетах.
О заброшенных цветах позаботилась Чимназ: она собрала их и перенесла в свой кабинет, начала за ними ухаживать. И цветы ожили! Приходя на работу, если день выдавался погожий, Чимназ выносила горшки с цветами на просторную стеклянную веранду. Постороннему человеку, попавшему сюда, могло показаться, что здесь, в конце веранды, открыт цветочный магазин.