Повешенный

Бога в этом мире нет.

Так сказал Алан Маккензи.

Его нет и он не услышит твои молитвы, как бы страстно и отчаянно ты ни взывал к нему о помощи. Бога нет. Но есть Алан Маккензи. Человек, переживший пулю в сердце. Человек, на протяжении часа бывший мёртвым. Если бы бог слышал его, Уильям непременно спросил бы, чудо ли то, что Алан все ещё ходит и разговаривает. Но бога нет, и он не ответит на вопросы Уильяма.

Здесь нет никого, кроме меня. Забавно, правда?

Уильям вздрогнул: Библия выскользнула из его рук и глухо упала на пол, раскрывшись своим изъеденным коричневым переплётом. Слова Алана раздались совсем рядом, а пристальный взгляд серебристых глаз смотрел на Уильяма с каждого витража. Уилл метался на месте, загнанный в ловушку. Дышать стало тяжело. Ладони вспотели, и Уильям тщетно сжимал их в кулаки – видения лица Маккензи не прекращались, а священник, вместо очередной заученной цитаты, неожиданно посмотрел на него, улыбнулся и выдохнул низким грудным голосом Алана:

– Эта вселенная – одна большая ложь. И должен заметить довольно искусная. Он постарался на славу.

Видел ли это кто-то еще, кроме Уилла? Он не знал. Прихожане сидели тихо и хватали каждое слово пастыря. Уильям поспешил поднять с пола книгу, с большим трудом разорвав зрительный контакт со старым мужчиной, а когда вынырнул из-за скамьи, тот уже взывал к совести слушателей.

Взгляд Уильяма забегал в поисках Алана, но среди разношёрстной толпы он не заметил ни знакомой светлой копны волос, ни молочно-кофейной шляпы, ни взмывающего вверх сизого дыма от сигареты – Уильям был уверен, что Алан даже в церкви бы курил, расположившись в первом ряду и вальяжно закинув ногу на ногу. Но Алана не было. Как не было и ставшего привычным, дурманящего разум дыма его сигарет, от которых все происходящее начинало казаться плодом воображения.

Уильям был один на один со своими мыслями и Вселенной.

– Поэтому вы здесь?

Если бы Уильяма спросили, что он чувствует, разговаривая с Аланом, он бы промолчал. Наверно, от него непременно ждали бы падения ниц и поклонения великому божеству, но Уилл чувствовал только здоровый врачебный интерес. Алан был для него загадкой, и каждая новая минута рядом с ним позволяла Уильяму узнать больше о своём знакомом.

– Нет, – Алан небрежным жестом стряхнул пепел с сигареты прямо на пол и закинул ногу на ногу. – Я здесь, потому что мои Дети меня изгнали. Я был слишком ворчливым и мешал им создавать все новое и новое. Как это всегда и бывает со стариками, – усмехнулся Алан. – Но им было легко говорить. Не они же поддерживали баланс этого мира. Чтобы что-то создать, нужно забрать эту энергию, нужно взять материю и преобразовать ее. А кто будет нести за это ответственность? Конечно, я. Но я был… слишком слаб, чтобы сразу действовать. Мне пришлось выжидать, наблюдая, как мои Дети создают миры и вселенные, вытягивая из меня жизнь и силы. А потом… я все это прекратил.

Уильям вскинул голову, оторвавшись от разглядывания плывущей перед глазами этикетки на бутылке виски.

– Как?

Алан повёл плечами и медленно втянул в себя дым, чтобы в следующее мгновение потонуть в нем. Уильям закашлял и замахал рукой, разгоняя от себя едкое облачко. Алан же улыбался.

– Отгородил этот маленький мирок от всех остальных. Здесь никогда не было магии. Только беспощадная эволюция, первичный бульон и закручивающаяся вправо ДНК. А, точно, этого вы тоже еще не знаете. В любом случае, не думаю, что кто-то вообще помнит об этом мире.

Взгляд Алана подозрительно сверкнул, и мужчина зажал в зубах сигарету, протянул руку, забрал бутылку у Уильяма и плеснул себе еще янтарной жидкости. Он осушил свой стакан быстрее, чем Уилл это заметил, и снова налил себе, небрежно откинув бутыль на стол.

– О чем вы?

Тяжелый вздох вырвался из груди Алана и пронёсся по пустой кухне, отразившись звоном оконных стёкол и неожиданно участившимся сердцебиением Уильяма.

– Бог достаточно умело поддерживает свою ложь уже столько веков. А его преданные дети ему в этом помогают, – зло выплюнул Алан. – Он хорошо научил их иерархии, а потом еще и показал, что будет, если тебя не устраивает то, что тобой помыкает старый выживший из ума старик. К счастью, «лично» я этого уже не застал. Но было приятно наблюдать за тем, как он пожинает плоды собственного труда. – Алан замолчал, размеренно затягиваясь и запивая сладкий дым терпким напитком, и неожиданно протараторил: – Да и люди только подкрепляют все его начинания своими молитвами, жертвоприношениями и религиозными психозами. Легко управлять теми, кто ничего не видит.

Белый голубь блеснул свинцом в одном из витражных листьев стеклянной розы, накрыв коленопреклонённую Марию своими крыльями. Была ли она так же слепа, доверяя свою судьбу высшим силам, как и Уильям? Или же она знала, на что идёт? Никто так и не ответил Уиллу на этот вопрос. Он и так знал очевидный и простой ответ, за которым не нужно было заглядывать в священные тексты или совершать паломничество в Иерусалим.

Ангелы на боковых крупных окнах продолжали во весь свой божественный рост взирать на Уильяма, сжимая в руках копье и ветку белых лилий. Угол стены около протянутой к прихожанам лилии был выбит разрывами пуль, а выбоины на другой стене напоминали о недавней бойне. Священник не прекращал монотонно взывать к покаянию грешных душ, и все синхронно крестились, когда мужчина надрывно и вдохновенно в очередной раз произносил въевшееся в кожу «Аминь».

Уильям опустил пальцы в стоящую рядом чашу со святой водой и брызнул ей себе на лицо, другой рукой оттягивая галстук. Библия тихо зашелестела своими страницами и глухо хлопнула, сложившись у него на коленях. Уилл не помнил, на какой странице они остановились – он уже давно потерял мысль настоятеля, а его слова не могли морским шумом заглушить голос Алана в голове.

– Знаешь, чем мне нравится этот мир, Уильям?

Уилл сбился со счета минут, которые они провели в понимающем молчании двух старых друзей. Когда его жизнь успела так кардинально перевернуться с ног на голову? Было ли это в тот злополучный вечер в баре, когда он впервые увидел Алана Маккензи? Или же намного раньше, когда его пальцы первый раз коснулись карточной колоды под чутким взглядом отца. Ученик превзошёл своего учителя – Уильям довольно быстро перенял все, что знал Белл-старший, а затем впервые узнал, как трудно дышать со сломанным носом после своей первой победы. Кажется, это было в семнадцать лет. Именно тогда Уильям впервые понял, что значит жить самостоятельно.

– Теряюсь в догадках, – Уилл ощутил, как его лицо начинает гореть, а травы Алана уже не противны его сознанию, напротив, он хочет еще, хоть и не уверен, что это пойдёт ему на пользу.

– Он так же чист и девственен, как когда его только создали. Никаких ангелов, никаких Рая и Ада, – Алан отсалютовал бокалом и, развернув свой стул, закинул ноги на стол. – Только бесконечно сменяющиеся циклы природы, вращение вокруг Солнца и люди, искренне верящие, что их создал Бог. Или боги. Смотря, о какой религии мы будем рассуждать. Идеальный образчик. Все остальные миры лишь бледные попытки Бога создать нечто похожее.

Кажется, Уильям пропустил момент, когда Алан впервые упомянул божественных созданий, сосредоточившись на самом Алане. Сейчас же его разум зацепился за знакомое слово. Ангелы. Светлые и непорочные создания, приносящие людям лишь радость и благоденствие, из уст Алана звучали как то, отчего Маккензи избавился бы в первую очередь.

– Подождите, – Уильям вскинул руку и проглотил заскользивший по горлу наружу воздух. – Я немного не понимаю. Вы хотите сказать, что есть еще другие миры?

– Как минимум один – это точно, – патетично отозвался Алан, покачиваясь на стуле. – Потом мне надоело следить за тем, что происходит за барьером, и я решил начать обживаться в этом мире.

– И в этих мирах есть ангелы?

– Не думаю, что в каждом из них, – Алан взмахнул рукой, отчего с сигареты опал выгоревший серый снег. – Со стороны бога было бы весьма глупо создавать несколько одинаковых копий одних и тех же существ. Хотя я не очень уверен в его умственных способностях, так что все возможно. – Алан мягко рассмеялся, но от этого смеха по коже Уильяма пробежали холодные мурашки. – Но да, ангелы существуют. К счастью, вход в этот мир для них закрыт. В их же интересах. Как и для их чудесного папочки.

Пастырь – пастух, а люди – послушное стадо овец, которых можно легко направлять в лоно церкви. Это Уильям усвоил уже очень давно. Он уже привык к тому, что при удачном исходе операции благодарят бога, а лечение затягивают, искренне веря, что на то была божья воля. Люди слепы. Они внимают каждому слову священников, благоговейно ждут окончания поста и искренне считают, что ограничения в еде смогут смыть с рук кровь.

Если Бога в этом мире нет – так зачем притворствовать?

Ведь Рай никогда не распахнёт перед тобой свои врата, а адские палачи послушно сложат в углу свои вилы и пойдут отдыхать. Ведь этот мир стоит в сторонке от иудейских проблем бытия, а картинки на страницах Библии о Страшном суде – всего лишь картинки. После будет только бесконечная тьма, имя которой Алан Маккензи.

Уильям прикрыл налившиеся свинцом веки и опустил голову, позволив себе мгновение спокойствия. Маленькие черные буквы на небольших пергаментных страницах сливались в сплошное тёмное пятно, и Уилл не мог различить ни слова. Ему это было не нужно. Он знал наизусть каждую строчку, заботливо вколоченную в юную голову Уильяма Белла в восемь лет гувернанткой. Он надеялся, что если закинуть подаренную на именины Библию в самую глубокую часть пруда в отцовском доме, каждая буква, каждое слово выцветет, сотрётся из его памяти, как страшный сон, и унесёт с собой болезненные воспоминания о милосердном и всепрощающем Боге.

Но вместо этого Уилл продолжал бормотать во сне стихи, идя под дождём за заколоченным деревянным гробом на городском кладбище.

– Он может нас слышать?

– Кто знает, – с ехидной усмешкой протянул Алан.

– Но если… – Уильям помедлил, словно вспоминал слова, – если он нас слышит. Не опасно ли?..

– Не опасно ли говорить все, что говорю тебе я? – закончил вопрос Уильяма Алан. – Ничуть. Бог знает об этом мире не больше, чем неродившийся ребёнок. Он не знает ни о том, что на свете живёт некий Уильям Белл, которому сейчас раскрываются карты Вселенной, ни о том, что здесь живу и здравствую я собственной персоной. Хотя я не уверен, знал ли бы он о твоём существовании, будь он в этом мире. Что-то мне подсказывает, что он был бы так же занят своими игрушками, которые никак не хотят играть по его правилам, чтобы обращать внимание на какого-то Уильяма Белла.

– Что ж. Это многое объясняет.

– Да?

– Да. – Уилл до скрежета сжал зубы и пустым взглядом уставился сквозь Алана, отгоняя от себя наплывающие воспоминания и появляющийся от них жар в груди. – Я думал, что бог жесток, что он хотел смерти моей сестры. Когда все случилось, я все время спрашивал себя: почему? Почему именно она? И почему он выбрал для неё такую страшную смерть. Я повторял это почти каждую ночь. Наверно, я все же надеялся, что он меня услышит. – Уильям поджал губы. – Сейчас же я знаю, что ему просто плевать.

Он залпом опустошил свой стакан и резко подскочил на ноги, оттолкнув в сторону стул. Перебинтованная рука отозвалась саднящей болью, и Уилл поморщился, но лишь бессознательно скользнул по ней взглядом и нервным движением подтянул держащий повязку узел. Уилл начал быстро ходить из стороны в сторону, сжимая кулаки с такой силой, что ногти впивались в ладони до красных полулунок, словно это могло хоть что-то решить в его жизни, а затем остановился спиной к Алану, потёр переносицу и устало простонал.

Алан, все это время молча наблюдавший за ним, хмыкнул.

– Он не знает о том, что происходит здесь, – тоном учителя, который вынужден объяснять по сто раз простые истины этого мира, повторил Алана. – Он не видит, что происходит здесь. Но ты прав. Даже если бы он существовал в этом мире, ходил рядом с нами и даже влиял на наши жизни… Ему плевать. Ведь так легко оправдать свою профессиональную дисфункцию, назвав ее неисповедимостью. Надо было мне так же сделать.

Неисповедимость божьего промысла всегда ставила Уильяма в тупик. Как и попытки священников объяснить все происходящее чьим-то высшим замыслом, о котором они, как и всегда, ничего не знали. Они считали себя сведущими в делах божественных, но порой даже не могли процитировать ни строчки из Библии. Они читали по бумажке, но призывали своих прихожан заучивать и повторять молитвы до посинения. Если божий промысел действительно был неисповедим для человеческого разума, то это объясняло, почему Уильям не мог понять принцип отбора священнослужителей.

Ведь только всезнающий и мудрый Бог мог избрать своими помощниками на земле старых немощных стариков, восседающих в своих мраморных дворцах где-то на другом континенте.

Уильям тут же замотал головой, с такой силой сжав края Библии, что бумага натянулась и надрывно затрещала. Служба подходила к концу, а голова Уильяма от запаха ладана болела все больше. Но встать сейчас – значит привлечь к себе все внимание прихожан рядом с ним, ведь и скамья и старые деревянные двери были слишком скрипучими для незаметного исчезновения. Подобный жест был бы слишком некультурным с его стороны.