Солнце встанет!

Анастасия Лаврентьевна Строганова долго приглядывалась к Лике, потом отвела сына в сторону и проговорила с выражением красноречивого страха:

– Силушка, милый ты мой! да она у тебя не из курсисток ли тех, что без толку по Петербургу мокрые хвосты треплют?

– Не бойтесь, мамаша, не курсистка Лидия Валентиновна! – поторопился успокоить мать Сила.

– А не больна она у тебя?.. Ведь, глядеть не на что! Худа, как щепка!

– Нет, здорова, мамаша, – едва удерживая улыбку, отвечал Сила.

– То-то, смотри!.. Ох, не радостна мне твоя свадьба, Силушка! Толи бы дело из нашего общества купеческого выбрал… А то слава одна, что генеральская дочка, а ни приданого за ней особенного, ни красоты не видать…

– Ну, уж вы это молчите, мамаша! Лидия Валентиновна – красавица, каких мало, а душа у нее – бриллиант! – горячо возразил Сила.

Лика случайно услышала этот разговор и только улыбнулась в душе.

Приданое, красота, здоровье… какими дикими, какими странными казались ей эти слова… Причем тут красота, здоровье, деньги, когда ее душа тесно прилегла к душе Силы и обе их души ждут появления сверкающего солнца народного благополучия?

Строганов-отец произвел на нее более отталкивающее впечатление, нежели его недалекая супруга. Он своими рысьими глазками умел живо разглядеть все преобразования и усовершенствования на фабрике.

– Баловство это, брат, – сердито хмурясь, произнес он по адресу сына, – распустил парод, поблажки одни… Наших фабричных во как держать надо, – сжимая свой огромный кулак, добавил он, – тогда только они поймут, что они в капиталистах нуждаются, а не мы в них.

Все это вспомнилось девушке, пока она лежала, пробудившись в постели. Новый гудок на фабрике заставил ее быстро подняться… Было восемь часов и все спали еще в нескучневском доме. Только с кухни доносился стук ножей да в гостиной возилась горничная с уборкой комнаты.

Весь дом как бы преобразился с приездом гостей. Вместе с появлением Марии Александровны, матери Лики, появились и шелест шелковых юбок, и одуряющий аромат духов «вера-виолетта», и французская непринужденная болтовня. Брат Анатоль привез с собою безразличное отношение к «диким идеям» Лики и великолепные розы.

Внезапная мысль при виде цветов бросила в краску лицо Лики. Она быстро взглянула на часы.

Четверть девятого. До «Старой усадьбы» всего три версты. Она успеет сходить туда и положить в старом бельведере эти розы. Она не знает, куда увез тело Ханы князь, но место кончины маленькой японочки она покроет цветами. Пусть эти цветы скажут другому бедному увядшему цветку Востока, что его искренне оплакивает златокудрая девушка. И, быстро одевшись, Лика пустилась в дорогу.

ХVIII

Все били уже в сборе, когда раскрасневшаяся, порозовевшая от быстрой ходьбы Лика вошла в столовую.

Ее мать лежала в шезлонге и читала газету. Ее чуть подрисованное лицо могло сойти за молодое при тусклом освещении сентябрьского дня. Невестка Карской, маленькая толстенькая женщина в блузе-распашонке, какие обыкновенно носят беременные женщины, была далеко не авантажна со своим одутловатым лицом и безучастным взглядом усталых апатичных глаз. Лика невольно вспомнила другую Бетси, какою та была года три тому назад, бойкую, веселую хохотушку, и ее сердце болезненно сжалось. Зато Анатолий остался тем же. От замены военного платья штатским отставной корнет не проиграл нисколько. При виде Лики он быстро пошел ей навстречу.

– Наконец-то! А я чуть-чуть не умер с тоски… Смотрел в окно… на красную рябину и вспоминал, что сегодня маленький Рагозин должен приехать со своей Нинеттой из Парижа и какую шикарную встречу закатят ему на вокзале наши друзья!

– Анатоль! – с ужасом протянула Карская и сделала испуганные глаза в сторону Бетси.

– Ах, пожалуйста! – недовольно протянула та, – я не ревнива… Не стесняйся, Анатоль! – насмешливо бросила она в сторону мужа.

Тот только поклонился ей чуть заметным поклоном и продолжал:

– Лика… Надеюсь, ты не последуешь примеру «у моей дражайшей половины» и не станешь допекать Силу своей ревностью. Не рекомендую… Честное слово, это не способствует семейному счастью.

– Чем меньше требований, тем больше счастья! – томно проговорила Карская.

– Да, maman, не правда ли? – с чуть заметной усмешкой произнесла Бетси, – оттого-то я и не слишком требовательна к моему Анатолю.

– Бетси искала совершенства и уверяет меня, что я обманул ее ожидания… – насильственно смеясь, произнес Горный. – Но, ведь, я не лгал ей, нисколько, я ничуть не причислял себя к идеалу мужа.

– А что касается идеала, – отозвалась со своего места Бетси, – то я придаю ему надлежащую цену; найти идеал так же трудно, как и прожить жизнь без супружеской лжи.

– Это – маленький философ в юбке, и она права, – подтвердила Карская. – Идеальных мужей нет… кроме petit papa, конечно.

– И Силы! – улыбнулась Лика.

– Ликушка верно сказала. Сила Романович – золото! – вмешалась в разговор Зинаида Владимировна. – Таких людей, как Сила, днем с огнем не сыщешь. За них я спокойна.

– Ручаться нельзя ни за кого… – устало проговорила Бетси.

– Милая, ты не здорова и все тебе кажется в мрачном свете. Конечно, надо принять во внимание твое положение… напрасно ты пустилась в такой долгий путь! – бесстрастно произнесла Карская.

– Я хотела полюбоваться на ее счастье. Милая Лика, ведь, вы ничего не имеете против этого! – и толстенькая женщина протянула руки Лике.

Та порывисто бросилась к ней, схватила эти маленькие ручки и сжала их в своих. Чутьем догадывалась Лика, как глубоко несчастна бедная невестка, и всей душой сочувствовала ей.

– Милая Бетси! – прошептала она чуть слышно на ушко молодой женщине, отчего бледные щеки последней окрасились мгновенным румянцем. – Вы оденете меня к венцу, не правда ли, милая Бетси? После обеда мы пойдем одеваться… Венчание назначено в восемь. А пока, что говорится в сегодняшних газетах, мама?

– Беспорядки всюду и везде… В вашем городе еще спокойно?

– Вполне… – мотнув головой, сказала Зинаида Владимировна.

– Я не понимаю, чего хотят эти люди? Пожар народного движение охватил половину России… А эти забастовки, эти волнения на фабриках… эти митинги и сходки, к чему приводят они? – и Карская нервно подернула плечами.

– Милая мама, вы спрашиваете, чего хотят эти? Хотят иметь свою человеческую долю, в которой отказано им. Хотят сознательного равенства с вами поставленными в более благоприятные условия, – горячо произнесла Лика.

– То есть, хотят быть господами, хочешь ты сказать? – прищурившись на дочь, спросила Карская.

Сознание господства должно жить в каждом человеке, – еще горячее подхватила Лика. Человеку определено быть царем животного и растительного мира, и если бы Творец хотел господства одних и рабства других, Он создал бы патрициев и плебеев аристократов и пролетариев, вельмож и шляхту… Он положил бы границы между первыми людьми. Но создав Адама, Он сделал его царем хлебопашцем, садовником того дивного сада, который зовется эдемом, и господином, властителем в одно и тоже время.

– А по-моему, не то, – снова подняла голос Карская. – Есть люди, которые привыкли к рабству и труду с колыбели, и давать им новые условия жизни, довольство, роскошь и негу, – значило бы выбить их из колеи.

– О, как это безнравственно, что вы говорите, сестра! – раздался из угла голос до сих пор молчавшей Зинаиды Владимировны. – Если они родились в нужде, грязи и смраде, в отрепьях и наготе, их надо пичкать хлебом с мякиной, по-вашему, и сделать из них белых невольников, потому только, что они поставлены с колыбели в худшие условия?

– Но нужно же кому-нибудь работать! – капризным тоном проговорила Марья Александровна.

– Работать нужно всем и наслаждаться жизнью всем надо тоже в равной степени. Пусть труд и богатство будут ровнее распределены между классами и тогда… тогда Россия будет идеалом европейского государства, – прозвучала мощная тирада с порога комнаты.

– Сила Романович! – вырвалось из груди присутствующих.

– Ты с ума сошел? В день свадьбы жених показывается на глаза невесте! – в патетическом ужасе произнес негодующим тоном Анатоль.

– На минуточку-с, ей Богу, на минуточку-с, – растерянно произнес богатырь-Строганов, – у меня дельце есть до Лидии Валентиновны, – и, смущенно сияя своими добрыми глазами, он протянул Лике небольшой конвертик. – Вот-с мой свадебный подарок, Лидия Валентиновна, – произнес он, совершенно растерявшись, – благоволите принять-с! А теперь исчезаю! – и, весь малиновый, Сила Романович скрылся за дверью, успев всунуть в руку Лики принесенный конверт.

– Что это такое? Банковый билет, кажется? – и, забыв все свое аристократическое достоинство, Марья Александровна быстро вскочила со своего места и с легкостью девочки подбежала к Лике. – Билет в несколько сот тысяч!

Лика вскрыла конверт и, вынув оттуда толстую синенькую книжку, быстро раскрыла ее.