Копенгагенский разгром. Приключения графа Воленского

– Дверь… дверь… – повторяла она, пока я расправлялся с белым кисейным платьем.

Дверь я захлопнул ногой, повалил Элен на кровать, а потом долго и с наслаждением мстил ей за все причиненные мне обиды – за глупость Николь, и за подлость мосье Каню, и за несовершенство этого мира в целом.

Потом мы лежали, поглаживали друг друга и молчали. Мне ни о чем говорить не хотелось, а Элен еще во время любовной баталии несколькими восторженными вскриками исчерпала весь свой словарный запас.

Вдруг раздался тихий стук в дверь. Мадемуазель де Понсе, не стесняясь моего присутствия, крикнула:

– Да.

Беззвучно вошла Николь и остановилась, потупив взор.

– Что случилось? – спросила Элен.

– Там пришел полицейский, – ответила горничная.

– Полицейский? – удивилась мадемуазель де Понсе.

А я уже прыгнул с постели и принялся оправлять свою одежду, не обращая внимания на женщин. Добродетель-то они обе сдали, словно лондонскую квартиру.

– Полицейский сказал, что разбойников поймали, – сообщила Николь.

– Поймали?! – обрадовался я.

– Да, – подтвердила девушка и добавила: – Но еще он сказал, что вашего друга убили не они.

– Николь! Перестань чесать языком! – одернула горничную Элен.

– Простите. Я просто подумала, что его сиятельству не терпится узнать новости, – пролепетала девушка.

Глава 4

В гостиной я застал графа Воронцова, Николая Николаевича и мистера Салливана. Семен Романович и Новосильцев выглядели несколько смущенными, а полицейский – негодующим. Вздувшиеся багровые прожилки придавали его физиономии вид садовой грядки с раздавленной клубникой. Он с ожесточением теребил свои бакенбарды и с плохо скрываемым раздражением смотрел на хозяина дома.

При моем появлении инспектор Салливан оживился, явно рассчитывая обрести в моем лице сторонника. Но последовавший далее разговор составил впечатление беседы сумасшедшего с душевнобольным.

– Добрый вечер, мистер Воленский, сэр! – воскликнул полицейский.

– Здравствуйте, инспектор, – ответил я.

– Хорошо, сэр! Мы поймали разбойников! – с воодушевлением сообщил он.

– Похвально, – сказал я. – Но что это за разбойники?

– Хорошо. Это те самые разбойники, что напали на вас в лесу, – уточнил инспектор. – Будьте спокойны, сэр, негодяев ждет виселица!

– Однако до меня дошли разговоры, что к убийству Артемия Феклистова они отношения не имеют, – сказал я.

Салливан развел руками и цокнул языком, словно раздосадованный тем, что кто-то расстроил меня пустячными разговорами. Он прошерстил пальцами бакенбарды и признал:

– Хорошо, сэр. Оно действительно так. Вашего друга кто-то еще укокошил. Но разбойников-то мы поймали!

– Мистер Салливан, – строгим голосом произнес граф Воронцов, – что нам с пойманных разбойников, если убийца гуляет на свободе?!

– Хорошо, сэр! Это вы верно подметили! – согласился инспектор. – Убийца гуляет на свободе! Но разбойников-то мы поймали!

– Помилуйте, мистер Салливан! – подключился к разговору Николай Николаевич. – С таким же успехом вы могли поймать первого встречного! Возможно, он тоже заслуживает виселицы! Но преступление остается нераскрытым, пока убийца не пойман!

Инспектор Салливан побагровел, явно посчитав упрек Новосильцева незаслуженным.

– Хорошо-о, сударь! – протянул он. – Тут позвольте с вами не согласиться! Мы изловили не первого встречного, как вам угодно было выразиться! А мы поймали именно тех разбойников, на которых указал мистер Воленский!

– Послушайте! – вскипел я. – А если бы я сказал вам, что пропало столовое серебро и вы нашли его, вы и тогда посчитали бы, что дело об убийстве можно закрыть?!

– Хорошо-о-о, сэр! – повысил голос инспектор и посмотрел на нас так, словно уличил в сокрытии главной улики. – А что, у вас серебро украли?

Так мы препирались битый час и ни до чего не договорились. Инспектор Салливан ушел, уверенный, что исполнил свой долг, а в благодарность получил оскорбление. А мы так и не поняли, продолжит ли Скотланд-Ярд расследование убийства Феклистова или закроет дело.

– Ума не приложу, как я завтра уеду? – вздохнул я. – Неужто если бы несчастье случилось со мной, Артемий и пальцем не шевельнул бы, чтобы найти и покарать убийцу?

– Друг мой! – воскликнул Семен Романович. – Вы рассуждаете так, словно вынуждены бросить покойного друга стервятникам в пустыне. А как же я и Николай Николаевич? Мы не останемся равнодушными к соотечественникам!

– Не знаю, удастся ли нам докопаться до истины, – поддержал его Новосильцев, – но в одном будьте уверены: мы сделаем все возможное, чтобы раскрыть преступление.

– Простите, господа, – ответил я, – нисколько не сомневаюсь в этом. Но… Семен Романович, вы же более не являетесь…

– Но это не служебный, а человеческий долг, – перебил меня граф Воронцов. – В любое другое время вы должны были б остаться. Но сейчас на чаше весов судьба мира и тысячи жизней.

– Что ж, вы правы, – вынужденно согласился я. – Завтра утром я отправляюсь в обратный путь.

Ночью меня мучила бессонница. Я чувствовал себя предателем по отношению к покойному Артемию Феклистову. А кроме того, не давали покоя мысли. Все было бы просто, окажись убийцами наши незадачливые грабители. Но раз душегубцы не они, то кто?

Зачем кому-то понадобилось убивать Феклистова? Он помчался вдогонку за каким-то старым знакомцем, будучи уверенным, что этот знакомец обрадуется встрече. Значит, можно с уверенностью предположить, что убил его кто-то еще. Но куда пропал этот знакомец? Почему он не вступился за Артемия? А если вступился, но не смог защитить, то почему убежал, почему не оказал содействия полицейскому расследованию?

Затем я вспомнил сомнения Артемия относительно порядочности графа Воронцова. Феклистов не исключал, что, оказавшись в бедственном положении, Семен Романович не погнушается подстроить ограбление. Выяснилось, что граф Воронцов еще до нашего приезда узнал о том, что император лишил его имений. Если следовать логике Феклистова, Семен Романович мог подготовить ловушку заблаговременно, и несчастный Артемий в эту ловушку и угодил. Выходило, что и я ни на секунду не могу чувствовать себя в безопасности.

Но в таком духе можно было рассуждать, если не знаком с графом Воронцовым лично. Уж не знаю, каким образом его отец заработал прозвище «граф Роман – большой карман», но его сын был человеком чести – в этом я не сомневался.

Почти не сомневался.

На этом «почти» размышления мои были прерваны. Скрипнула дверь, и в темноте нарисовалась изящная фигурка в ночной сорочке.

– Ты ворочаешься и ворочаешься. Я все слышу через стенку, и мне тоже не спится, – прошептала Элен де Понсе и юркнула ко мне под одеяло.

Я обнял ее разгоряченное, только что из постели, тело. Сорочка скользнула вверх через голову и белым привидением улетела за изголовье. В этот раз я никому не мстил, а наслаждался дарованной милостью.

– Этот офицер – он был твоим другом? – спросила она потом.

– Как сказать, – вздохнул я. – Мы познакомились недавно, но могли бы стать друзьями. Да что – могли! Уверен, мы стали бы друзьями!