Скелеты в шкафу никогда не врут

К этому времени они вернулись в лечебницу. Миловида, истощённая болью, пошла в свою комнату-кабинет, где с облегчением рухнула в кресло. Она единственная из всего персонала, насчитывающего без малого три десятка человек, жила в лечебнице. Остальные ютились либо в имении Витиаса, либо имели личное жильё.

Сама Миловида всегда говорила, что ей просто лень каждый раз проделывать путь туда и обратно ради своего дурака-мужа. На деле Рентан подозревал, что причина как в раздоре с мужем, так и в здоровье.

Глядя на тяжело дышащую женщину, прикрывшую глаза лёжа в кресле, которая никак не могла отдышаться, он не в первый раз задумался, осознаёт ли кто-то в лечебнице, что такой упадок здоровья далёк от нормы, даже невзирая на почтенный возраст.

Миловида угасала. Медленно, но неумолимо, как цветок без воды. Ей осталось максимум год или два. Рентан ясно видел это по целому ряду признаков. Он ни разу не сказал о своем заключении кому-либо, даже самой женщине. Но она определённо знала это и сама, как и то, что лекарь был в курсе её положения. Иногда Рентан задумывался, не в этом ли причина нелюбви к нему. Что он единственный, кто видит её слабости.

Заметив, что Миловида приходит в себя, он сместил взгляд на убранство комнаты, если так можно было сказать о старой кровати, кресле, столе да ночном горшке. Пожалуй, среди этого всего застекленная оконная рама выглядела интереснее всего. В основном за счёт того, что другие окна в лечебнице закрывала дешёвая ткань.

– Муж настоял, – рассказала вдруг женщина, заметив интерес Рентана. – Сказал, что коль не хочу жить соответственно статусу, так хоть пускай живу нормально. Позвал мастера. Поставили вместе эту дребедень. Лучше б на что полезное деньги пустил.

– Я думаю, что гомункула создал не местный, – продолжил разговор лекарь. – Не из-за мастерства, хотя это тоже. Этим созданиям передаются знания создателя. Не все, конечно, но обычно топография в их число входит.

– Топо-что? – растерянно уточнила Миловида.

– Знание местности, если так можно сказать. Создай кто-то местный гомункула, тот бы не смог потеряться.

– Откуда ты столько знаешь про этих созданий? Ты же из этих, – она едва слышно фыркнула, – тех, кто священные тексты наизусть знает.

– Ну, не наизусть, – скромно заметил Рентан. – Просто пару раз сталкивался с гомункулами раньше.

– «Просто пару раз»? – с нескрываемой иронией уточнила Миловида, но развивать тему не стала. – Не слышала, чтобы в городе гостил какой-то маг.

При слове «гостил» Рентан вдруг вспомнил про приглашение барона и странной формулировке в нём.

– Думаю, завтра я повстречаюсь с этим «творцом», – сообщил он мрачно, ещё раз вглядываясь в текст письма.

– Скажи ему, чтоб не мусорил, будоража голову страже и нам. – Миловида приподнялась в кресле и словно только сейчас заметила Рентана. – Чего ты тут застыл? Иди работай! И не думай, что я забыла про твоё обещание задержаться допоздна! Обмоешь вечером наших стариков – я распоряжусь заготовить пару тазов тёплой воды.

– Работа, достойная санитарки, – заметил с укором, прежде чем уйти, лекарь.

– То есть как раз по тебе, – донёсся ему вслед полный ехидства голос.

Глава 3 – Анализ и дедукция

Рентан, вздохнув, отстранился от пациента и крепко задумался. Его мучила дилемма самого врачебно-моралистского толка из возможных. Обратившийся за помощью ладный мужик средних лет, по имени Ласлав, был здоров как бык, особенно, если бы не злоупотреблял спиртным. Впрочем, обратился он совершенно по иному, почти не связанному с вредным увлечением поводу.

Он выловил лекаря уже после того как тот, решив, что с него на сегодня хватит, закончил с обходом и возвращался в лечебницу. Миловида частенько ставила Рентана на такие «прогулки» по домам городской знати. Могла, конечно, потребовать работать прямо в клинике, как накануне, но скорее из желания повредничать.

Городские богачи, вельможи и прочие люди при власти и богатстве знали Рентана, своеобразным образом уважали и потому причиняли ему куда меньше проблем, чем его коллегам, при этом слушая его наставления относительно внимательно. Менее капризными и надоедливыми детьми в облике взрослых они от этого не становились, но по крайней мере повышался шанс исцеления. Если, конечно, болезнь вообще имелась. Что случалось далеко не каждый раз.

Ласлав выцепил Рентана на финишной прямой, почти в самых дверях лечебницы, куда тот собирался вернуться, переодеться и понемногу начать готовиться к путешествию к барону. Таких просителей, которые лезли, словно тараканы из всех щелей к лекарю, стоило тому быть узнанным, на протяжении каждого дня без исключения обращалось великое множество. Но в данном случае Рентан пройти мимо или прогнать просителя не смог и пригласил в специально предназначенную для осмотра таких визитёров каморку.

Они уже встречались, хотя Ласлав этого, конечно же, не помнил. Произошло это года три назад, поздно вечером, когда Рентан в точно такой же день, но поздно вечером, возвращался в лечебницу. Случилась банальная история: его попытались ограбить. И ограбили бы, но этому помешал здоровенный мужик, который окликнул собравшихся. Ласлав, нетвердо стоявший на ногах и вообще не понявший, что происходит, просто хотел занять пару грошей себе на добавку, но грабители этого, конечно, не знали и ретировались.

Сама причина визита не представляла из себя ничего интересного. Банальное растяжение связок кисти, вызванное чрезмерным трудом. Ласлав, стремясь заработать себе на бутылку, брался за любую работу, даже самую тяжёлую. А как это ни странно, такому здоровяку предлагали чаще всего самую тяжелейшую работу. Обо всём этом он сам рассказал Рентану, ничуть не стесняясь и не скрывая своих пристрастий, а теперь сидел, улыбаясь, и мучил лекаря одним своим видом.

Тот понимал одну очень простую вещь: уйди Ласлав от него сейчас всего лишь с растяжением, он не изменит своим привычкам. Просто не поймёт взаимосвязи. И в следующий раз явится с чем-то посерьезнее. Здоровье-то позволит ему злоупотреблять спиртным ещё долго, но не кошелёк.

Рентан не только мог, но и хотел прекратить это. Однако его совесть и банальная порядочность были против такой манипуляции, пускай и оправданной благими намерениями. Пересиливая себя, лекарь спросил с намёком:

– Ласлав, сколько вы выпили за последние десять дней?

– Да всего ничего! Только по вечерам немного! – улыбаясь во весь рот, не слишком избалованный зубами, признался мужик не без простодушной гордости. – Ну и по утрам, да и днём тоже, но чуть-чуть! Чтоб руки крепкими были и не тряслись! Мне нельзя, чтоб они, руки, тряслись – кормят они меня.

– Полагаю, в этом и есть причина боли, – выслушав всё это, резюмировал лекарь. – Не в руках, в алкоголе.

– Да как так то ж?! – изумился Ласлав. – Всегда ж пил и нормально было! Ну, не поутру конечно, но…

Насчёт «всегда» Рентан сильно сомневался, однако начал с другого конца:

– Вы ведь знаете, что Двенадцать не одобряют пагубных, чрезмерных увлечений?

Пристыженный пациент вполне ожидаемо уткнулся взглядом в пол. Он, конечно же, этого не знал, хотя бы потому что лекарь только что весьма вольно интерпретировал священные тексты.

– Где бушует страсть, там всегда упадок! – продолжил моральное давление Рентан. – И начинается упадок с самого важного, что нам дали боги – организма, нашего тела. Оно слабеет, хиреет и в конечном счёте…

Договаривать, судя по ужасу в глазах пациента, необходимости не было.

– Так… так… так стало быть нельзя мне больше к бутылке-то? – боязливо поинтересовался Ласлав и с надеждой уточнил: – Даже совсем чуть-чуть?

– Я могу лишь сделать вывод из увиденного и своего опыта: Двенадцать указали тебе, что не приемлют разгульства, – чинно, специально выражаясь как можно сложнее, сказал лекарь. – Осмелишься перечить их воле? Только помни: далее последует не отцовское замечание, строгое, но по-семейному мягкое, а гнев всемогущих, чьей воле смели перечить!

– Мой батька всегда учил – нельзя идти против богов, – хмуро припомнил Ласлав. – Так, а по праздникам? В честь Двенадцати-то можно пригубить?

– Только пригубить. Не больше того, чего требует традиция. – Ласлав тяжело вздохнул и понуро кивнул, соглашаясь с этим. – Ну а насчёт руки, – продолжил Рентан, сменивший менторский тон и высказывания на куда более простые и главное понятные выражения, – неделю держать в покое, то есть избегать труда. Продолжит болеть – сходи в баню и пропарься, но никакого алкоголя!

– Как же ж так, в баньке-то и без чарки! – изумился пациент, ещё не до конца осознавший новые реалии. – Традиция ж ведь! Дедушку Пара задобрить надобно…

– По-моему, – скептично заметил лекарь, – его задабривают тем, что загодя, ещё при протапливании, оставляют краюшку хлеба и немного спиртного, – он демонстративно вздохнул с неодобрением. – Выдумки это про алкоголь в бане! – строго сказал Рентан, поддав на всякий случай возвышенно-моралистских изречений. – Блажь и оправдания слабых духом! Пар и чистое тело – вот что тебя в бане заботить должно!

Ласлав покорно кивнул и засобирался на выход. Рентан же, чрезвычайно собой довольный, усмехнулся ему вслед и принялся собираться. Вдруг ему помешал ещё один визитёр. Неожиданный и непрошенный, но приятный.

– Узнает об этом твоём финте Миловида – три шкуры сдерет.

Рентан обернулся на голос. Не успел пациент выйти, а в дверях крохотной каморки, где из мебели была неудобная койка да два стула, уже стоял, подперев собой дверную раму, улыбающийся до самых ушей мужчина. Он пришел не один, а в компании с внушительных размеров ящиком, который, судя по всему, ещё и весил прилично.

Звали его Локто и он был лет на десять моложе Рентана. У них было много общего: оба не из Власвы, оба связали свою жизнь с помощью тем, кто в ней остро нуждался, оба обладали определённым талантом в этом. Правда вот внешность у них различалась, и сильно. Пухленький, маленький Локто едва доставал своему другу и товарищу ярко-рыжей макушкой до плеч. Компенсировал он это шириной и извечной улыбкой.

– Подслушивать разговоры пациентов – Мирослава сдерёт с тебя пять шкур, – стараясь скрыть радость от этого визита, заметил Рентан в ответ.

– Переживу, – незваный гость весело отмахнулся и поставил ящик себе в ноги. – Меня-то она любит.

– Она просто недостаточно тебя знает.

– И слава богам! Ещё чего не хватало!

Локто был владельцем крупнейшего во Власве и окрестностях алхимического магазина «Лучшая тысяча зелий Кальциниуса». Поэтому в лечебнице Эвана мелькал регулярно, будучи основным поставщиком различных медикаментов. Ни в медицине, ни в алхимии он ничего не понимал, его страстью была торговля как таковая. Локто уродился дельцом и весьма искушённым, но не лишенным, в отличие от многих других «коллег», определённых понятий чести, и что не менее важно – банальной порядочности.