Проклятие

– Ба! Да у вас тут кофе! – вваливается шумно Митя, – что ж это вы, черти, не скажете! Давай сейчас! у!

– Да уж ничего нет!

– Хватит! Давай! Он выливает себе гущу из кофейника и присаживается на постель.

– Пусти, дурак! Дай место! – замахивается он на Стряпушкина и добродушно смеется, растягивая свой широкий рот. Он весь длинный, неуклюжий, с огромными, как вилы, руками и мохнатой головой.

– Ну, а какие там карты? – спрашивает дедушка. По вечерам он и сам играет в преферанс, и теперь смеется, блестя маленькими глазками.

– Да я-то ничего! Только семь гривен того! – машет рукой Митя. – А вот Иванов так, тьфу! Он десять целковых спустил, ха-ха-ха!.. и штаны свои проиграл! Ей-богу! и все Гудилину!

Но Дернов краснеет.

– Я все-таки, господа, не совсем это понимаю… – начинает он. – Это то же самое, по-моему, что напиваться пьяным до потери рассудка; для человека интеллигентного это непонятно. Я понимаю так… ну, иногда выпить одну-две рюмки, сыграть партию в дурачки… Но напиваться для того, чтобы потерять сознание или так играть целые сутки без просыпа, как вы, да еще брать деньги за это у товарища, когда знаешь, что у него ничего нет… Это я не могу понять… – он торопится и краснеет еще больше, – это значит человеку сознательному отказываться от своей сознательности, ведь так? превращаться в животное, не давать отчета в своих действиях.

Все на минуту молчат, как будто сконфуженные. Но Митя вдруг просто и добродушно соглашается.

– Свинство! Правда свинство! – машет он своей длинной рукой. – Да это вот Иванов все, чорт! Отыграться, да отыграться! Ну, и отыгрывайся. Тьфу, ты! Сегодня бросим, ничего, – бросим, Иннокентий Иванович! – утешает он Дернова и весело, басисто смеется.

– Господа, тут еще есть кофе? кто хочет? – кричит Стряпушкин, – надо позвать еще кого-нибудь. А ты, Степан, пил? – обращается он к рабочему.

Тот стоит в блузе в дверях.

– Ну, иди, пей! Вот, право, кобенишься! Ведь есть еще!

Это больное место нашей коммуны. Кроме общей коммуны у нас образовалась еще своя, кофейная. Но в ней участвуют только те, кто имеет лишние деньги, и она является как бы привилегированной. Об этом часто подымались разговоры, но они ни к чему до сих пор не привели. Степан денег не платит и потому стыдится пить больше одной кружки, но и не хочет этого показать.

Ему неприятно, что Стряпушкин это подчеркивает.

– Ну, не хочу. Вот пристал! не хочу! Сказал тебе, не хочу! – злится он.

Но Митя не согласен с такой стыдливостью.

– Что тут стыдиться?! Давай, выпью! – и смеется своим длинным ртом.

Все веселы, шумны.

Дедушка ждет обеда и похлопывает себя по брюшку. Над ним смеются.

– Что, дедушка, пополнели у нас?

– Да что вы? разве уж я в этом самом деле так потолстел? Ведь это же клевета на меня!

– Ну уж, дедушка, молчали бы лучше!

– Выйдете из тюрьмы, нас подведете. Скажут, – да какие же это такие узники по тюрьмам.

– Смотрите! Вы бы поголодали перед тем, как вас освобождать будут! – предлагает Митя.

– Да погодите! Вот поглядите лучше, какое письмо я получил! – смеется дедушка и вытаскивает письмо. – Что вы, в самом деле, на меня нападаете?!

Вот послушайте: одна особа мне пишет. «Крепитесь, говорит, и мужайтесь, вы, мученики за свободу. Мы, говорит, даже и представить себе не можем всего ужаса заключения в мрачных казематах тюрьмы…»

– В мрачных казематах тюрьмы! – раздается взрыв смеха.

– Ну уж и мученики! – заливается Стряпушкин.

– Они там в самом деле думают, что мы на одной воде сидим.

Все острят и смеются.

– А у нас тут гусь!

– Индейка!

– Да и винцо есть! – подмигивает тихо Митя дедушке. – Потеха, ей-богу!

Все долго смеются.

– А все-таки, господа, это еще спасибо Дерюгину, что у него сестра такая есть… А то бы и без индюшки сидели! – говорит, насмеявшись, Данченко.

Все на минуту задумываются. Митя острит.

– Да что ж, господа! Я бы от воли не отказался!..

Все опять смеются и шумят.

– Публика, обедать! Публика, обедать! – раздается из коридора. Староста Иванов шаркает по коридору калошами, сапог у него нет, и тащит кастрюлю со щами. Все жадно бегут туда.

– А мы еще того! – останавливает Митя дедушку.

– А разве есть?

– О! да как же нет! Конечно, есть. В дверях появляется Гудилин и потирает руки, он уже тут как тут, пронюхав, что есть водка.

– Ну так того, конечно, того! – соглашается быстро дедушка и осторожно вытаскивает из столика свою чистенькую и единственную на всех рюмочку.

Дерюгин аккуратно наливает ее до краев из чайника водкой, пронесенной накануне надзирателем, и все по очереди выпивают.

– Хорошо! – крякает дедушка.

– Хорошо! – подтверждает Митя.

– А я б и еще по одной не отказался! – потирает руки Гудилин.

– Тут одному Иванову еще осталось! – провозглашает Дерюгин.

Иванов быстро протискивается и, проглотив залпом рюмку, исчезает…