Инвестком

«За свободную квартиру можно будет взять пятьдесят, – тут же прикинул Игорь, – а если приватизировать, то и того больше».

– Эти тупыри мне осатанели, – призналась Настя. – Побыстрее бы с ними развязаться. Эта дура, Люся, из-за своей глупости утратила право на приватизацию. Нагулялась, наплодила детей-уродов из-за пьянства, одна глухонемая, другой дебил, от третьего отказалась в роддоме, теперь уезжает в Нижегородскую область в деревню. Материну квартиру продали, купили дом, а эта пойдёт им на пропой. Я из-за неё по судам избегалась.

– Из-за чего суд? – забеспокоился Игорь.

– Из-за третьего ребёнка. Эта дура Люся лет двадцать назад отбила мужа у нынешней начальницы ДЕЗа. Теперь та ей мстит. Не хотела давать документы. Нарочно зарегистрировала третьего.

– И что суд?

– Суд признал, что его не было.

– Так он был, или его не было? – не понял Игорь.

– Был. Но суд признал, что не было.

– Взятка?

– Ой, какая там взятка с этой паршивой овцы. Я подговорила свидетелей. Судья такая же дура.

– Ладно, суд всему голова. Раз суд решил, что не было, значит, не было, – подвёл итог Игорь.

Барзани была в восторге.

– Игорь Григорьевич, квартира маленькая, не стоит тратить деньги на приватизацию. Продадим неприватизированную? Вы в этом понимаете лучше меня.

– Вполне, – пообещал Игорь.

Дальше следовало согласовать вариант с Разбойским и с главным менеджером «Инвесткома» Куликом. Те, как и Барзани, одобрили сразу.

– Будем чистить Москву, – торжественно сказал Разбойский. – Кулику так и пишите в проекте: «маргинальный вариант».

Подписывать договор пришли Настя, Люся-дура с глухонемой дочкой и Люсина невестка Ольга.

– Игорь Григорьевич, я вас отблагодарю, отдам пятьсот долларов из своей доли, только ради Бога отправьте эту дуру с дочкой к матери, – с места в карьер принялась умолять Ольга. Игорю стало смешно. Он сразу сообразил, что над простодушной Ольгой рьяно поработала Настя – внушила, что продать квартиру-неприватку практически невозможно и надо благодарить Бога, что Игорь Григорьевич согласился выкупить квартиру на свой страх и риск исключительно ради неё, Насти. Судя по всему, Настя давно занималась их психологической обработкой, Ольга с Люсей-дурой смотрели на неё благоговейно, как на спасительницу.

– Это же надо, какие дураки, – продолжала Ольга. – Люська всю жизнь дура. А её сынок, Ваня, тот вообще что отчебучил. Его поймали на вокзале и заставили переписать комнату. Несколько месяцев ночевал по подвалам, пока Володя, мой муж, не отловил его и не отвёз к бабушке в Нижегородскую область. Это полный кретин.

– Можно комнату отыграть через суд обратно, – предложил Игорь. Вариант был хлопотный, но интересный, на нём можно было очень прилично заработать.

– Ой, да не связывайтесь вы с ним. Это такое фуфло. Всем растрепал в деревне, сколько мы взяли за бабушкину квартиру. В деревне про такие деньги даже не слышали. Их там чуть не ограбили. Там полно стало азербайджанцев, цыган и всякой разной нечисти.

Настаивать Игорь не стал. Лучше было переговорить с Ольгой без Люси и Насти.

Подписать договор Игорь пригласил Барзани. Едва она вышла, Настя разбушевалась.

– Терпеть не могу этих черножопых. Игорь Григорьевич, почему она ваша начальница? Эта чёрная вам в подмётки не годится. В «Жилкомплексе» над ней все смеялись.

– Ты её знала?

– Ещё бы. Эта сучка как-то увела у меня клиентов. Я хотела набить ей морду, так она несколько месяцев пряталась, пока не слиняла совсем.

Утихомирить разбушевавшуюся Настю стоило немалых усилий, Игорь был очень рад, когда выпроводил их всех из «Инвесткома».

45

Ордер Игорь оформил на себя. «Инвестком» платил за это пятьсот долларов. Люся с дочкой зарегистрировались в Нижегородской области, привезли документы в заклеенном конверте и вместе с Настей отправились сниматься с учёта.

В советское время труднее всего было прописаться, особенно в Москве. Прописка – советский эквивалент крепостного права. Москва являлась городом закрытым, привилегированным, московская прописка представляла собой огромную ценность – открывала доступ к лучшему снабжению и образованию, к престижной работе и карьере, к театрам и музеям. За прописку сотни тысяч людей годами, а то и десятилетиями работали по лимиту. Ради московской прописки люди женились и выходили замуж, нередко фиктивно, существовала даже целая индустрия фиктивных браков со своими сводниками и маклерами. Нередко решения о прописке принимались в Московском горкоме и даже в ЦК.

Ещё и в двухтысячные годы люди старшего поколения нередко трепетали от этого советского слова: «прописка»; для многих московская прописка становилась высшим достижением в жизни. Однако в середине девяностых всё переменилось. Новая Россия, стремясь прослыть демократической, – говорили, что вступая в ОБСЕ, Российская Федерация обязалась отменить прописку, – заменила сталинскую крепостную прописку на регистрацию. Правда, не очень понятно было, чем регистрация в принципе отличается от прописки, но теперь при наличии собственного жилья или ордера зарегистрироваться стало легко, зато выписаться, то есть сняться с регистрационного учёта, особенно из Москвы, превратилось в трудно решаемую проблему. По правилам, человек должен был зарегистрироваться в новом месте, там ставили в паспорт штамп о регистрации и одновременно о выписке с прежнего места жительства, после чего милиция сама обязана была отправить по почте листок прибытия и талон о регистрации по новому адресу. Но милицейская почта работала из рук вон плохо – документы не прибывали месяцами или вообще терялись, человека годами не снимали с учёта, а значит, нового собственника или обладателя ордера не регистрировали[89 - В 2000-е годы собственников жилья стали регистрировать при невыписанных предыдущих жильцах, за которых новым собственникам приходилось оплачивать коммунальные платежи. При этом, теоретически, прежние жильцы могли вернуться.]. Бывало, убывший человек повисал на годы. Поэтому опытные люди в обход правил в новом месте всеми способами старались взять документы о регистрации или их дубликаты на руки и отвезти на прежнее место жительства, однако по инструкции там их не должны были принимать.

Считается, что коррупция – абсолютное зло. Но в России с её дурными законами и ещё более дурными инструкциями, с издевательской системой их исполнения, коррупция нередко – единственный способ преодолеть бессмысленную дурь установлений. На практике стоило только заплатить паспортистке, документы в запечатанном конверте почти всегда принимали, а людей выписывали без проблем. И здесь, на Хохловке, бойкая Настя, как всегда, отдала паспортистке конверт и сунула деньги. Однако на сей раз через несколько минут паспортистка вернулась ни с чем.

– Начальница сказала: только по почте.

Цена снятия с регистрации возрастала многократно. Так, по крайней мере, посчитала Настя. С этим они и приехали в «Инвестком». Ради такого случая Игорю пришлось получить деньги в кассе, естественно, в счёт Люсиных будущих доходов. Все вместе снова отправились на Хохловку.

– Эта майорша – известная сволочь, мне приходилось с ней сталкиваться, – предупредил Игорь.

– Игорь Григорьевич, я – артистка, – похвасталась Настя, – я устрою такой концерт, что она не устоит. Буду лить слёзы в три ручья.

С деньгами и запечатанным конвертом Настя скрылась за дверью майорши. Через некоторое время в кабинете послышался крик, потом какие-то странные звуки. Игорь слегка приоткрыл дверь. Настя, рыдая, стояла на коленях перед майоршей, что-то говорила, всхлипывала и старалась обнять майоршины ноги. Та испуганно отодвигалась. Игорь прикрыл дверь. В кабинете снова послышались крики, затем Настя стремительно вылетела из кабинета.

– Вот сволочь, – Настя почти кричала, – это ты, Люся, во всём виновата. Зачем ты ходила в ДЕЗ и трепалась, что продаёшь квартиру за тридцать тысяч долларов? Это знаешь во сколько тебе теперь станет?

Люся затравленно молчала, зато Ольга принялась её отчитывать. Настя бросилась с деньгами к паспортистке, та распечатала конверт, – ко всему оказалось, что листок прибытия в районной милиции заполнили неправильно, и Люсе снова придётся ехать в Нижегородскую область. Через несколько дней Люся вернулась с новым конвертом, сумма для майорши снова возросла, Настя отправилась к ней повторно. На сей раз паспортная начальница смилостивилась. Знакомая паспортистка оформила всё за двадцать минут. Теперь можно было ехать в «Инвестком» за деньгами. Из сорока двух тысяч долларов, положенных Люсе, за минусом потраченных на майоршу, Настя отсчитала себе семь. Остальные деньги Люся попыталась спрятать.

– Ты что, Люся, совсем скурвилась? – возмутилась Ольга. – Поперхнёшься ты этими деньгами. Гони, как договаривались.

Люся испуганно положила перед Ольгой десятитысячную пачку. Та отсчитала ровно половину.

– Игорь Григорьевич, я вам обещала, – Ольга счастливо расслабилась и отсчитала пятьсот долларов.

В тот момент, когда Игорь взял деньги, в комнату вошла Ирина Шотаевна.

– А мне? – то ли полушутя, то ли в самом деле попросила она. – Я тоже хочу. Мне тоже нужны деньги.

И тут Настю понесло.

– Чёрным не даём. Попрошайка. Тебе на какой хрен, сука. Я ещё не забыла, как ты уводила у меня людей.

На Настин крик сбежались сотрудники.

– Она меня оскорбляет. Она хулиганка, – кричала Барзани. – Обманщица, её надо отправить в милицию.

Игорь, заняв позицию между Барзани и Настей, старался побыстрее выпроводить клиентов, но возбуждённые Настя и Барзани продолжали кричать до самого выхода.

Как ни странно, Игорь беспрепятственно зарегистрировался в новой квартире и получил документы на руки, чтобы отнести на место прежней регистрации. Майорша благосклонно взяла деньги. Отнести документы было нужно, чтобы через месяц-другой, продав бывшую Люсину квартиру, без помех зарегистрироваться на прежнем месте.