Канарейка

– И… Зачем? Он пошёл…

– Да сядь уже. Не мельтеши, – начцеха щелкнул кнопкой электрического чайника. – На допрос! Зачем! Всех допросили, чьи отпечатки нашли на «колокольчиках». Тех … Ну, ты понял, – он дёрнул рукой, указывая оттопыренным большим пальцем в нужную сторону. – Кого здесь, а кого на Литейный вызывали, к следователю.

Дмитрий Игнатьевич за прошедшие дни редко бывал в цеху, но сейчас припомнил, что, действительно, некоторые станки время от времени пустовали. В голове снова полетела карусель мыслей. Только ухватить Дмитрий Игнатьевич ни одну не мог, да и были они все обрывочные и нечёткие.

– А меня, наверное, тоже ж… – замямлил он. – Не нашли, что ли? Я же на улице… – он вытянул руку в сторону ворот.

Дмитрий Игнатьевич испугался, что пропустил самое важное. В голове как будто зародился и стал расти камень. Чайник перестал шипеть, злобно забулькал, динькнул и отключился. Начцеха налил кипятка в грязную кружку с рисунком улыбающегося пёсика и пополоскал в ней несвежий пакетик с заваркой. Со свистом отхлебнув, он поморщился:

– Фу, вторяк!

Дмитрий Игнатьевич смотрел на собачью улыбку на чашке и думал: «Нет, это просто не может происходить со мной! Меня здесь нет». Начцеха бросил в чашку кусочек сахара:

– Не знаю. Мне начальник Первого отдела дал список и намекнул, мол, те, кто оставил отпечатки. Тебя в нём не было.

Дмитрий Игнатьевич вспомнил, как не снял краги, когда собирали «колокольчики». И когда он теперь попадёт к следователю, неизвестно.

– А допрашивали-то из-за чего? Из-за того, что… – у него едва не вырвалось «мы», – ну, это… разбросали их, или чего?

– Дима! – начцеха закатил глаза. – Ты проспал, что ли, всё? Пропали «колокольчики», понимаешь?

– Как пропали? Татьяна же их пересчитала, – Дмитрий Игнатьевич понял, что переигрывает. «Не пропал? Пропали!» – во рту у него пересохло.

Начцеха размешал сахар и, сделав большой глоток, натужно прохрипел:

– В экспедиции пересчитали – двух нету, – он показал пальцами «V» и кашлянул. – А где они пропали, Дима, это теперь госбезопасность выясняет. И влетит, кстати, всем. С директора наверняка спросят, как эти ювелиры в режимной зоне оказались. И как… Так, ладно, у тебя ещё есть вопросы?

Дмитрия Игнатьевича волновал один единственный вопрос:

– А Генке-то теперь чего будет?

Впрочем, он сразу понял, что и этот вопрос задал не по адресу. Начцеха разразился матерной многоэтажкой, суть которой сводилась к запрету вступать кому попало в интимные отношения с его мозгом. Выговорившись, он залил гнев спитым чаем и задумчиво добавил:

– Да эти «колокольчики» наши – старьё. Сейчас, где-то на севере делают, нового образца. Им же, видал, свежий воздух нужен. Но я тебе ничего не говорил! Мало ли что! – он махнул на Дмитрия Игнатьевича рукой. – Давай, Дим, иди работай! Если закончил на сегодня, дуй домой. Пока отпускают.

Дмитрий Игнатьевич и так уже шёл к двери. «Домой! Домой бегом! Надо вытаскивать Генку. Второй валяется где-нибудь в цеху, а свой надо вернуть», – наконец-то появилась осмысленная цепочка действий.

На проходной дежурили те охранники, через которых Дмитрий Игнатьевич прорывался с медведем. Но сейчас у стойки топтались ещё и два омоновца. При виде их масок Дмитрий Игнатьевич оторопел, вспомнив бандитов в фургоне. Омоновец поменьше неожиданно приятным голосом позвал Дмитрия Игнатьевича:

– Приготовьте пропуск, пожалуйста, товарищ.

– Красенков, – с кривой ухмылкой пренебрежительно протянул молодой охранник.

– Спасибо, Дмитрий Игнатьевич! – сказал приятный голос из-под маски, коротко заглянув в документ.

Человечность отношения к нему грозного воина в бронежилете и с автоматом так растрогала Дмитрия Игнатьевича, что ему захотелось прямо сейчас признаться: «Ребята, это всё из-за меня! Я украл этот несчастный «колокольчик»! Меня арестуйте, а мальчика отпустите!» На мгновение он вдруг поверил, что так и нужно сделать, и даже что это уже произошло. Напряжение немного отпустило и сердце наполнилось доверием к этим сильным и, как хотелось думать, честным людям.

– Проходите, пожалуйста, не задерживайтесь! – омоновец аккуратно потянул Дмитрия Игнатьевича за локоть.

– Да-да, извините! Всего доброго!

Зинаида

В незнакомом финском городе Зина заплутала. Крадучись, объезжала она улицы Лаппеенранты, погромыхивая тоннами металла в шаланде. Когда адрес, указанный в документах, наконец отыскался на одном из полуостровов озера Сайма, стрелка уровня топлива улеглась рядом с нулём.

– Приехали, – вздохнула Зина.

Синие металлические ворота автоматически открылись и фура втянулась в проезд меж аккуратных штабелей проката, кип металлических листов и бухт проволоки. Из бытовки, напоминавшей игрушечный деревенский домик, вышел упитанный невысокий здоровячок с широким лицом и светло-русой бородой. Под его рабочей курткой оранжевого цвета, на синем свитере паслись голубые олени. «Лет тридцать пять – сорок, – непроизвольно прикинула Зина. – Похож на человечка из конструктора “Лего”».

– Здрасте! – Зина не решилась здороваться по-фински, хотя это и было совсем просто.

– Мой![2 - Привет (финск.)] – во все зубы улыбнулся финн.

Она раскрыла купленный в Питере разговорник и ткнула пальцем в слово «diesel?ljy»[3 - Солярка (финск.)]. Крепыш кивнул и что-то крикнул рабочим. От бригады, разгружавшей Зинину фуру, отделились двое, закинули двухсотлитровую бочку в кузов маленького смешного грузовичка, прыгнули в кабину и уехали. А финн продолжал улыбаться и суетиться около Зины. Кое-как объяснил ей, что его зовут Тойво Мякеля, и что здесь одна из его баз. Когда машину разгрузили и заправили, он повёл Зину в ресторан ужинать. Она упиралась и отнекивалась, пытаясь объяснить, что плохо одета, что мало времени и пора ехать. Но он ничего не слушал и без умолку лопотал, запинаясь на согласных и распевая гласные. Зина не понимала ни слова, но по его горящим глазам под бровями цвета соломы и так всё было ясно.

Поняв, что все посетители заведения проигнорировали дресс-код, даже если он и установлен, Зина перестала думать о своем внешнем виде и сосредоточилась на меню. Какую именно солёную рыбу подали на закуску, она не поняла. Форель – не форель. Зину больше смутило слово «лохи» в её названии. Потом ели оленину с картошкой и брусникой. Очень хотелось вина, но пришлось отказаться. После кофе с черничным пирогом желание уезжать исчезло окончательно. Но выбирать не приходилось. Тойво долго не мог расстаться с Зиной. Стоял рядом с машиной и разглагольствовал, не давая ей уехать. Тогда она снова показала ему разговорник и рискнула выговорить: «Diesel?ljy!». Тойво заохал, поднялся на ступеньку кабины и поцеловал Зине руку. Для него это стало красивым ритуалом, и каждый Зинин отъезд сопровождался рыцарской сценой с той только разницей, что рыцарь забирался к даме на коня.

Всю дорогу Зина вновь и вновь проживала время, проведенное с забавным толстяком, и смущенно посмеивалась. По возвращении в Петербург, в дополнение к разговорнику, она купила ещё и самоучитель финского.

…

Как-то, после очередного рейса, Зина заехала к Тамаре забрать Дениса. Тамара тоже только что вернулась домой и по-барски отпустила водителя:

– Свободен!

– Фил, а кто тут эту бандуру ставит? – водитель возмущенно показывал на тягач Зинаиды. – Не проехать ваще!

– Я переставлю, – бросила Зина Тамаре и дёрнулась к машине.

– Иди-ка сюда! – Тамара подтолкнула Зину в парадное и гавкнула на водителя: – Свободен, сказала! Не можешь проехать, будешь пешком ходить.

Когда они поднялись на пару этажей, Зина, прислонилась к стене у окна:

– Ну, что ты ещё придумала? – устало спросила она.

Тамара расстегнула чёрную короткую «пропитку», присела на подоконник вполоборота к Зине и вставила в длинный мундштук свою любимую «Астру».

– Короче! – Тамара затянулась. – Дело к ночи. В воскресенье загрузишься и поедешь, как обычно…

– В воскресенье же…

– Закройся! – не меняя интонации, Тамара оборвала Зину. – Не доезжая Брусничного[4 - Пункт пропуска через РоссийскоФинскую границу (до 2001 года находился в пос. Брусничное, под Выборгом).], за повором на Кирпичное, тебя встретят люди, груз им покажешь. Если найдут, что им надо, заберут.

– Том, ты в своем уме? – возмутилась Зина. – Как это, заберут? Там же вес по накладной!

– Одно возьмут, другое положат. Всё будет взаимно нежно и обоюдно ласково, не сцы!

– Тома, во что ты меня впутываешь? Скажи! Что это за металлолом такой, а? Каким ещё людям я его должна показывать? Тома, это твои дела, при чём тут я?