Их женщина

– Как дела, Шелли? – Усмехаюсь.

Меня здесь все знают. А еще они все в курсе, что с меня нечего взять – мы бедны, как диванные клопы. И воняем также.

– Все нормально, Джимми. – Она затягивается, демонстрируя длинные ногти с облупившимся по краям маникюром. – Только вот с клиентами тухло, сам видишь.

– Ничего, – будто бы утешаю ее, – еще ведь только начало вечера.

И прячу руки в карманы.

– Кроме шерифова сынка сегодня еще и не было никого. – Вздыхает Шелли, небрежно приваливаясь к стене. Ее юбка шириной с мою ладонь задирается, обнажая край коралловых трусиков. – Парнишка пришел расставаться с девственностью. Большое дело. Видать специально копил, откладывал со школьных завтраков или карманных денег. – Шлюха смеется, отгоняя рукой сизый дым. – Мятые пятерки, замусоленные десятки. Умора! Вывалил все это передо мной и покраснел. – Она закатывает глаза. – Пришлось, как следует, поработать, чтобы расшевелить его дружка. Пока в рот не взяла, он и не проснулся. Забавный мальчишка.

– Ясно. – Прочищаю горло, старательно отгоняя от себя яркие картинки того, как Чарли Андерсон развлекается со старой проституткой на папины деньги. – Я ищу свою мать. Не видела ее?

Шелли тушит бычок о стену и швыряет прямо на землю.

– Малыш, не совался бы ты туда. – Кивает на бар. – Этот ублюдок Джо настоящий псих. Я начинаю переживать за тебя.

– Все будет нормально, Шелли. – Обещаю.

– Не уверена. – Она поправляет титьки, затянутые в блестящий розовый топик, и складывает руки на жирной талии.

– Я тебе говорю.

– В прошлый раз он вышвырнул тебя отсюда пинком под зад, малыш. И выбил твоей матери зуб.

При мысли о возможной встрече с хромым Джо у меня желудок начинает колотить нервной дрожью.

– Просто спрошу, не собирается ли она домой. Ее трое суток уже не было.

Шлюха цокает языком.

– Ну, о’кей. Мое-то какое дело? – Пожимает плечами. – Удачи тебе. – Делает несколько шагов по направлению к своим товаркам и оборачивается. – Если тоже надумаешь… ну, я насчет того, чтобы обкатать твоего жеребца в первый раз, приходи, сделаем в лучшем виде.

– О, спасибо… – Теряюсь я, еще раз оглядывая ее с ног до головы.

Она подмигивает.

– Всего за пол-цены, Джимми, ведь ты такой хороший и сладкий мальчик. Мне даже будет приятно сделать это для тебя.

Отворачивается и выходит под свет вывески. А я толкаю дверь в бар и окунаюсь в запах пота, мочи и чьей-то кислой отрыжки. В баре темно, как в уличном сортире. Свет идет только от барных полок и единственной лампы над потертым бильярдным столом. Посетителей не так много: трое доходяг отхлебывают пиво за столиками, двое трутся возле музыкального автомата, еще один спит, наклонившись на стену.

– Привет, Джимми, – прорывается сквозь музыку голос хозяина заведения.

У меня во рту пересыхает, потому что я боковым зрением уже вижу мою мать, развалившуюся в глубине зала на скамейке. Похоже, она в отключке. Пытаюсь взять себя в руки и дышать глубоко, но грудная клетка сжимается с такой силой, что не получается даже вдохнуть.

– Давно она в таком виде? – Спрашиваю у него.

Эдди наваливается на стойку и смеряет меня полным сочувствия взглядом:

– Пару часов, сынок.

– Я заберу ее.

– Джо просил ее не трогать. – Он выпрямляется и нервно поправляет закатанные до локтей рукава клетчатой рубашки.

– Мне плевать, что он просил. – Сжимаю зубы.

– Не получилось бы как в прошлый раз, Джимми.

– Не получится. Сколько она должна тебе, Эдди?

Он усмехается и качает головой.

– Нисколько, пацан. Это не твоя головная боль, в любом случае. – Хозяин заведения стучит пальцами по стойке. – Самому-то есть, что пожрать?

В этот момент у меня начинает громко урчать в пустом желудке, но в таком шуме никто бы этого и не услышал.

– Все нормально, Эдди.

– Не похоже. – Бросает взгляд на мою грязную футболку, затем на рваные кеды. – Ты ж тощий, как клюка моей бабки.

– Скажешь ему, что она сама ушла, ладно?

Неохотно кивает.

– Разумеется.

И я иду к лавке, на которой воронкой кверху, прислонившись к облезлой стене, дрыхнет моя мать.

– Мам… – Зову, присаживаясь на корточки, и тормошу ее.

Она выглядит настоящей старухой. Поседевшие волосы свалялись, по лицу протянулись сухие морщины, губы обветрились и сильно потрескались. Еще и бледная, как труп.

– Мам… – мне становится страшно.

Сердце сжимается и испуганно жмется к ребрам.

– Мам! – Трясу за плечи, глажу по щекам.

Наконец, ее веки шевелятся. Она щурится, будто от солнечного света. Открывает рот и беззубо улыбается:

– Джеймс…

Меня трясет. Оглядываюсь по сторонам. Если она не в состоянии идти сама, то мне придется туго. Пожалуй, утащить ее на себе будет не по силам.

– Мам, – кладу голову ей на грудь.

От нее пахнет бухлом, потом и травкой. Мне хочется реветь от отчаяния. Почему? За что мне это все? Я еще помню ее цветущей молодой женщиной. До того, как отец ушел. Да, мы жили бедно, но мы жили. А теперь… что это? Разве жизнь? Это настоящий ад. Она и прежде часто меняла приятелей, чтобы свести концы с концами, забыться или не чувствовать себя одинокой, но теперь… Она же скатилась совсем.