Их женщина

Я наклоняюсь к воде, зачерпываю в ладони и еще раз омываю свои раны. Снимаю очки и долго их рассматриваю, а затем с легким сердцем зарываю в песок. Разодранные локти и колени ужасно саднит, но мне хорошо, радостно как-то.

– Поиграем? – Вышедший из воды Джимми ложится рядом.

Загребает руками горячий песок и делает большую горку. Затем наклоняется и плюет на самую ее вершину.

– Что нужно делать? – Брезгливо морщусь я, глядя на «вулкан» с лавой из слюны.

Он смеется.

– Каждый подгребает на себя понемногу. С любой стороны. Пока плевок не скатится. В чью сторону он свалился, тот и проиграл.

Киваю, и мы начинаем играть.

Никогда мне не было так весело, как в этот момент, когда я убиваю свое время на такую вот дурацкую игру.

А потом мы долго лежим на спинах, зарываясь руками и ногами все глубже в горячий сверху и прохладный изнутри песок. Я смотрю на ярко-голубое небо и думаю о том, что будет дальше. И стоит ли бояться этого будущего.

А потом являюсь домой прямо в том одеянии, в котором валялся на песке и купался. Мама кричит, причитает, хватаясь за голову, и приказывает отцу звонить в службу спасения. Кажется, ничто не может унять ее истерику. Папа обрабатывает мои раны и молча хлопает по плечу. Маман продолжает зудеть, меряя широкими шагами гостиную.

А я смотрю в окно, не проронив ни звука. Не слышу ее. Мне все равно. Насрать, как говорит девочка, чей силуэт мелькает сейчас в окне напротив быстрой черной тенью и тут же скрывается.

Наверное, она заметила, что я за ней наблюдаю.

Элли

– Милая?

Боже…

Его гребаный голос разрушает так тщательно выстроенную в моих мозгах идиллию.

– Что? – Хочется сказать мне, но вместо этого вырывается: – Ты где здесь милую-то увидел?

– Элис! – Взрывается отец, врубая свет в моей комнате.

А вот это уже похоже на правду. Вот теперь я верю – передо мной заботливый, ласковый папочка. Образцовый, мать его.

– Ты что-то сказал? – Улыбаюсь я, снимая наушники.

Он быстро проходит в комнату и срывает с окна простыню. Разумеется, я не стала ждать, когда он соизволит повесить жалюзи, и занавесила окно таким образом. Присандалила ткань прямо к оконной раме сверху с помощью строительного степлера. Знала, что его это страшно выбесит. Никак не могла отказать себе в удовольствии лицезреть рождающийся на лице папули праведный гнев.

– Какого… – Запинается он.

В его руке лишь кусок простыни, а второй обрывок ожидаемо остается висеть на раме, прибитый железной скобой.

Мне дико нравится то, что я вижу. Еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. Вместо этого картинно зеваю и напускаю на себя скучающий вид.

– Это неприемлемо, Элис! – Вопит папочка.

– Меня зовут Эй Джей. – Замечаю отстраненно. Встаю и швыряю плеер с наушниками на столик. – В который раз прошу называть меня именно так, мистер Кларк.

– Хватит. Все. – Он проводит рукой по волосам, задыхаясь. – Больше я это терпеть не намерен.

Кажется, чаша его терпения уже переполнена. Но, пожалуй, пару капель еще выдержит. Поэтому я прохожу мимо и, направляясь к двери, добавляю:

– Тебе и не приходится ничего терпеть. – Пожав плечами, наклоняюсь на косяк. – Тебя же нет, ты вечно на работе. Так какая разница, что происходит дома?

Кажется, в него вселяется бес. Он, едва не сбив меня с ног, проносится в сторону коридора и возвращается с большой коробкой, в которой еще вчера привезли наши вещи. Подлетает к злосчастному туалетному столику и остервенело сгребает внутрь все, что стоит на нем: мою косметику, расчески, плеер, солнцезащитные очки, металлические перстни, заколки, кожаные браслеты.

Но и на этом папочка не спешит останавливаться. Выдувая из ноздрей пар, как огнедышащий дракон, бросается к моему гардеробу. В коробку летят рваные джинсы, косуха, клетчатые рубашки, многочисленные черные кофточки и даже тяжелые ботинки в количестве трех пар.

– Вау, – тихо произношу я, выдавливая из себя смешок. – Какая экспрессия…

На самом деле, не так уж и смешно. Давненько я не видела его в таком состоянии.

– Больше никаких этих… – рычит, оглядывая и швыряя мои тряпки в коробку, – загробных штучек!

Его глаза краснеют настолько, что, того и гляди, лопнут.

– О’кей… о’кей… – театрально поднимаю руки, – ты бы так не кипятился, ладно? В твоем возрасте вредно. Может случиться инфаркт, и все такое. – Пожимаю плечами, любуясь тем, как раздуваются его ноздри. – Ну, ты ведь врач, должен и сам знать. Чего это я тебе рассказываю…

– Еще слово, и… – Папочка с глухим стуком обрушивает коробку на пол.

– И, кстати, они не загробные. – Складываю руки на животе. – Скорее поминочные. Но тебе не понять. Ты же никого не терял, правда?

– Всё. – Он подхватывает мои шмотки и тащит прочь из комнаты. – Я думал, это всё блажь. Думал, что пройдет, что ты перебесишься. Но, видно, с тобой нужно по-другому!

Шаркая ногами по полу, плетусь следом. Скорей бы ушел на смену. Мне очень необходимы сорок, а то и восемьдесят часов божественной тишины, во время которых меня никто не будет беспокоить.

– Больше никаких карманных денег! – Продолжает родитель.

– Напугал. – Бормочу я, хмыкнув.

– Никаких поблажек. – Он закрывает коробку, хватает скотч и опечатывает ее. – Будешь выглядеть так, как я тебе скажу. – Отпинывает коробку в коридор. – Делать будешь, как я велю. И только попробуй еще раз мне дерзнуть…

Лицо папочки так близко, что я едва не прикусываю язык. Вжимаюсь в стену и не знаю, чего еще можно от него ожидать. Наверное, не плохо, что он наконец-то вышел на эмоции. Я-то думала, внутри его брони давно все окаменело.

– О’кей, мистер. – Снова вскидываю руки и пытаюсь сделать безразличное лицо.

С непривычки выходит паршиво.

– Сейчас же ты смоешь со своего лица эту гадость, и мы поговорим!

– Еще чего, – усмехаюсь я.

По спине в это время бегут оголтелые мурашки.

– Захотела в закрытый интернат для девочек? – Прищуривается он. – Мне такой вариант предлагали. И не раз. – Вскидывает брови. – Для трудных подростков там особые условия. Весьма комфортные.