Их женщина

– Какие? – Вся моя решительность улетучивается. – Решетки на окнах? Так это замечательно. Зато будет с кем поговорить. Надзирателям явно будет больше дела до меня, чем тебе!

– Ты сейчас умоешься. – Говорит он тихо. В его взгляде застывает лед. – И мы поговорим. Выполняй, не то будет хуже.

И я понимаю, что на этот раз папуля не шутит. Хотела вывести его из себя – поздравляю, вывела.

– Я умоюсь. – Отвечаю, задрав подбородок. – Но только потому, что сама так хочу.

И это определенно не фраза победителя.

Но я ухожу в ванную комнату, продолжая глупо улыбаться. И ничего, что улыбка эта похожа на кривой оскал, а мне самой ужасно хочется выть. Зато это интереснее, чем лежать в пустом доме и молча глядеть в потолок. Наконец-то между нами хоть что-то происходит. Меня заметили. Круто, очень круто.

– Ты была сегодня на занятиях в новой школе? – Спрашивает отец, наливая в мою тарелку молоко, когда мы уже сидим вдвоем в столовой.

– Да. – Кривлю лицом. – А ты был на новой работе? Как тебе?

Ненавижу эту гадость – молоко. Почему для того, чтобы изобразить идеальный семейный завтрак, нужно сидеть и делать вид, что тебе вкусно и интересно? Да папашке наплевать и на меня, и на чертовы хлопья в моей тарелке. К чему все это?

– И как тебе? – Игнорирует мой вопрос.

Пожимаю плечами.

– Нормально.

Семья должна общаться. Должна собираться за общим столом. Вот для чего папочка насилует себя совместным завтраком. Ради того, чтобы я могла чувствовать себя нормальной. Такой же, как все.

Ужасно мило.

– Мне звонили из школы. – Его взгляд пронизывает меня насквозь, а тон заставляет вздрогнуть и напрячься. – Ты ушла после первого урока, Элис.

Я открываю рот, чтобы поправить его, но тут же закрываю. Черт с ним. Кто знает, как сильно он может взбеситься на этот раз?

– Было скучно, вот я и ушла. – Говорю обыденно и сразу впиваюсь глазами в тарелку.

– Мы пообщались с твоим учителем, с мисс Джонсон.

О, а вот это совсем непривычно. Он интересуется моими делами. И это очень пугает.

– И? – Сглатываю.

– Тебе нужно подтянуть учебу, чтобы не пришлось сдавать заново все тесты за прошлый год.

Медленно бултыхаю ложкой в тарелке, боясь дышать. Все было гораздо лучше, пока ему было по фиг.

– Угу. – Цокаю языком.

Это должно означать что-то типа «я подумаю, но сделаю по-своему».

– Вчера я познакомился с миссис Салливан, ее семья живет в доме напротив.

– Я думала, брюнетки не в твоем вкусе. – Не выдерживаю я.

Моя язвительность заставляет папочку сжать пальцы в кулаки.

– Мы решили, что ее сын Майкл мог бы помочь тебе с учебой.

Что?! Этот рыжий очкарик, одетый по моде шестидесятых?! У меня хлопья застревают комом в горле.

Нет, только не это…

– Ты должна понимать, что я не шучу, Элис. – Папа наливает себе сока, продолжая сверлить меня внимательным взглядом. – Если ты ослушаешься, буду вынужден принять меры.

– Ты только это и умеешь. – Выдыхаю я, бросив ложку. – Ты вообще слышал что-нибудь когда-нибудь о простом человеческом отношении? А? Знаешь, что такое быть нормальным? Быть просто отцом? – Встаю и швыряю на стул салфетку. – Хотя, о чем это я? Ты же забрал меня у нее, чтобы сделать ей больнее. Только вот ей я была нужна, а тебе – нет!

– Элис, если я еще раз узнаю, что ты пропустила уроки… – Рычит он мне в спину.

И меня это жалит больнее кнута.

Разворачиваюсь и ору ему в лицо:

– Да буду я ходить в твою чертову школу! Ни одного гребаного урока не пропущу! И с ботаником этим твоим буду заниматься! Все ради того, чтобы выучиться и скорее свалить из этого дома и из твоей никчемной жизни, хренов эгоист!

Вижу, как отец краснеет от гнева и медленно поднимается из-за стола, поэтому спешно добавляю:

– Прямо сейчас и пойду.

И, высоко подняв подбородок, топаю к двери. Распахиваю ее и вываливаюсь на улицу. Сердце стучит где-то в горле, коленки трясутся. У меня всего секунда, чтобы решить: идти поперек его воли или позорно подчиниться. Но ноги сами уже несут меня к большому светлому дому напротив.

Иду. Быстро стряхиваю слезу и отгоняю воспоминание, которое преследует меня последние восемь лет.

Мы в суде. Родители разводятся. Удар молотка, и меня начинают оттягивать назад, отнимают от мамы. Я тяну и тяну к ней свои тощие ручки, плачу, не понимаю, как такое может быть. Почему нас разлучают? А она виновато закусывает губу и прижимает ладони к своей груди. Словно ей сердце вырезали.

Мы смотрим друг на друга очень долго, наши взгляды не разорвать, как и нашу связь. Мы едины. Но ровно до того момента, пока отец не выносит меня из зала на своих руках.

Я останавливаюсь, выдыхаю и решительно стучу в дверь напротив, умоляя, чтобы внутри никого не оказалось. Незаметно смахиваю еще одну подступившую слезинку. Робко оборачиваюсь и вижу папочку, застывшего у окна.

«Пусть никого не будет дома. Пусть не будет».

Но из-за двери доносятся неторопливые шаги. Три, два, один. Сердце замирает.

– Привет, – хмыкаю я, когда передо мной предстает мальчишка.

Выше меня на полголовы. Медно-рыжая копна волнистых волос, тонкий, прямой нос, сжатые в линию искусанные губы и пронзительные зеленые глаза.

Сначала он бледнеет, словно привидение увидал, а затем начинает медленно покрываться краской. Сперва краснеет его шея, затем подбородок, щеки, лоб. Совершенно белая кожа вмиг становится пунцовой, и выглядит это так, будто он сейчас закипит, как чайник. Вот-вот пар из ушей повалит.

– А… Э… – мычит он, выпучив глаза.

Приступ у него, что ли, какой? Начинаю переживать за парня.