Пропащие

– На сцене был я. Вы просто не поняли, не могли знать. У меня ссадина на боку, вот, смотрите, – Вёх задрал рубашку, надеясь одурачить наглостью. – Да мы даже роста одного! И если вашему Амьеро так уж понравилось, то вы должны меня забрать, а не её. Гарантирую, он будет доволен. Я всё умею, ничего никому не скажу. Старикан давно ничего не может, зачем ему девушка? Только рассердится и вам прилетит заодно. Вакса, ну скажи ты им!

Взглядом Ваксы можно было распиливать железки.

– Он псих, – уронила она презрительно, – не обращайте внимания.

– Пошёл отсюда! – крикнул тот, кому раскроили затылок, и прицелился прикладом Вёху в лоб.

Змеёныш отпрянул, но потерял равновесие и свалился в пыль.

Всё бесполезно. Он не сможет дать ей уйти.

Провожая глазами конвой, Вёх схватился за голову. Вот теперь – точно Апокалипсис. Он умудрился потерять даже больше, чем имел. Экзеси, такой приветливый и тихий, внезапно решил выпотрошить его и запечь в углях. Наверное, молочные поросята тёти Анны испытывают то же самое, когда их вдруг забирают из-под материнского бока и перерезают горло так быстро и внезапно, что хрюкнуть не успевают.

Земля ударила его в висок. Вёх впервые напрочь расхотел жить. Он понадеялся, что ему не придётся ничего с собой делать, чёрная досада убьёт его прямо там, посреди свалки.

«И будет просто прекрасно, – приканчивал он себя мысленно. – Останется хороший, правильный Корн, приведёт домой свою синичку, они будут сидеть там, где я раньше спал, и обжиматься. Тиса сделает из моих шмоток что-нибудь полезное. А если и Вакса не вернётся, то тогда все, наконец, завяжут с цирком и начнут нормальную, приличную жизнь. Если, конечно, Инкриз ещё дышит».

Только ради отца он перестал скулить и накручивать жалость себе на горло. Собрался, встал на ноги и побрёл к контейнеру.

Дома весь пол был в крови и стекле, а Инкриз уже сидел с забинтованным локтем всё там же, в прихожей. Притихший и осунувшийся от слабости, тяжело вздыхающий, но живой.

– Неужели ты побежал за ними? – покачал он головой.

– Хотел договориться, но не смог.

Вёх лучше бы прошёлся по канату без страховки, чем выкладывать подробности. Нет, только не отцу. Тем более не сейчас.

– Договориться с бандитами? – понуро усмехнулся Инкриз. – Забавно. Я бы даже сказал, глупо. Но не скажу, потому что мир и держится на таких поступках.

– И мы вот так просто будем сидеть здесь?

– А что ты предлагаешь?

Змеёнышу было плевать, на чём держался мир, для него всё уже рухнуло. Предложить он ничего дельного не мог.

– Фринни и Тиса убежали в город другой дорогой, – продолжал Инкриз еле слышно, – сообщить ночной страже, но разумеется, егеря махнут рукой. У нас даже нет воды, чтобы вымыть пол. Н-да. К утру здесь будет вонять скотобойней.

Такой расклад Вёху не понравился и он принялся за уборку старым поредевшим веником, стараясь не замарать его в крови. С жалобным шорохом осколки понемногу выбирались из углов. Инкриз старался приободриться и долго, уверенно рассказывал, почему Вакса вот-вот вернётся невредимой.

– Да, – кивал он сам себе упрямо, – у неё точно какой-то план, вот и пошла добровольно. А если нет, то Гиль Амьеро – не преступник, с её головы и волос не упадёт. У него ведь репутация.

Осколки будто тянулись друг к другу, жались так и этак, плакали яркими бликами, но совсем не совпадали на ржавой ладошке совка.

– У него и топливо, – отозвался Вёх. – Стань он последним негодяем, все продолжат лизать ему задницу, – веник улетел в пыльный угол, – Ни одна здешняя псина не пришла нам на помощь. Ружья, кулаки – вот тебе и репутация. Маршал бы нас с радостью скормил свиньям. Какое ему дело до артистки, у которой даже имени нормального нет?

– Ладно, – выдохнул Инкриз, – Подождём утра и явимся к судье вместе. Никуда идти я сейчас не смогу, господин Мордобой меня слишком усердно лечил кровопусканием. Завтра буду здоров как юнец, а пока поберегусь.

– Я тебя не брошу, – поднял голову Вёх, уже вытиравший пол своей старой одеждой, – Ты бледный как бумага, ступай в постель. Тиса и Фринни умеют избегать передряг, ничего с ними не случится.

– Ох, Змеёныш, это нас и подвело, – закряхтел Инкриз, поднимаясь, – Уверенность, что нас не тронут. Я никогда не думал купить ружьё или пистолет. Кому вздумается нас обирать? Но они решили просто надругаться. Деньги этим сытым рылам ни к чему, подавай им наше достоинство.

Кое-как справившись с беспорядком, Вёх подтащил ковёр и закрыл им пятна на полу, чтобы не мозолили глаза. Инкриз печально поблагодарил его и скрылся за плешивой театральной портьерой, отделявшей родительскую спальню.

На своей лежанке Змеёныш затрясся от разгулявшихся нервов, досады и страха. Никак не удавалось похоронить прошлое, особенно то, каким образом зарабатывал в городе лишние гроши. Правда, сами гроши его интересовали мало, их он равнодушно клал в общую копилку. Большие деньги обременяют, маленькие расстраивают, и вообще это не то, о чём приятно думать. Ему нравился кураж добытчика, он ненавидел ханжей и ещё не знал о том, чем может обернуться авантюра. Завязал Вёх в только тот злополучный день, когда его внезапно начали бить смертным боем и он наконец протрезвел. Верно, стоило даже поблагодарить того живодёра без половины брови.

Но с Ваксой могли поступить и хуже. На уме у старикашки, да ещё и с такой властью, хватит ли места для жалости? Те кокотки, вместе с которыми Вёх промышлял в «Чертовнике», всегда боялись ферзей сильнее, чем бандитов.

«Если эти молодчики вообще забрали её по приказу Гиля, а не по собственному желанию», – подкинул ещё одну тревожную мысль Наг.

Ряга осчастливила прощальным подарком: Змеёныш внезапно и крепко уснул, будто упал на дно чёрного болота.

***

Солнце пробралось сквозь окошко, лениво лизнуло Вёха в щёку. Он открыл глаза и прислушался: с кухни лился тихий разговор, как и обычно по утрам, когда все завтракали. Посмеивались, стучали вилками как ни в чём не бывало. Сорвав с себя одеяло, Змеёныш подумал: «Это что, всё мне приснилось? Или вернулась Вакса? Или я вчера бредил от грибов с пивом? Или я с ума сошёл?»

А она действительно вернулась. И сидела, по привычке поджав под себя ногу. Не избитая, не обритая наголо, оба бриллиантовых глаза на месте, как всегда перемазанная сажей с жиром. Совершенно целыми пальцами она держала румяный ломтик хлеба и уплетала его с птичьей жадностью. Вёх дважды протёр глаза, пока стоял в проходе на кухню. Глядя на его ступор, так и не переодевшаяся с вечера Тиса хохотнула. Фринни явно проплакала всю ночь, но теперь устало улыбнулась ему и потрепала за плечо, щуря по-детски припухшие глаза. Не умер и Инкриз, которого он собирался сторожить всю ночь.

Действительность расправлялась перед взором Змеёныша, как случайно скомканная бумажка со словами пьесы.

– Что там было? Куда тебя увели? – спросил Вёх первым делом.

Вакса ответила с набитым ртом, осыпая крошками колени:

– Старый идиот рисует картинки. Ему срочно понадобилась девка точно такого роста, ну и что-то там про типаж. Пару часов пришлось держать какой-то горшок на фоне простыней, пока он корябал бумагу. Передавал свои извинения.

– Взять бы его паршивые извинения, да приложить к синякам и ранам папы Инкриза! – прошипел Вёх.

– Обалдевшие мордовороты, – проговорил Корн, – видимо, мы должны быть благодарны за целые кости.

– Тонкая, видите ли, натура этот козлодой, – скривилась Деревяшка.

Резкий порыв ветра чуть не унёс карточку с печатью, лежавшую в центре стола. Вакса ловко прижала её стаканом.

– Зато – вот! В Юстифи можно будет забрать в банке кругленькую сумму за беспокойство.

«И что теперь, Инкриз лишится руки? Какая расплата последует за таким счастливым поворотом? Ах да, для Ваксы я теперь не просто пустое место, а навозный жук, просящий подошвы», – размышлял Вёх, размазывая кусочек масла по хлебу.

– Ты чего скис? – толкнул его Корн под локоть. – Всё в порядке ведь.

– А ты чего? Где пропадал всю ночь?

– Не твоё дело.

Его будто подменили. Несмотря на свой рост, Корн редко сутулился и никогда не вжимал голову в плечи. Теперь он смотрелся нелепой деревянной марионеткой, вырезанной без всякого чувства, да и двигался не лучше. Вёх решил, что это вина его так скрутила. Кукурузина бы ничего не сделал против пуль, но само его отсутствие смахивало на предательство.

На улице вдруг резко стемнело, а ветер снова навалился на стены контейнера. Змеёныш выглянул на улицу и увидел, что над свалкой нависли лохмотья одинокой чёрной тучи.

Инкриз, до поры сохранявший молчание, скрестил руки на груди и сказал, окинув взглядом семью: