А нашу тихую Лилю вдруг понесло:
– Уму непостижимо! – воскликнула она дрожащим голосом, всплеснув полными руками. – Жемчужина дворцово-парковой архитектуры европейского масштаба! Культурный центр обширного края! Имение, гостями которого в свое время были Пушкин и Дельвиг, Баратынский, Толстой Алексей Константинович, Тургенев, Лесков! Какую блестящую экспозицию славы русской литературы можно было бы создать на базе нашего музея! Но нет, они предпочитают тратить деньги на демонстрацию орудий убийства, на эти кошмарные залы оборотня, эту дешевую мишуру!
Алексей угрожающе засопел:
– Может, объяснишь, что ты имеешь в виду под дешевой мишурой?
– А то! – отрезала она.
– Между прочим, эта “дешевая мишура” – эхо той жизни, которая кипела в Белособорске в седую старину, причем ниточка ведет еще глубже, почти на полтора тысячелетия назад! Именно там, в 6-7 веках, кроются истоки нашей истории, и тебе не следовало бы с такой неподражаемой самоуверенностью бросаться словами, смысла которых ты не осознаешь!
– Дешевая мишура!
Нашу милую Лилечку определенно укусила сегодня какая-то зловредная мошка.
Впрочем, я уже говорил, кажется, что бывали в отношениях между Алешей и Лилей редчайшие периоды, когда оба в унисон выпускали пар, вроде перегретых котлов.
Алексей, как и подобает мужчине, первым попытался взять себя в руки.
– Александр Сергеевич Пушкин пробыл в Белособорске неполных двое суток, – оповестил он нас. – Поэтому конкурировать с Царским Селом или с Болдино нам попросту смешно. Тем не менее, на втором этаже музея, в зале номер двадцать шесть, имеется стенд, посвященный пребыванию в нашем славном городе знаменитостей и властителей дум прошлого. Всякий желающий может с ним ознакомиться. Так что твоя подковырка, Лилечка, бьет мимо цели. Что же касается нашего белособорского оборотня, то это существо единственное в своем роде. История края связана с ним на протяжении столетий. Другого подобного феномена нет, быть может, в целом мире. Утверждаю это как специалист по мифологии. Поэтому логично, что именно оборотню отведено несколько залов в музее. Люди это понимают и едут именно к нам, чтобы соприкоснуться с малоизведанным периодом в истории нашего отечества. А тот, кто хочет поклониться именно Александру Сергеевичу, едет в Болдино или в другое пушкинское место. И это правильно. Я сам люблю и почитаю Пушкина, но тоже поеду, скорее, в Болдино или в Царское Село, хотя отлично знаю, что порядка сорока часов своей жизни
Александр Сергеич провел в Белособорске. Всему должна быть своя мера.
– Выходит, нам крупно повезло!
– Может, и так, – улыбнулся Алексей, как бы демонстрируя, что проявляет чудеса терпеливости. – Кстати, Александр Сергеевич не обходил молчанием тему нечистой силы: “Руслан и Людмила”, “Бесы” – да что там, четверть творчества! А другие классики?! Лермонтов – “Демон”, Тургенев – “Записки охотника”… Помнишь: ”бяша-бя-ша…”?
– Гоголя забыл! – с вызовом вставила Лиля.
– Да! Гоголь! Особенно Гоголь! Они – знали! Они – чуяли это нутром!
– Что – это?
Алексей нетерпеливо поерзал на стуле:
– Тебя ведь не удивляет, что природа создала такие совершенно разные существа, как слон, муравей и рыба-меч? Почему же ты не хочешь напрячь воображение и признать, что ряд можно продолжить и в нем найдется место и для леших, домовых, дворовых, полевиков, водяных, кикимор?
– Слона я могу увидеть в зоопарке, муравья в лесу, а вот встречать кикимору что-то не доводилось!
– А ты пойди в комнату смеха и посмотри в кривое зеркало! – бухнул вдруг мой братец.
За столом воцарилось неловкое молчание. Признаться, подобного пассажа я ожидал от Алешки меньше всего.
Лиля буквально окаменела.
– Алексей! – Мама строго стукнула ладонью по столу.
– Ну, знаешь! – Лиля – тихая, домашняя Лиля – швырнула вилку на стол и выскочила в другую комнату.
Вот те раз! Вот так семейный совет!
– Меня не так поняли! – отчаянно завопил Алешка. – Все меня не так поняли! Я никого не хотел оскорбить! Я всего лишь хотел напомнить об эффекте кривого зеркала! О том, что вокруг нас мир условностей!
– Господи! – Мама закрыла лицо ладонями. – Алеша, ты хоть сам понимаешь, о чем говоришь?! Немедленно извинись перед Лилей!
– Глупо все, ч-черт… – Он неловко выбрался из-за стола и тяжело протопал за портьеры.
– Вы, Кларочка, не беспокойтесь, – принялась оправдываться за него мама. – Алеша – очень хороший, скандалов у них почти не бывает, просто сейчас все на нервах.
– Я понимаю, Людмила Николаевна, – кивнула Клара. – Вы только сами не волнуйтесь.
– Погодите, дети, раз уж так получилось… – опершись о стол, мама поднялась со стула: – Я вам дам сейчас газеты, которые специально приберегла к вашему приезду. Хорошо бы только, чтобы Алеша не увидел, а то опять будет сердиться. – Поглядывая на смежную дверь, за которой слышался неясный рокот голосов, мама достала из серванта, где хранились ее бумаги, две местные газеты и протянула их мне.
Я передал их, не разворачивая Кларе, и она, понимающе кивнув мне, деликатно выскользнула на кухню.
Мама с мольбой посмотрела на меня:
– Он просто переработал, да же понимаешь, Слава?! Мы с Лилей уже решили: как только закончится весь этот бедлам, заставим его взять отпуск и отправим куда-нибудь отдохнуть. Если ты, Слава, немножко поможешь деньгами. Ты ведь знаешь его заработки и нынешние цены.
– Обязательно помогу, мама, – тихо ответил я. – И ему, и всем вам. В меру своих возможностей.
– Вот спасибо, сынок, – просто ответила она. – А твоя Клара точно не обидится на нас за этот скандал?
– Ну, какой это скандал, мама?! Милые бранятся – только тешатся. Ты мне лучше расскажи, как поживает товарищ полковник Вовка Дрючок?
Мама принялась перекладывать на скатерти вилку с места на место – верный признак душевного волнения.
– Не знаю даже, что тебе ответить, сынок. Его перевели в Белособорск года два назад. Иду я однажды с базара домой – с полными сумками, как всегда, – вдруг рядом останавливается машина, и кто-то кричит из нее: “Тетя Люда! Тетя Люда!” Оборачиваюсь: он, Вовка! Такой же белобрысый, с теми же веснушками, только погоны полковничьи. Довез он меня до дому, сумки занес в квартиру, о тебе расспрашивал, просил привет передавать. Если что случится, тетя Люда, обращайтесь прямо ко мне, говорит. Помогу, мол, чем смогу. Звонил иногда. На Восьмое марта, под Новый год. Поздравлял да справлялся, не обещаешь ли ты приехать. Неужели я тебе не писала?!
– Писала, – успокоил я ее.
– Ну вот. А когда приключилась с Алешей эта неприятность, я приоделась и пошла в милицию, – продолжала матушка тихим голосом. – К Володе. Просто хотела попросить, чтобы разобрались внимательней. Материнское сердце знает, если сын не виноват. Говорю дежурному: я, мол, такая-то, по такому-то делу, хочу видеть вашего начальника, он меня сам приглашал. А тут смотрю – Володя собственной персоной заходит с улицы. Я к нему: “Володечка!” А он так холодно: “Извините, гражданка, сегодня приема нет!”. А сам – зырк глазами в сторону, шмыг в дверь – и поминай, как звали! Вот тебе и школьный друг! Я так и обомлела. Ведь не за милостыней к нему приходила!
– Он сказал тебе: “Приема нет” и назвал гражданкой? – изумился я. – И после не позвонил, ничего не объяснил?
– Да, сынок. Извини меня, старуху, за прямоту, но Володя поступил некрасиво. Просто непорядочно. Я никак от него этого не ожидала!
Я поцеловал матушку в щеку:
– Никакая ты не старуха, а симпатичная дама интересного возраста. А что касается Дрючка, то он мне больше не друг, и не будем о нем говорить за семейным столом.
В прихожей зазвонил телефон.
– Наверное, кто-то из моих подружек любопытствуют, как там поживают мои гости, – предположила матушка.
– Сейчас узнаем.
Я вышел в прихожую и снял трубку.