Тени забытых богов

Мы обнялись, прижавшись щекой к щеке. Затем я представил ему свою спутницу.

Алексей принялся делать Кларе какой-то витиеватый комплимент, но, запутавшись, закончил его взмахом руки: мол, красота не нуждается в толковании. Кавалер из него неважный. Но Клара ему понравилась. Это было заметно.

Я всмотрелся в Алешку пристальней, и внутри у меня защемило. Брат сильно сдал за те четыре года, что мы не виделись. Полысел, в лице появилось что-то усталое, тревожное. Рановато бы ему превращаться в старую развалину.

Впрочем, да я ведь и сам не стал за это время моложе.

На перрон со стороны привокзальной площади вдруг хлынула густая толпа. Нас теснили и сдавливали со всех сторон. Что за демонстрация такая, откуда вдруг столько народу?!

Ах, да, вспомнил я, ведь сейчас должна подойти утренняя электричка на Фуров!

Между тем, надо было немедленно переговорить с Алексеем о главном.

Я указал ему на самую тяжелую сумку:

– Хватай поклажу, господин гуманитарий!

– Только ради твоей прекрасной спутницы, господин домашний любимчик! – парировал он и, подхватив сумку, будто пушинку, как бык ринулся через толпу. – Айда скорее на автобус, пока не подошла электричка, а то не втиснемся!

– Алеша, притормози! – бросил я ему в спину. – Плевать на автобус!

Он послушно свернул к багажному отделению, где сейчас не было ни души, и поставил сумку у стены. Здесь мы сошлись в кружок.

– Алексей, расскажи коротко и связно, что произошло? – Я посмотрел ему в глаза. – Быть может, дома знают не все, поэтому я и предлагаю поговорить на природе. Клары не стесняйся, это свой человек. Я полностью ей доверяю. И тебя призываю к тому же.

Алексей снова широко улыбнулся. Не без тревоги я вдруг осознал, что эта его улыбка меня пугает.

– Ты спрашиваешь, что произошло? – В его голосе явственно слышались торжествующие нотки. – А случилось то, что я, может, близок к крупному научному открытию. – В его глазах вспыхнули знакомые мне сумасшедшие огоньки: – Быть может, историю всего нашего края, а то и отечества придется писать с чистой страницы!

– Погоди, братец! Какая история?! Я хочу знать, что случилось в музее.

– Ах, в музее… – Он сразу обмяк, будто перенесся с небес на грешную землю. – Ну, понимаешь… – Достал сигаретку, оторвал фильтр – еще один признак сильного волнения – и закурил. Искоса посмотрел на меня. – Ага, теперь я понимаю, почему ты приехал. Мамаша панику подняла. Позвала практичного и хорошо знающего жизнь Славочку на помощь. Только я ни в чьей помощи не нуждаюсь. Милиция найдет виновных и во всем разберется. А Галине Андреевне ничем уже не поможешь.

– Лешка, не изображай киношного чудака-профессора, – попросил я. – Перед Кларой неудобно. Расскажи в самых общих чертах, что произошло, а подробности обмозгуем после.

– Ладно, все равно ведь не отвяжешься, – буркнул он. – В общем, в прошлую пятницу я допоздна задержался на работе. Делал выписки из источников, ну, и увлекся. Вдруг зазвонил внутренний телефон. Я машинально взглянул на часы: стрелки приближались к десяти вечера. Звонить могла только Галина Андреевна – дежурный вахтер. Кроме нас двоих в музее давно уже никого не было. Я так и решил, что она хочет напомнить мне, что уже поздно и пора идти домой.

Я снял трубку и услышал какой-то странный, даже пугающий звук, похожий на хрип задыхающегося человека.

“Галина Андреевна, с вами все в порядке?!” – спросил я, припоминая, что у нее больное сердце.

Ответом мне был еще один странный звук, который я назвал бы рычанием.

Это продолжалось несколько секунд, затем связь оборвалась.

Мне не оставалось ничего другого, как самому отправиться на пост дежурного.

– Расположение помещений в нашем музее-дворце таково, Клара, – Алешка повернулся к ней, – что, спустившись по служебной лестнице вниз, я оказался в конце главного коридора первого этажа. Вообще-то, вестибюль делит коридор пополам, но пост дежурного находится несколько в глубине, у парадной лестницы, так что видеть я его не мог. Зато я отлично видел существо, которое находилось в дальнем от меня конце коридора.

Это был наш легендарный оборотень, точно такой же, как на картине местного художника 19-го века Николая Самохвалова, которого наши горячие головы называют “белособорским Брюлловым”.

Эта картина, висевшая в вестибюле, тоже была перед моими глазами, так что я имел полную возможность сравнивать.

Оборотень-крокодил с волчьим загривком смотрел прямо на меня, раскачиваясь на своих мощных лапах.

Затем он повернулся ко мне боком, как бы демонстрируя себя во всей красе.

Еще через несколько секунд он медленно затрусил к повороту в дальнем конце коридора.

Никаких агрессивных намерений на мой счет он не обнаруживал, и, наверное, это придало мне храбрости.

Напротив меня на стене висел противопожарный щит.

Я сорвал с него багор, ведь в вестибюле находилась Галина Андреевна, наверняка, нуждавшаяся в моей защите, и двинулся вперед, вдогонку за этим ряженым крокодилом, которого, как мне почудилось, подзывал к себе свистом кто-то, стоявший за поворотом коридора.

– Алеша, почему вы назвали это существо “ряженым крокодилом”? – спросила Клара.

– Как ученый, я не очень-то верю в оборотней, особенно, разгуливающих на фоне картины со своим изображением. Зато очень хорошо знаю, что за многовековую историю Белособорска находилось немало ловкачей, пытавшихся использовать древнюю легенду в своих интересах. Позднее, Клара, я приведу вам пару-тройку любопытных примеров на этот счет. Впрочем, все здравые мысли мигом выскочили из моей головы, когда, достигнув вестибюля, я увидел Галину Андреевну, нашу добрую, всегда приветливую сотрудницу, всю залитую кровью. Я бросился к ней, но она уже была мертва. Подсознательно я приметил, что трубка внутреннего телефона лежит на рычагах. Я тут же позвонил в “скорую” и в милицию. Затем какую-то минуту я, должно быть, метался по вестибюлю, поняв вдруг, что не знаю, как открыть главный вход, находившийся на сигнализации. Тем временем, оборотня и след простыл. Я помчался к служебному входу, расположенному в административном крыле, входу, которым всегда пользовался сам. Привычно открыл дверь, и только тогда до меня дошло: дверь-то была закрыта не только на ключ, но еще на засов и цепочку. Иными словами, в момент убийства оба входа в музей были накрепко закрыты изнутри! Как же оборотень мог появиться в коридоре?! И куда он подевался после всего, что случилось?! А тут уже примчалась “скорая”, за ней милиция, и колесо завертелось!

Алексей вздохнул:

– Милиция не обнаружила никаких следов пребывания в музее посторонних в ту ночь! Нет и следов, указывающих на проникновение в здание извне. Все внутренние двери закрыты, стекла целы, телефоны и системы сигнализации исправны. Даже на трубке внутреннего телефона отсутствуют отпечатки пальцев! Есть только труп со страшными ранами на шее, какие, согласно легенде, оставляет оборотень. А по этой причине моему рассказу нет никакой веры… Следователь Цинюк, который ведет мое дело, так мне и заявил. Но, похоже, теперь им все-таки придется поверить! – вдруг добавил он с какой-то странной экспрессией.

– Что означает твое последнее замечание, братец? – спросил я.

– Вчера вечером, еще не очень поздно, в своей квартире был убит муж Галины Андреевны, дядя Гриша.

– Откуда у тебя такие сведения? – изумился я.

– Оперативная группа пригласила понятых, одним из которых был садовник нашего парка, живущий в том же подъезде, что и дядя Гриша. Он, то есть, садовник, позвонил мне и все подробно рассказал.

– А этот дядя Гриша – ты его тоже знал?

– Еще бы! Дядя Гриша работал у нас реставратором много лет. Не уходил, несмотря на небольшую зарплату. Специалист от Бога!

Так-так…

– Какой смертью он погиб?

– Его голова была отделена от тела. Точнее, словно оторвана какой-то чудовищной силой. По мнению садовника, голову дяде Грише попросту “откусили” украденным капканом.

– Какой ужас! – вырвалось у Клары.

Алексей поочередно обвел нас взглядом, начав с Клары:

– Только учтите, дома я никому не говорил – ни маме, ни Лиле, ни дочке, ни, само собой, соседям. И вообще, эта страшная новость еще не облетела город. Но завтра, полагаю, о голове несчастного дяди Гриши будут судачить на каждом углу.

Похоже, события только начинают раскручиваться.