Король и Мастер

Король и Мастер
Лана Ладынина

Две загадочные, неоднозначные фигуры в истории. Король Испании Филипп II – герой «Чёрной легенды», непримиримый католик, и нидерландский художник Иероним Босх, которого клеймили еретиком и безбожником. Как это не парадоксально, но первый становится вдохновенным коллекционером картин второго.

Король и Мастер

Лана Ладынина

Нет другой фигуры, написанной разными историками в столь противоположных красках, как фигура Филиппа II Испании.

Роберт Уотсон.

Мало художников, о ком столько же предположений,

сколько их о Иерониме Босхе.

Крис Диркон.

© Лана Ладынина, 2020

ISBN 978-5-0051-2177-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Хертогенбос, Брабант, Бургундские Нидерланды. 1450.

Раздались последние крики роженицы под одобрительные возгласы повивальной бабки, вслед за ними – громкий, заливистый крик новорождённого младенца. Обихаживая дитя, она объявила в ответ на вопрошающий взгляд роженицы:

– Это мальчишка, Господь опять подарил вам сына, Алейт.

– Сын… его, вероятно, назовут Иеронимом, – устало улыбнулась обессиленная, счастливая Алейт.

– Самое подходящее имя, ведь мальчик родился в дни почитания Святого Иеронима, – с этими словами повитуха подала матери завёрнутого в льняную пелёнку ребёнка.

В дверь комнаты осторожно просунулась голова хозяина, и, после приглашающего жеста повитухи, он уже уверенно вошёл в семейную спальню. Женщина шагнула навстречу:

– Поздравляю вас, господин художник. Всемилостивый Господь наш одарил вас сыном, – и женщина поклонилась хозяину. Хозяин в ответ тоже отвесил повитухе поклон, выражая признательность за помощь.

Молодая женщина недавно прибыла в Хертогенбос, но, заручившись поручательством старого, уважаемого здесь городского врача – друга её умершего врача-дядюшки, уже успела показать себя умелой повитухой и травницей, знающей толк в травах и снадобьях. Она боролась за признание и была благодарна художнику за приглашение, его семью хорошо знали в городе.

– Мы назовём сына Иеронимом, в честь Святого, – художник вопросительно глянул на согласно кивнувшую ему жену, принял от неё маленький свёрток с торчащей оттуда крошечной головкой. – С рождением тебя, сын мой Иероним, пожалуй в эту жизнь.

Младенчик медленно открыл глазки и, вдруг, неправдоподобно ясным взглядом уставился на отца. Через несколько секунд он закрыл глазки и состроил гримаску, в которой, Антониусу показалось, мелькнула ирония. Или это страдание? На мгновение сердце художника болезненно сжалось, но только на мгновение. Ребёночек мирно, сладко засопел, засыпая. Антониус тут же уверил себя, что всё ему просто почудилось, это только обычная гримаска младенческого личика.

– Бог не оставит нашего сыночка, Бог не оставит всех нас, – привычно-молитвенным тоном промолвила Алейт, будто поддерживая мужа.

В семье хертогенбосского художника Антониуса ван Акена только что явился на свет его четвёртый ребёнок и третий сын. Заботливо укладывая новорождённого в низкую деревянную кроватку-колыбель, заблаговремменно поставленную на скамью около кровати с полуседящей Алейт, Антониус шутливо нахваливал жену: как удачно она подгадала с рождением мальчика в знаменательные дни Святого Иеронима. Маленького Иеронима ван Акена ожидают успех и почитание.

В комнате, освещённой ласковым осенним солнцем, тем временем, появились ожидавшие за дверью и призванные, наконец, повитухой, старшие дети Антониуса – Гуссен, Ян, и малютка Херберта. Вошёл и прибывший увидеть своего новорождённого внука отец Антониуса, художник Ян ван Акен. Ян поздравил сына с невесткой, подошёл к колыбели, где уже толпились дети, с любопытством взирая на младшего братика. Мальчики шикали на малышку Херберту, пытавшуюся прикоснуться к младенчику, казавшемуся ей самой волшебной и сказочной живой игрушкой. Посмотрев на внука, тихонько кряхтевшего в колыбкльке, Ян ван Акен шутливо-торжественно обратился к сыну:

– Как же ты собираешься назвать мальчика, родившегося в дни молитв Святому Иерониму, – отец и сын понимающе улыбнулись друг другу: упоминания о Святом Иерониме Антониус ещё не раз услышит в эти дни.

– Мы уже назвали сына Иеронимом.

– Что ж, быть ему, Иеронимусу ван Акену, умным, учёным, в книгах и житиях святых сведущим, как был его святой покровитель[1 - Святой Иероним или Иероним Стридонский (342 – 419/20) по традиции считается одним из самых образованных Отцов Церкви. Его латинский перевод Библии по сей день один из лучших. Здесь и далее – примечания автора.], – с чувством произнёс Ян ван Акен.

– Ах, пусть уж лучше картины пишет, как его дед и отец, да будет просто Еруном ван Акеном, – сокрушённо возразила Алейт, – из этих учёных да умудрённых одни еретики получаются, – и она богобоязненно осенила себя крестом.

– А как же Святой Иероним? – шутливо-удивлённо вопросил жену Антониус, – он славился своей учёностью.

В ответ Алейт слабо замахала руками, будто отгоняя вопрос мужа. «Может быть, он и был первым еретиком?» – мысленно задал себе Антониус просившийся на язык, но так и не произнесённый вслух вопрос.

Художник отослал детей играть во внутренний дворик дома, поручив старшему Гуссену присматривать за Яном с Хербертой, и направился вдохнуть всей грудью свежего воздуха, да распрощаться с отцом, засобиравшимся уже к себе домой, где он жил с семьёй старшего сына.

Высказывая пришедшееся к месту пожелание успеха для новорождённого сына, Антониус ван Акен ни на минуту не задумался о будущем ремесле для маленького Иеронима и старших сыновей. Ван Акены – семья потомственных художников, к слову сказать, вполне успешных. Его дед был художником, его отец, братья и он сам – художники. Художниками будут его сыновья и сыновья его братьев. Предки Антониуса пришли когда-то из германского Ахена и обосновались здесь, в Хертогенбосе. От названия города Ахена и происходит их фамилия. Его дед стал уже полноправным горожанином, гражданином Хертогенбоса. Жаловаться на отсутствие работы было бы грехом. Его отец, Ян ван Акен, недавно закончил роспись алтаря в огромном соборе Святого Иоанна Евангелиста – главном в городе, все они помогали отцу. Под тяжестью прожитых лет отец уже чувствовал подкрадывающуюся немощнсть, но всё ещё обладал влиянием среди художников Хертогенбоса. Антониус тоже выполнял заказы собора и других церквей, коих в городе находилось немало. Множество церквей, монахов, христианских братств и общин являлось особенностью Хертогенбоса, отличавшей его от других городов Брабанта.

Солнечный день, казавшийся тёплым и ласковым из окна уютного дома на одной из улочек близ собора, вдруг повеял неожиданной, суровой прохладой. Зябкий ветер пригнал к его ногам опавшие с деревьев жёлтые и красные листья. Художник поднял трепетавший на ветру красный с зелёными прожилками листок, поднёс к лицу. Листок пах осенней сыростью. Антониус, вышедший за порог в одной рубахе из тонкого льна, поёжился. «Вот и конец мягкому сентябрю. Осень.», – и он поспешил обратно внутрь дома. Нужно подготовиться к приходу гостей. Вероятно, они заглянут сегодня вечером, отец оповестит всех знакомых, кого встретит по дороге.

Было около четырёх часов пополудни.

Вальядолид, Испания. 1527 год.

За украшенными изящной резьбой дверьми раздался крик новорождённого младенца. Карл V Габсбург, император Священной Римской Империи и король Испании, один из самых могущественных монархов, хотя ему не было ещё и тридцати, резко повернулся на звук:

– Ах, ну наконец-то.

Нервное, напряжённое выражение его лица сменилось на радостное и весь его облик выражал теперь облегчение:

– Господи Всемилостивый, благодарю тебя, – взволнованно воскликнул император и ринулся в спальню жены.

Предыдущую ночь и долгое утро он не мог сомкнуть глаз, беспокойно расхаживая из зала в зал по покоям своей обожаемой супруги, португальской инфанты[2 - Инфант, инфанта – в Испании и Португалии принц, принцесса королевской крови, не являющиеся наследниками престола.] Изабеллы, пока она мучилась трудными, затяжными родами. Несколько раз он заходил в спальню Изабеллы, но видя бледные, усталые лица врачей, обливающихся потом от неимоверной жары, измождённых долгими часами без сна, быстро исчезал из просторного зала, хотя германские врачи приветствовали присутствие императора. Лицо Изабеллы Португальской, несомненно, было искажено страданиями боли, но её лица никто не видел. По приказанию императрицы, её голову покрыли чёрной вуалью, дабы никто не мог лицезреть вызванные болью гримасы супруги императора. За всё время родов императрица и королева Испании не произнесла ни звука, не желая уронить своё достоинство и гордость, сказав перед родами: «лучше умереть, чем закричать». Только глубокое, прерывистое дыхание, которое она не могла сдержать, как не пыталась, выдавало неимоверные страдания совсем ещё молодой женщины. Император даже не

пытался расположиться для сна в своей спальне, знал, что не заснёт до тех пор, пока не родится его ребёнок. Он сразу уверовал, что это будет сын, его наследник и уже приготовил имя для мальчика. Положение осложнялось ешё и тем обстоятельством, что император и его супруга находились не в одном из своих дворцов, а во дворце Бернардо, герцога Бенавенте, принимавшего их в Вальядолиде. Император Карл находился в этом дворце не в первый раз, да и гостеприимный Бернардо, гордый тем, что принимает у себя императорскую чету в столь важный момент, отвёл им лучшие покои, старался, чтобы они чувствовали себя как дома. Но всё же это был не их дом.

Для императора Карла передвижения из дворца во дворец, из города в город, из страны в страну обширной Священной Римской Империи являлись привычным, обыденным делом, но для Изабеллы в её состоянии в переездах таилась опасность. Император уже который раз пенял себя за неосмотрительность по отношению к супруге, за повеление прибыть в Вальядолид. Спокойнее и безопаснее для ожидающей дитя Изабеллы было разрешить ей оставаться в Гранаде. Но Карл, прибывший сюда присутствовать собственной персоной на заседаниях Кортесов[3 - Кортесы – региональные сословно-представительные собрания. Предшественники парламента. Иногда существенно ограничивали власть короля.] Кастилии, желал видеть Изабеллу рядом. Причиной призыва императрицы в Вальядолид, в которой он довольно смутно отдавал себе отчёт, являлось подспудное, едва осознаваемое желание того, чтобы его первый ребёнок родился в этом городе.

Вальядолид всегда являлся одним из основных городов страны. Здесь сочетались браком его дед и бабка по матери, Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская. В результате слияния их владений произошло естественное объединение практически всей Испании.

Долгожданный момент, наконец, настал. Карл немедленно направился к кровати, на которой лежала бледная, полуживая Изабелла. Главный из врачей, руководивших родами государственной важности, вручил императору драгоценный свёрток – его новорождённого сына и наследника, завёрнутого в тончайшие батистовые пелёнки, шёлковые одеяльца, отделанные великолепной работы кружевом. Император Карл бережно принял на руки свёрток и взглянул на крохотное личико сына. Младенец вдруг приоткрыл глазки, поглядел на отца, состроил гримаску, в которой императору показалось нетерпение и беспокойство. Или это было страдание? Император Карл запеспокоился, но в следующий момент гримаска исчезла с крошечного личика и младенчик, закрыв глазка, заснул на руках отца.

– Мой сын, наследник, будущий король Испании и император Священной Римской Империи. Мы нарекаем Вас Филиппом, в честь Вашего деда и моего отца – короля Кастилии и Герцога Бургундского Филиппа, по прозванию Красивый.

Карл чуть приподнял младенчика на руках:

– Его Высочество, наследный принц Испании и Священной Римской Империи Филипп. Храни его, Господи.

– Храни его, Господи, – эхом повторили за императором все присутствовавшие и склонились в глубоком поклоне или реверансе. Карл отдал младенца на попечение врачей и нянек, поцеловал Изабеллу, обессилевшую настолько, что, невзирая на неимоверные старания держаться с достоинством и невозмутимостью, она едва воспринимала происходящее, и вышел из просторной комнаты, обливаясь потом и изнывая от сводящего с ума зноя.