Король и Мастер

Утренняя месса и следующая за ней молитва закончились, даже самые рьяные молящиеся, возносящие хвалу Господу и Святым или просящие у них милости и снисхождения, уже покинули Божий Храм. Однако главная церковь города не опустела: мастеровые строили очередную башню, священники обихаживали храм и готовились к следующей мессе, художники расписывали собор, мастера стеклянных витражей трудились над цветными окнами. То и дело слышались одобрительные возгласы похвалы или снисходительно-сочувственные междометия, если работа вдруг не заладилась. Лет пятнадцать назад в Хертогенбосе или Ден Босе, как называли свой город его жители, случился страшный пожар, сожравший в адском пламени едва ли не половину города. Сильно пострадал и главный городской собор. Старожилы Ден Боса в один голос повторяли, что ничего более жуткого им в своей жизни видеть не приходилось. Казалось, что Всевышний после Потопа покарал грешный род людской Огнём и Огонь этот есть ни что иное как начало Конца. Конца Света.

– Эти лики прекрасны, мастер Адриан. Браво. Некоторые неуловимо напоминают нашу древнюю статую.

– Так и задумано, Иероним. Да, лики получились превосходно, – согласно кивнув головой, похвалил себя довольный Адриан, но тут же, спохватившись, заметив, что похвала самому себе слегка вышла за рамки скромности, добавил, – иначе и быть не могло. Ваша чудотворная статуя Святой Богоматери известна в Брабанте, да и во всех Нидерландах о ней знают. Источаемая ею благодать излила на меня вдохновение. Часть её Святости – на моих изображениях, – Адриан сложил руки в молитвенном жесте и благоговейно поглядел в сторону статуи.

Адриан верил в то, что говорил. Небольшая деревянная, несколько даже неказистая статуя Мадонны принадлежала состоятельному Братству Святой Богоматери, основанному в Хертогенбосе в прошлом веке священниками и знатными горожанами, чтившими Богоматерь. Постепенно общество приобретало известность. Вступить в хертогенбосское Братство приезжали из других городов нидерландских земель. Появились в Братстве и знатные особы. Общество, почитавшее Богородицу разрасталось, а внутри его образовался элитный круг – Лебединое Братство, названное так оттого, что симвоволом своим Братство Пресвятой Богоматери выбрало лебедя. Грациозная птица означала чистоту и милосердие, её, как известно, любила Дева Мария. Правда, римляне в старинные времена связывали эту птицу с Венерой, но христиане – не язычники. Братстья и Сёстры содержали в Соборе собственную часовню, посвящённую Пресвятой Богоматери. Часовня, как и весь Собор, непрестанно украшалась.

С этой целью Братство заказало статую Богоматери мастеру, имя которого уже никто не помнил[11 - Эта уникальная статуя мадонны чудом сохранилась до настоящего времени и до сих пор находится в хертогенбосском Соборе Святого Иоанна.]. Слава о чудесной статуе, распростаняющей временами Божественную Благодать, разошлась по Нидерландам. Посмотреть на неё и вознести молитву приходили паломники, путешественники, священники всех рангов и визитёры города из благородного общества. В Соборе хранилась и старинная книга, повествовавшая о чудесах, произошедших с горожанами или паломниками, на которых излилась чудодейственная сила статуи. Адриан, отличавшийся набожностью, но при этом никогда не забывавший воздать должное своей персоне, по приезде в Хертогенбос, тоже отправился лицезреть знаменитую Мадонну и испросил у неё вдохновения перед началом работы в соборе.

– Ваш резец тоже внёс свою лепту, мастер Адриан.

– Спасибо, Иероним. Твоя похвала много значит для меня.

Уже несколько месяцев два мастера работали бок о бок, выполняя заказы собора. Адриана ван Весела[12 - Адриан ван Весел (около 1417 – около 1490) – ранненидерландский резчик по дереву, скульптор, художник. Жил предположительно в Утрехте.], прославленного резчика по дереву из Утрехта, пригласили изготовить несколько многофигурных резных композиций для алтаря, главным образом из жизни Святой Богоматери. Один из священников собора поведал Адриану их страхи потерять чудотворную статую, если опять случится пожар. Когда Адриан приступил к работе, его резец, казалось, сам собой выявлял черты, слегка напоминавшие деревянную статую. Работа резчика в соборе подходила к концу, он собирался вскоре покинуть Хертогенбос и отправиться в Антверпен, где его уже ждал следущий заказ для одной из антверпенских церквей. Адриан ван Весел был небольшим, пухлым человеком средних лет с округлым, добродушным лицом, светящимися карими глазами и тёмными пышными волосами с серебрянными нитями седины. Его добронравие и боголюбие отражались в его работе: фигуры, лица и позы отличались особой одухотворённостью.

Здесь Адриан встретил Иеронима ван Акена – талантливого, становившегося весьма популярным художника из семьи потомственных живописцев. Его отец, Антониус ван Акен, возглавлял известную в городе семейную мастерскую, где работали и старшие братья Иеронима – Гуссен и Ян. Однажды в порыве откровенности Антониус признался Адриану: он считает Иеронима самым талантливым из своих сыновей, хотя Гуссен и Ян вполне добротные живописцы. Адриан мысленно согласился с Антониусом. Прославленный мастер предрекал приобретающему известность художнику большое будущее, успех в Нидерландах и за пределами. Снующие мимо священники, мастеровые, взглянув на эту беседующую пару, прятали смеющиеся глаза и сдерживали усмешку. Полноватый ван Весел глядел снизу вверх на высокого, сухощавого, но крепкого Иеронима ван Акена. Адриану нравилось его обрамлённое светлыми, чуть вьющимися волосами, резковато очерченное лицо с прямым носом, тонкими губами и серо-голубыми глазами, задумчивыми и умными, отчего он казался несколько старше своих лет. «Ему около тридцати или чуть за тридцать, сразу и не скажешь», – предположил Адриан, когда впервые увидел Иеронима. Оба мастера были в похожих рабочих туниках их грубого холста, одетых поверх рубах и перепачканных красками и маслами. Это обыкновение Иероним перенял у ван Весела, всегда аккуратно одевавшегося, бережливо относившегося к своей одежде. Молодой художник, никогда ранее не задумывавшийся над этим нюансом, нашёл привычку Адриана практичной, «меньше стирки для мачехи и сестёр».

Иероним писал библейский сюжет о поклонении Трёх Волхвов новорождённому Иисусу в одной из часовен собора, выполненный им уже больше чем наполовину. Его старшие братья, занятые в других церквях города, помогали ему время от времени. Адриан с вниманием и любопытством следил за творчеством молодого художника. В целом картина походила на изящную французскую книжную миниатюру, в несколько раз увеличенную. Иероним упоминал, что обучался украшению книг миниатюрой в родном городе Адриана Утрехте, где это искусство достигло совершенства. Утрехтские мастера книжной миниатюра славились на всю Европу. В то же время, сцена выходила непохожей ни на одну картину с распространённым, любимым художниками сюжетом, коих он повидал немало, из-за нескольких резких, злых лиц недоброжелателей в группе поодаль. Казалось бы, лица эти не должны выделяться, находясь не на первом плане. Но, напротив, резкие профили и фасы притягивали внимание, особенно если взгляд падал на них после рассматривания мирного, тонко и тщательно выписанного пейзажа и городского вида на дальнем фоне. Лица эти и выражения были настолько расхожими, что Адриану казалось – он видел эти лица среди горожан. Картина вызывала интерес Адриана, заставляла подходить ближе и подолгу её рассматривать. Мастер желал взглянуть на законченную работу, надеялся, что Иероним завершит заказ до его отъезда в Антверпен. Надежда виделась вполне осуществимой: священники поторапливали Иеронима, в этом же соборе художников ждала картина с сюжетом о сотворении мира, которую он только начал для алтаря в другой часовне.

Из уст Иеронима Адриан ван Весел узнал о том, что ван Акены выполнили немало работ для собора и других церквей Хертогенбоса, видел фрески, изображающие Распятие, Святых Петра и Павла, написанные ещё дедом Иеронима. Фрески, рассказывал Иероним, повредил тот самый страшный пожар, случившийся в Хертогенбосе, когда ему едва исполнилось четырнадцать. Весь город пострадал тогда от пожара, а драгоценная статуя Пресвятой Девы Марии чудом уцелела, её удалось спасти. Собор до сих пор латали и перестраивали, хотя прошло уже более десяти лет. Отцу и братьям пришлось подправлять повреждённые фрески. Иероним, посещавший латинскую школу и учившийся живописи у своего отца, тоже помогал чем мог: натирал пигменты для красок, мыл кисти, очищал палитры.

Разговоры о пожарах были вполне обыденными, слишком часто они случались. Но Адриан ясно видел: упоминание того страшного пожара в Хертогенбосе вызывало иной раз в Иерониме чувство беспокойства. Художник всё ещё видел тот пожар в своих снах. Разговоров, однако, было не избежать, последствия этого самого пожара устраняли мастеровые в соборе.

В августовские дни 1477 года от Рождения Иисуса Христа Хертогенбос пировал на карнавалах по случаю свадьбы их молодой правительницы Марии Бургундской и Максимилиана Австрийского, сына императора Священной Римской Империи. Торжественная церемония состоялась в Генте, пред алтарём, расписанным божественными братьями ван Эйк. Хертогенбосцы узнали важную новость в тот же день от заранее посланного гонца. Гонцов разослали и в другие города Герцогства Бургундского – весь народ должен праздновать знаменательное событие. Церкви и монастыри Хертогенбоса отслужили несметные мессы и песнопения за здравие молодой правящей четы, городское правление устроило ярмарки, гуляния, представления бродячих актёров, жонглёров и менестрелей. Горожане безудержно веселились, желали молодожёнам любви и наследников, оросились слезами счастья за свою обожаемую герцогиню. Папские инквизиторы-доминиканцы, в другое время воспротивившиеся бы такому неуёмному веселью, притихли, гадая, чего же ожидать далее. Они, было, осмелели после смерти не дававшего им развернуться во всю силу Герцога Бургундского Карла Смелого с его фривольным, роскошным двором и резиденциями в Брюсселе, Генте и Брюгге. Герцог не оставил мужского потомства, а молодую дочь Карла Смелого не восприняли всерьёз. Но девятнадцатилетняя герцогиня Мария Бургундская, столкнувшись лицом к лицу с враждебной Францией, с которой её отец вёл бесконечные войны, которая уже захватила часть её земель и требовала её замужества с французским дофином, быстро сориентировалась и без промедлений сочеталась браком с сыном императора, эрцгерцогом Австрийским Максимилианом Габсбургом, взяв, таким образом, в союзники Священную Римскую Империю, благо, наследница Герцогства Бургундского – желанная невеста.

Знаменательная и, по всей видимости, судьбоносная для их страны свадьба явилась формальным поводом для предстоящего званого ужина у Аларта Дюхамила[13 - В исследованиях по Босху встречается также иная интерпретация имени архитектора – Аларт дю Хамил.].

С Алартом Иеронима связывала давняя дружба ещё с детской поры, когда они вместе изучали теологию, зубрили латинский, корпели над математикой, читали литературу и историю в латинской школе при Братстве Общей Жизни. Из щуплого ребёнка Аларт каким-то образом превратился в статного, ладного молодого архитектора. Светло-карие глаза и каштановые, ниспадающие на плечи кудри привлекали внимание девушек. Аларт счастливо женился на прелестной Катарине – девушке своего круга. Её брат Ян Хейнс тоже был архитектором. Талантливый зодчий, построивший уже три церкви в Хертогенбосе, Аларт ещё являлся и прекрасным гравёром, он выполнял гравюры по картинам, зарисовкам и сюжетам Иеронима.

Аларт пригласил на ужин Братьев из хертогенбосского Братства Святой Богоматери, среди них – местную патрицианскую семью ван Меервене из близлежащего местечка Оиршот, где они жили в собственном имении, но появлялись и в Хертогенбосе. Здесь они вели свои торговые дела. Ван Акены знали эту семью, их городской дом, как и дом Антониуса, располагался на площади Маркт. Архитектор приурочил ужин к празднованию свадьбы Марии Бургундской и Максимилиана Австрийского, но истинная причина была иной. Богатое Братство Святой Богоматери замыслило построить в величественном Соборе собственную часовню под стать храму, где обретёт новую обитель их драгоценная чудотворная статуя, а братья и прихожане будут возносить ей молитвы в тишине и благочестии. Во время многочисленных религиозных праздников статуя, по прозьбе священников собора, будет выставляться в главном нефе. Братство рассматривало нескольких отобранных претендентов, решая, кому же поручить столь важную работу. Один из талантливых зодчих города, Аларт полагал: ему могут предложить строительство, но могут предложить и сопернику. Аларт Дюхамил был известным, но не единственным дельным архитектором в Брабанте. Он страстно желал получить этот престижный заказ, сулящий, к тому же, щедрое вознаграждение. Хотя хорошая оплата не помешает, престиж и значимость работы играли более важную роль. Поэтому архитектор и решил проделать невинный трюк соблазнения. Братья благосклонно восприняли его приглашение, и это казалось добрым знаком. Аларт заключил, что он является одним из фаворитов.

Иероним обрадовался возможности лишний раз повидать друга, вечно занятого то работой, то семьёй. Ван Акены прибыли к Аларту не первыми и не последними, как они и рассчитывали. Прийти первыми могли бы счесть неуважительным жестом по отношению к Братству или патрицианской семье, но и слишком запаздывать было бы тем же самым. Херберта, как братья и отец, сразу же окунулась в беседы с гостями, знакомства с теми, кого не знала, а Махтельт, новая жена Антониуса после смерти Алейт, невзирая на статус гостьи, присоединилась к Катарине, суетившейся с последними приготовлениями, отдававшей распоряжения прислуге и поварам. Молодая хозяйка не стала готовить обильный ужин для многочисленных гостей сама, а заранее организовала доставку уже почти приготовленных блюд из дорогой французской таверны, славившейся на весь город своей кухней. Пришли из таверны и повара завершить приготовления. Сделать это ей посоветовал муж, для него предстоящий ужин много значил. Новшество французов стоило недёшево, но иногда приходилось горожанам очень кстати.

Аларт не случайно полагал, что является одним из наиболее желаемых кандидатов. Строительство часовни именно Алартом Дюхамилом Братья обсуждали как практически решённое дело. После заключения и подписания всех формальных соглашений господин архитектор может приступать к первым черновым чертежам. Что и говорить, Аларт взлетел на седьмое небо, его так и распирало от радости и гордости. Мысленно он уже начал рисовать общие очертания будущей часовни и подумал: со временем можно привлечь к строительству брата Катарины, дельного архитектора, как и он сам, но, спохватившись, отогнал от себя все мысли. Роль гостеприимного хозяина требовала определённых сил и внимания к гостям.

Гости славословили Марию Бургундскую и Максимилиана Австрийского, желая им благолденствия и наследников. Хвалили находчивость Марии Бургундской, несмотря на свою молодость и неопытность, быстро нашедшей выход из трудного положения. Иные возражали: Максимилиан, может быть, и не самый желательный для Бургундского Герцогства союзник, герцогине стоило бы обратить свои взоры к Англии – извечному сопернику Франции. Но и те и другие думали-гадали, что же теперь будет с Брабантом, чего ожидать. Скорее всего, новых войн с Францией. Габсбурги не привыкли терять свои территории, Максимилиан Австрийский воспитан в том же духе, что и его отец-император – храбрым воином и неплохим политиком.

Внимание Иеронима с самого начала вечера привлекла семья ван Меервене, а точнее сказать, отдельный представитель этой семьи по имени Алейт. Художник и девушка знали друг друга с юных лет, дома обеих семей располагались недалеко друг то друга. Но Иерониму редко приходилось видеть Алейт. Ван Меервене подолгу жили в Оиршоте, Иероним обучался в Утрехте и Харлеме. Художник знал, что она помогала в госпитале монахиням ухаживать за больными. Он видел девушку на рыночных площадях Хертогенбоса, раздающую хлеб бедным. Этими благими делами занималось Братство Пресвятой Богоматери, где состояла вся её семья. Однажды он даже остановился поодаль и наблюдал за Алейт. Её простое тёмное платье, размеренные движения, тёплая улыбка и мягкие манеры виделись Иерониму полными особой духовной грациозности и достоинства.

Смотря на девушку, Иероним почему-то вспоминал юность, вспоминал монаха Дионисия или Картузианца[14 - Дионисий Картузианец или Денис ван Рейкель (около 1402/03 – 1471) – ранненидерландский католический теолог, философ, мистик под влиянием работ ван Рейсбрука и Деонисия Ареопагита. Состоял в монашеском Ордене Картузианцев. В конце 1460х годов руководил строительством и управлением картузианского монастыря в Хертогенбосе.], как называли его в Хертогенбосе из-за принадлежности к Ордену Картузианцев[15 - Или Орден Картезианцев.– монашеский орден, основанный во Франции в 1084 году.]. Брат Дионисиий помогал управлять картузианским монастырём в Хертогенбосе, поводил долгие часы в молитве и созерцании, однако всегда находил время приходить на площади города и раздавать еду страждущим. Присущие ему тёплая улыбка и мягкие, заботливые манеры сразу распологали к нему людей. Картузианец привечал юных друзей Иеронима и Аларта, учившихся в латинской школе: рассказывал о путешествии по германским землям с кардиналом Николаем Кузанским, беседовал с юношами о житиях святых и о мистическом писателе прошлого Яне ван Рейсбруке[16 - Ян ван Рейсбрук (Рёйсбрюк) (1293 – 1381) – ранненидерландский мистик, философ, писитель. Повлиял на дальнейшие поколения нидерландских и испанских мистиков.], которого Дионисий называл удивительным. Таинственные записи ван Рейсбрука Иероним читал в латинской школе по настоянию Братства Общей Жизни. Таким же образом с работами познакомился и Дионисий, когда-то учившийся в похожей школе Братства. Братство Общей Жизни считало труды этого загадочного писателя едва ли не второй Библией. Папские доминиканцы невзлюбили Картузианца и пытались обвинить его в ереси. Когда этого не удалось и их самих обвинили в зависти к популярности картузианского монаха, они просто выжили Дионисия из города. Орден Картузианцев отозвал Дионисия из Хертогенбоса, затаив злобу на доминиканцев. Городское правление и горожане не раз припомнили Псам Господним[17 - Псы Господни – неофициальное название доминиканского монашеского ордена. На гербе ордена изображена собака, держащая в пасти горящий факел, а слово «доминиканец» созвучно латинским словам Domini canes т.е Господни псы. Неофициальное название использовалось и в негативном смысле, так как инквизиторы были преимущественно доминиканцами. Кроме того, в Нидерландах времён Босха не было своей Святой Инквизиции, она была образована Карлом V уже после смерти Босха, в 1521 году. Во время жизни Босха инквизиторы посылались из Рима и их деятельность была довольно ограниченной городскими властями.] бесчестную травлю благочестивого, но не пришедшегося ко двору монаха. Иероним от всего сердца сочувствовал Картузианцу. Юноша недоумевал: что доминиканцам нужно от праведного монаха? Ему было нестерпимо жаль расстаться с Дионисием. Он ненавидел Псов Господних.

Алейт, раздававшая хлеб, напомнила Иерониму Дионисия своими тёплыми манерами и желанием творить добрые дела. На ужин к Аларту Дюхамилу Алейт пришла с братом, её родители уже обитали в мире ином. Иероним с неким удивлением взирал на эту новую Алейт – повзрослевшую, в роскошном наряде – и будто впервые видел её. В определённом смысле так оно и было. Доселе он не встречал Алейт на собраниях общества Ден Боса, хотя она и принадлежала к патрицианской семье. Иероним и Алейт были одного возраста, Алейт, может быть, на два-три года моложе. Несмотря на не юный возраст Алейт всё ёщё не вышла замуж. Не желает или подходящей партии не нашлось, гадал Иероним. Свои светло-каштановые волосы, гладко зачёсанные назад, собранные в замысловатую причёску, девушка не убрала под головной убор, а только слегка заколола полупрозрачной вуалью. Иероним, поэтому, разглядел: несмотря на популярный стиль туго стянутых назад волос, она не подбривала слегка лоб и виски, как сделали бы модницы. Её жемчужно-серое верхнее платье из легчайшего бархата с глубоким треугольным вырезом, из которого выглядывало нижнее платье из белого батиста, походило по цвету на его наряд – белую тунику по колено и такой же длины кафтан из легкого серого бархата, подпоясанных поясом из маленьких серебряных печатных пластин. Это совпадение показалось Иерониму забавным и знаковым одновременно, содержащим особый смысл. Алейт тоже заметила совпадение и не обошла вниманием. После обычных приветствий и приличествующих в таких случаях восхищений работами художников, она красноречиво перевела взгляд с себя на Иеронима. Все присутствующие вежливо рассмеялись, иные узрели в этом загадочное знамение. Аларт дю Хамил посчитал не лишним добавить:

– Летом хочется надеть что-нибудь лёгкое и светлое. Не удивительно, что ткани и цвета иногда так похожи.

За весь вечер Иероним и Алейт сказали друг другу немного: упомянули о знатной свадьбе в Генте, похвалили гостеприимство хозяев. Однако Иероним чувствовал как воздушно-незримые, но крепкие нити протянулись между ними и будто связали их вместе. Он ощущал и волны симпатии, исходившие от Алейт. Лучистый взгляд её золотисто- карих глаз, размеренная речь и тёплая улыбка снова напомнили ему брата Дионисия.

Алейт в первый раз видела художника в городском обществе и так близко. Она успела заметить серо-голубые глаза, поразившие её своим глубоким, вдумчивый взглядом. Он показался ей много знающим собеседником, хотя они так мало разговаривали, легко и свободно изъяснялся на латыни. Казалось, он старше её, а ведь девушка знала, что они одних лет.

Иероним возвращался домой в глубокой задумчивости. Ему что-то говорили отец и братья, что-то спрашивали, он что-то отвечал. Антониус и братья заметили, что Иероним будто не такой как всегда: выпил немного лишнего или находится под впечатлением на славу удавшеося вечера. В любом случае, завтра всё образуется, решили они.

Махтельт, однако, было не провести. От её внимания не ускользнула симпатия, возникшая между Иеронимом и Алейт. Схожесть в нарядах, выбранных для вечера, показалась Махтельт добрым знаком, особым предзнаменованием о будущем Иеронима и Алейт. Мысли понеслись дальше. Алейт славная девушка, думала Махтельт, размышляя о возможности женитьбы Иеронима, единственного из братьев, ещё не связавшего себя узами брака. Она из знатной семьи, и это может стать препятствием. Однако, ван Акены – не знатная, но известная в Хертогенбосе семья. Они пишут для Собора; городская знать, магистрат и богатые купцы заказывают портреты. Это уж как посмотрит её брат. Он, вероятно, будет не против сбыть сестру с рук, отдать её замуж в семью хотя и не знатную, но вполне уважаемую.

«Ты что-то разошлась, забегаешь слишком далеко», – тихонько, со смешком сказала себе Махтельт, но в глубине души она чувствовала, почти знала, что Алейт – это она, жена Иеронима.

5

Хертогенбос, Брабант, Бургундские Нидерланды. Конец 1470х годов.

От величественного Собора Святого Иоанна Евангелиста до площади Маркт, главной площади города, где располагаются Ратуша, большие городские часы, центральный городской колодец и торговые ряды, не более двадцати минут ходу. Хертогенбос – процветающий, но не самый большой город Брабанта, как Брюссель или Антверпен[18 - Во второй половине 15 в. Герцогство Брабант входило в состав Бургундского Герцогства, как и почти все Нидерланды. В настоящее время Северный Брабант, включая Хертогенбос, входит в состав Нидерландов, а Южный Брабант, включая Брюссель и Лёвен, – в состав Бельгии.]. Со всех сторон Хертогенбос окружён лесами, в них часто забавляется охотой брабантская и бургундская знать. Первый герцог Брабантский, храбрый воин и заядлый охотник Генрих[19 - Генрих I (1165 – 1235) – первый герцог Брабанта с 1183 года.], даровал городские и торговые права поселению, возникшему на слиянии двух рек около его охотничьих лесов, от которых город и получил своё название: Хертогенбос – «герцогский лес». Права получили и другие поселения Брабанта. Герцог нуждался в городских ремёслах и торговле в своих владениях, дабы приумножить состояние и придать себе весу в кругах высшей знати.

Церквей, монахов и монастырей всех возможных монашеских орденов здесь больше, чем в любом другом городе Брабанта. Граждане Ден Боса вопрошали себя: гордиться им или сожалеть? Так или иначе, горожане соглашались с отцами города, не позволявшими монахам захватить их родной Ден Бос, конкурируя с мастеровыми и торговыми цехами, да ещё продавая отпускающие грехи индульгенции. Действовали здесь и христианские Братства, где братья и сёстры не связывали себя монашеским обетом. В процветающем Братстве Пресвятой Богоматери состояли выдающиеся граждане Ден Боса, едва ли не каждый городской чиновник стремился получить приглашение в это влиятельное общество. Братьев и сестёр из Братства Общей Жизни хертогенбосцы считали в определённой мере блаженными, относились к ним с удивлением, но и с долей почтения. От них никакого вреда, только польза. Они ратовали за грамотность и учение, осуждали пренебрегавших обетами церковников всех рангов, и своею жизнью, деяниями показывали, что можно жить в любви с Богом, не принося монашеских обетов. Городское правление считало, что Братство своею деятельностью улучшает жизнь в городе: братья содержали школы, помогали ухаживать за больными в госпиталях. Доминиканцам же трудно было скрыть подозрительность и недоверие. Не оттого ли, что братья и сёстры Братства могли парировать им в любой дискуссии, переписывать и украшать книги?

Граждане Ден Боса гордились фактом, что в их городе находилась известная в Брабанте латинская школа, которой управляли братья из Братства Общей Жизни, и где учился Иероним, допоздна просиживая над книгами в их солидной библиотеке. Условием обучения в знаменитой школе было изучение истории Братства и работ его выдающихся представителей, коими являлись не больше не меньше как Фома Кемпийский и Николай Кузанский. Иероним, поэтому, с юношеских лет знал, что самое первое Братство было основано в 1374 году в Девентере патрицием Гертом Гроте, очарованным писаниями Рейсбрука и под этим просветлённым очарованием решившим говорить с Господом менее помпезно, более интимно, наподобие первых христианских общинников. Сейчас же общины этого братства существовали во многих городах земли нидерландской. Своим святым покровителем они объявили Святого Иеронима, известного тягой к грамоте и учению. Иероним читал труды обожаемых братством Фомы Кемпийского, Николая Кузанского, почти наизусть знал раздел «Золотой Легенды»[20 - «Золотая Легенда» – произведение Якова Ворагинского, Написанное в середине 13 века. Сборник житий святых, который на протяжении всего средневековья являлся одним из наиболее популярных и читаемых произведений по всей Европе.], посвящённый жизни Святого Иеронима. Кроме чтения книг Иероним любил наблюдать в скриптории за вооружёнными перьями руками монахов и учёных братьев, переписывающих книги, за художниками, пишущими миниатюрные иллюстрации, а потом и сам постигал искусство миниатюрной живописи.

Завершив очередной день кропотливой работы в соборе, Иероним шёл по узким улицам к семейному дому на площади Маркт, лавируя между спешащими людьми: наёмными мастеровыми, возвращающимися домой, монахами и священниками, направляющимися в многочисленные церкви на вечерние мессы, женщинами, несущими в корзинах провизию к ужину. Лавки и ремесленные мастерские на мелких улочках, начали уже закрываться.

Но на главной площади жизнь била ключом. Торговцы и не думали заканчивать работу, наперебой расхваливали свой товар, горожане сновали по рядам, надеясь к концу дня выторговать покупки подешевле. Чуть поодаль Иероним увидел стоящего на возвышении и потрясающего розарием проповедника, доминиканца, судя по его белому монашескому облачению и чёрному поясу, собравшего вокруг себя внушительную толпу слушающих и внимающих его решительному, резкому голосу. Свой чёрный плащ монах, разгорячённый собственной проповедью бросил тут же у ног. Доминиканцев глухо недолюбливали даже здесь, в Хертогенбосе, где они содержали большой монастырь, не говоря уже об остальном Брабанте, да и всём бургундском государстве. Доминиканец, державший возле себя столько людей, вызвал люботытство художника, он подошёл поближе. Иероним узнал проповедника, его называли блаженным Аланом. То и дело появлялся он в городе, неизменно останавливался в монастыре у собратьев и неустанно проповедовал о любви к Господу и Пресвятой Деве Марии, о предстоящем Конце Света, Страшном Суде и неизбежном наказании грешников.

– Берегитесь, будьте настороже. Пособники дьявола вовсе не ленивы, они не дремлют, а ищут слабые души, чтобы втянуть искушениями ещё более в вертеп порочной жизни и запретных наслаждений. Наступит Конец Света, конец мира и каждую душу ждёт Страшный Суд, а для тех, кто беспрестанно грешил и не каялся в своих прегрешениях, для тех, кто в своей гордыне забыл Бога и не посещал церковь, неминуемы бездонные глубины Преисподней. И тогда их проклятые души ждут мучения, которые, в отличие от греховной земной жизни, никогда не закончатся. Их порочные души, снедаемые голодом и жаждой, будут бросать из огненного пекла на лёд, обдуваемый колючими ветрами. Они будут проводить дни и ночи, мучимы подобными горам чудовищами с железными когтями и клювами, их души будут терзать дикие звери, жалить отвратительные гады, клевать хищные птицы, жарить в печи, бить молотом на наковальне. А во имя ещё более тяжких страданий им покажут недостижимые Райские сады, царство света, изобилия и дивной музыки, где обитают праведные души, – проповедник остановился, чтобы перевести дыхание и сделать выразительную паузу.

Глаза его горели. В воображении своём он представлял уже себя праведным пастырем с факелом в руке, ведущим заблудших овец из тёмных лабиринтов грехов в лоно святой веры. Но быстро сообразив, что это может быть той самой гордыней, он усилием воли выбросил из головы эти представления вместе с выдохом и снова вдохнул, чтобы просто проповедовать со славу Божию:

– Однако, не всё ещё потеряно, – вдохновенно продолжал доминиканец, – оглянитесь на вашу жизнь, наполненную смертными грехами. Задумайтесь. Покаянием, непрестанными молитвами, праведной жизнью и добрыми деяниями можно попытаться избежать проклятия на Страшном Суде и следующего за ним Вечного Ада. Обратите свои взоры и мысли к Господу нашему и Пресвятой Деве Марии. Покайтесь искренне в прегрешениях, испросите заступничества от дьявольских сил. Бог и Пресвятая Дева милостивы, они простят заблудших и раскаявшихся.

Иероним заметил себе как естественно этот монах вставлял в проповедь описания Ада из рассказов о страшных похождениях по Преисподней рыцаря прошлого Тундала[21 - «Видение Тундала» – текст 12 века, популярный на протяжении всего позднего средневековья. Написан монахом Марком из Регенсбурга.].

Иероним досконально помнил книгу, не раз им прочитанную. Смелый и отважный, но полный гордыни, презрения и не почитавший Господа ирландский рыцарь Тундал однажды на пирушке упал замертво и очнулся только через три дня. Эти три дня его душа, в сопровождении ангела-хранителя, путешествовала по пределам Ада и постигала полную жестоких истязаний жизнь, какую ей придётся претерпевать вечно, если он не опомнится, не раскается, а будет продолжать жить в грехе и бесчестии. По возвращении души очнувшийся Тундал искренне раскаялся и провёл жизнь, наполненную молитвами и благими делами. Похождения рыцаря Тундала Иероним вспоминал и когда читал всеизвестную «Комедию» великого Данте Алигьери, по настоянию Боккаччо – «Божественную Комедию».

Доминиканцы отличались от всех других монахов большею учёностью. Проповедь Алана с призывами к благочестивой жизни, наполненной молитвами и богоугодными деяниями, проникновенный, резковатый голос привлекали внимание горожан. Блаженный Алан умело вёл проповедь. Он не только устрашал толпу, он оставлял место для надежды. Поэтому его со вниманием слушали, а иные воспринимали проповедь как учение для дальнейшей жизни во имя спасения души. Казалось, блаженный Алан, в отличие от других доминиканских проповедников и монахов, которых нередко считали лжецами, делится сокровенными мыслями, это подкупало слушателей. Впрочем, не каждого: с самого краю группы статный горожанин-мастеровой, бросал красноречивые взгляды на стоявшую неподалёку молодую женщину в лёгком плаще, скреплённом на груди маленькой серебрянной фибулой, с длинным остроконечным капюшоном, накинутом на голову. Из-под плаща выглядывало платье добротного полотна. Женщина заметила интерес к себе и опустила глаза, но на её губах играла едва заметная улыбка.

Иероним направился к торговым рядам, пересекая площадь по направлению к дому, как вдруг услышал пронзительный крик: «вор, держите вора». Он оглянулся и увидел тонкую, юркую фигурку убегающего воришки, с неимоверной скоростью удалявшуюся от толпы слушателей. Его ноги мелькали так быстро, что у Иеронима зарябило в глазах. Два горожанина бросились за вором, но им было не поспеть за привычным к бегу, лёгким, стремительным воришкой, неуловимо исчезнувшим с глаз обывателей в узких улочках. Последним из толпы вынырнул тучный господин в кафтане из шерсти, длинные полы мешали ему бежать. Нетрудно догадаться, что это был ни кто иной, как жертва, у кого недостойный воришка ловко срезал кошелёк с деньгами. Его лицо ешё сохраняло растерянно-глупое выражение, как же ещё могло выглядеть лицо человека, неожиданно обнаружевшего, что у него утянули деньги. Растерянность вскоре сменил гнев, пострадавший запоздало, но грозно потряс кулаком в сторону улизнувшего вора и выкрикнул:

– Нечестивый пёс, чтоб ты споткнулся и разбил себе нос. И как только такого земля носит!

Стоявшие поблизости свидетели произошедшего и просто любопытствующие зеваки хихикнули, сравнивая вес тучного господина и невесомого воришки.

Живописец невольно усмехнулся: далеко не всех привлекала в эту группу проникновенная речь известного проповедника. На другой стороне площади он увидел ещё одно скопление любопытных, с нанапряжённым вниманием следивших за руками мага-фокусника или просто шарлатана, показывавшего трюки с фасолинами изчезающими из-под маленьких полукруглых чаш. Ближе всех к фокуснику стояли почтенный господин в богатом костюме и доминиканский монах, предпочтивший сомнительные трюки благочестивой проповеди собрата по ордену. Оба впились взглядом на руки чародея и даже приоткрыли рты, пытаясь его подловить. Художник остановился понаблюдать за происходящим и успел набросить пару быстрых рисунков угольками: резкие, тяжеловатые, быстрые линии, сделанные в спешке. «Он, наверное, и здесь собрал бы урожай, не будь разоблачён среди слушателей проповедника», – вспомнил Иероним ловкого воришку.

Когда Иероним, наконец, добрался до дому, он застал отца и братьев, обсуждавших написанные за день фрагменты картин в церквях города. В большой, с узковатыми комнатами, дом на восточной стороне площади Маркт ван Акены перебрались несколько лет назад. На площади, а ещё вокруг Собора Святого Иоанна Евангелиста, распологались дома знатных и богатых хертогенбосцев. Солидная репутация семьи известных в городе потомственных художников, постоянные заказы и неустанный труд позволили ван Акенам купить дом на престижной центральной площади Хертогенбоса. Антониус овдовел, когда его младшему сыну Иерониму исполнилось шесть лет, а самой младшенькой в семье, Катарине, три года, и вскоре в дом вошла новая жена, вдова, как и Антониус. Махтельт была горожанкой его круга – её отец изготовлял рамы для картин – поэтому распорядок жизни семьи художников не явился для неё в новинку. Бог не дал Махтельт своих собственных детей ни с первым мужем, ни с Антониусом, она оказалась бесплодной. Женщина со смирением приняла веление Господа, но вместо того, чтобы убиваться и вымаливать ребёнка, она отдала свою любовь и заботу детям Антониуса, которые отвечали ей тем же, иногда называя свою мачеху мамой. Звуки этого слова сладостно отзывались в сердце Махтельт; она, будучи неглупой женщиной, сознавала, что даже младшие дети, Иероним и Катарина, помнили свою родную мать, не говоря уже о старших.

Домочадцы поджидали задержавшегося в соборе Иеронима дабы всем вместе приступить к семейному ужину, находя разные пустяковые причины не начинать без него. Махтельт и Херберта якобы заканчивали последние приготовления к уже готовому ужину, жёны старших братьев начинали накрывать на стол и утихомиривали шаловливых детей Гуссена, отец и сыновья строили предположения, какой же огромный участок выполнил сегодня Иероним. Не то, чтобы это было обязательны правилом в семье ван Акенов, но они старались собираться вместе за вечерней семейной трапезой. Время от времени приходила в гости на ужин замужняя сестра Катарина со своим мужем.

За ужином Ян объявил:

– Дорогие отец и Махтельт, мы с Юстиной думаем начать жить отдельно и уже присмотрели домик на одной из улочек между Собором и площадью. Домик небольшой, но уютный, и от вас недалеко. Мы вполне довольны, – и он оглянулся на жену, миловидную Юстину, ожидающую их первенца.

Юстина тихо улыбнулась в ответ мужу, затем всё так же тихо улыбаясь, обвела вопросительным взглядом домочадцев.