Заместитель тактично прочистил горло и стал бочком оттирать синоптика к двери.
– Но как же? – начал было тот. – Как же? А Максим?
Директор совсем сник, замахал руками и принялся выпихивать их на лестничную клетку. В комнате совсем зашлись слезами. Дверь, наконец, захлопнулась. Зато соседняя приоткрылась, и показалась седая кудрявая голова, заросшая совершенно.
– Ну чего?! – зашептала она яростно, одними губами. – Чего вы их беспокоите?! Не надо их беспокоить! Хватит! Хватит уже! – и эта дверь захлопнулась.
______
Синоптик поднял на заместителя глаза:
– Ну что? Нету?
– А разве есть? – тут же встрепенулся заместитель.
– То есть как это? – потерялся синоптик.
– А что мы видели? Ничего мы не видели. Ровным счетом ничего.
– Да, но…
– Да не но, – отрезал заместитель. – Нет у него сына. И не было.
– А кто же есть?
– Дятел! – огрызнулся заместитель.
В этот момент в окне сбоку от них открылась форточка, и им стало слышно:
– Ну что ты? Ну, опять? Нет. Нет. Да нет же. Ты все равно должен поговорить с ними. Ну, потому что Максим. Да. Да. Вот да, именно поэтому. А я тебе говорю – лучше. И там это… кстати… Там сегодня четыре столба.
Голос директора стих, совершенно утонув в хохоте.
Это почему-то так задело синоптика, что он не смолчал.
– Нет, а что?! А что такого смешного?! – он был возмущен.
Заместитель потащил его подальше от дома директора музея, но по дороге синоптик все кипятился.
– Три, главное, не смешно, а четыре – смешно! Да кто он такой! Дятел! Единственный, кто общался с Максимом – единственным, кто мог помочь связаться с вертолетчиками – единственными, кто мог помочь со столбами. Которых теперь четыре… Четыре… – синоптик усмехнулся.
Заместитель уже не тащил его, а шел рядом, тоже посмеиваясь.
– Четыре. Надо вот что, – синоптик остановился. – Надо добраться до этого дятла, есть он там или нет.
– Слушай, а ты ведь таблетки еще не все?
– Нет, конечно, – синоптик сбился. – А что?
– Да, похоже, я тоже завяз.
– Так выбей себе рецепт, – изумился синоптик.
– Мне не дадут. Официально только ты назначен.
– Вот жизнь, – покачал головой синоптик и, порывшись в карманах, протянул заместителю таблетки.
– Стойте!
Они оглянулись на крик. Это был директор музея. Они переглянулись. Вот так-так. Сначала, значит, гора к Магомету не пошла. А потом побежала следом.
– Анфис Иванович? – синоптик всем своим видом олицетворял внимание.
– Да. Он самый, – директор несмело улыбнулся. – Давайте зайдем куда-нибудь. Мне тоже поговорить бы.
– Тут «За Д.» недалеко, – махнул рукой Покойный.
– Пойдет, – кивнул директор.
Заказав себе, они молча дождались, и только тогда заговорили. Директор поднял стакан.
– Давайте за Дятла? Можно?
– Хм, – синоптик пожал плечами. – Почему бы и нет. За Дятла – так за Дятла.
Они выпили.
– Так о чем вы с нами хотели? – заместитель не стал тянуть.
– А вы? – попытался было парировать директор, но сам скомкал пас и, махнув рукой, вымученно улыбнулся. – Я… Я хотел бы… а то, мне кажется, тут недоразумения… видите ли… чтобы, так сказать, расставить… – он замолчал на какое-то время и потом, собравшись, продолжил. – Я был молод, господа. Я был совершенно молод. Честолюбив. Глуп… – он основательно отхлебнул, поморщившись. – Я ведь тогда был всего-то практикантом в отделении первобытных стоянок. Передо мной были открыты все двери музея. Перспективы были так… так… чарующи. Волшебны. До головокружения. Аж тошнило, верите ли? – они покивали, и он продолжил. – А потом появилась… Она… – директор страдальчески заломил брови и улыбнулся. – Фея. Дыша духами и туманами, знаете ли. Появилась она и пропала. Перевелась, – хлопнул неожиданно пустым стаканом по столу директор. – Здесь ей было тесно. Ей хотелось масштаба! Областные музеи хищно манили ее. А я что… Для меня наш музей – целая Вселенная. Вот так, господа. Мы были разных миров, – махнул рукой директор. – Она считала, что лучшее – враг хорошему потому, что хорошее – это мало, можно и нужно лучше. А я же всегда считал, что хорошее – хорошо, а слепое стремление к эфемерному лучшему – это именно враг. Бескомпромиссно. Вот так! – директор хлопнул по столу ладонью и устремился в туалет, не оглядываясь.
Синоптик с заместителем сидели, притихши, придавленные роковой драмой директора музея.
– Вот ведь Анфиска! – наконец заключил заместитель и прикончил свой стакан. – Допивай давай, пойду повторю, пока этого Ромео нет.
Синоптик залпом опрокинул остаток коньяка, отдал стакан заместителю и встряхнулся, поведя плечами и пересев поудобнее. Антракт.
Вернулся заместитель с тремя новыми стаканами. Сел, расставил. И снова они сидели молча, ожидая второго действия. Вернувшийся директор мрачно обозрел стол, кивнул и торжественно поднял стакан:
– За добро! Дорогие вы мои… – он смахнул слезу и выпил, потом отдышался и продолжил: – И она исчезла. Ушла к своему «лучшему», без сожалений оставив мое «хорошее».
Помолчали, будто помянув.
– А потом, много позже, я узнал от заезжего профессора, читавшего у нас серию лекций о правилах безопасности при работе с текстильными экспонатами, что она умерла.
– Ох, ты ж, Боже ж ты мой… – заместитель подался вперед. – И что?! Как?!
– Как – он не сказал. Но это уже было не важно. А важно было то, что у нее остался сын, – директор замолчал.