Свободное падение

Максим Гордиевский, не смотря в камеру, развёл руками и поправил очки, как будто этот вопрос показался ему неприличным.

«Он смущён! – радостно заметила Анна. – Интересно, что же он ответит?» Ей и без того было известно, что Максим холост, окончил Мехмат МГУ, увлекается бильярдом и шахматами. Больше ничего разузнать не удалось.

– Господин ведущий, я бы предпочёл не отвечать на этот вопрос. Но не обижусь, если вы включите его в суперблиц, – после небольшой паузы отшутился Гордиевский, наконец посмотрев в камеру.

Анна снова отметила, что его глаза, тёмно-карие, с чёрными ресницами, эффектно контрастировали со светлыми, слегка вьющимися волосами. Даже сидя в кресле, он казался высоким и, несомненно, стройным и подтянутым, как и подобает настоящему мужчине. Да, этот человек не только был феноменально умён, но и красив настоящей, мужественной, классической красотой…

Присутствующие в студии – небольшом павильончике, затерянном в одном московском парке, – одобрительно захихикали, услышав шутку ведущего и ответ Максима. Все знали, что Гордиевский – восходящая звезда Клуба, настоящий мастер суперблица, специального раунда, когда вместо шестерых игроков на три вопроса должен отвечать лишь один человек и в течение всего одной минуты!

Именно в тот раз, когда Максим, оставшись за столом в одиночестве, за минуту безошибочно ответил на три абсолютно тупиковых вопроса, она впервые обратила на него внимание. Не на то, что именно он говорил, – кажется, первый вопрос был об импрессионистах, второй – о силе трения, а третий – об острове Пасхи, – а на то, как он это говорил, как держал себя, как размышлял в эти сумасшедшие двадцать секунд… Его сосредоточенное, но мягкое, доброе и волевое лицо… Она никогда не любила красавчиков и уже тем более блондинов, но он, конечно же, был исключением. Максим Гордиевский вообще был ни на кого не похож, особенно в своих очках без оправы. Но когда он, погружённый в размышления, снимал их, пожалуй, было даже лучше: лицо его становилось более домашним, понятным, почти трогательным.

– Господин Баранов, перестаньте подсказывать, пожалуйста! – строго осадил ведущий одного из завсегдатаев – полноватого брюнета с усиками, что-то шепнувшего на ухо одному из игроков. – Неужели вы думаете, что Трузьдев не разберётся без вас? Господа, напоминаю, что любые подсказки будут пресекаться! Вплоть до удаления из зала! Вам это понятно, господин Баранов?

Брюнет послушно кивнул, а Гордиевский слегка улыбнулся и прикрыл рот рукой, словно желая скрыть иронию. Волчок начал очередной тур под привычный вертлявый аккомпанемент.

«Интересно, он тоже считает, что ведущий держит себя вызывающе?» – подумала Анна.

Впрочем, в этой немного претенциозной передаче ей нравилось почти всё: и элегантные вечерние наряды, и обращения «дамы и господа», и камерные интерьеры садового павильона, в который зимой даже залетали снежинки…

Но больше всего её привлекала атмосфера интеллектуального соревнования, в котором участвовали сразу столько неординарных, целеустремлённых, исключительно умных людей. По необъяснимой причине её прямо-таки манил, интриговал этот круг, абсолютно недоступный для неё, погружённую в рутину сольфеджио и хора.

– Сектор «Суперблиц». Ну что, господин Трузьдев, кого вы назначите на этот раз? Время, господа!

– За столом останется… – Сухопарый Трузьдев, чем-то напоминающий паука, слегка откашлялся и ещё раз посмотрел на свою команду. – Останется Максим Гордиевский.

– Итак, против эрудитов играет… Внимание! Против вас, господин Гордиевский, играет Галина Сусанина из Пензы. Внимание, первый вопрос…

Анна затаила дыхание. За всё время ей удалось найти правильный ответ лишь пару раз: в вопросах о Бетховене и «Полонезе» Огинского. Что же будет сегодня?

Раздался длинный звонок в дверь, а потом второй, ещё длиннее. Так и не услышав вопрос Галины Сусаниной, Анна нехотя пошла открывать.

– Вы нас заливаете! – В дверях стояла хорошо знакомая ей Дамира Забировна с четвёртого этажа. – Только ремонт сделали… Всё залили, всё! А ещё поёт…

Всплеснув руками, она бесцеремонно оттолкнула Анну и направилась в ванную. Действительно, тонкие струйки уже сочились под дверью… Распахнув её, соседка обомлела: полотенца и мыло плавали в лужах воды, которая лилась с полотка, бежала по кафелю, стиральной машине и унитазу, но каким-то чудом совершенно обошла ванну. Значит, протечка не у Анны, а этажом выше!

Охнув, ретивая татарка бросилась к выходу и понеслась искать правду на шестой этаж. Анна, напуганная, смущённая, никак не могла придумать, что делать. Все тряпки хранились в ванной, но, конечно, давно промокли. Спасать их нехитрые банные принадлежности смысла не имело, вызывать аварийную службу – тоже, ведь Дамира Забировна наверняка уже туда звонила…

Анна захлопнула дверь ванной и заложила её старым халатом: по крайней мере, так вода не попадёт в прихожую.

Вернувшись в большую комнату – так у них в семье называли некое подобие гостиной размером в четырнадцать с половиной квадратных метров – она в сердцах выключила телевизор: заветный вечер был испорчен окончательно и бесповоротно.

***

Что-то очень мешало и одновременно приятно волновало… Она чувствовала: вот-вот произойдёт нечто необыкновенное, важное, страшное, но нужное. Сперва она почувствовала, что его руки, только что крутившие этот дурацкий волчок, гладят её волосы – сначала почти незаметно, потом всё более настойчиво. Ой! Теперь он потянул её за волосы так, что почти выступили слёзы. Но она мгновенно забыла о боли: теперь его руки перешли на бёдра, плавно спустились ниже… Почему же он не целует её? Почему она не чувствует его губ, его дыхания, пропитанного запахом сигарет, которые он только что курил во дворике садового павильона?..

…Проснувшись в кромешной тьме, Анна, полностью одетая, не сразу поняла, где находится. Нет, это была всего лишь её собственная комната – та, которую она заняла после смерти бабушки.

Какой стыд! Такая пошлость приснилась ей в самый первый раз с тех пор, как Максим Гордиевский вошёл в её жизнь. Неужели вот это грязное, животное, такое волнующее ощущение – неужели это и есть?.. Нет, она никак не могла назвать это тем самым словом. Это казалось настолько грубым и недостойным, что Анна невольно поднялась и принялась расхаживать по комнате.