Ловушка для музы. Сборник фантастической прозы

– Бутерброд сгоношить? Салатик? Или просто чаю?

– Владя, с мышью! С мышью что-нибудь сделай!

Влад почесал затылок. Не то чтобы мышь мешала… На кухне она ориентировалась, значит, уже заскакивала в гости. Если бы Ляльке не «повезло», может, они бы серохвостую ещё полгода не засекли. Но житейский опыт подсказывал, что мышь в квартире не сулит ничего хорошего.

– Сделаю, – сказал он. – А пока, может, по бутеру?

ПРИБЛИЖЕНИЕ ВТОРОЕ

МЕЛЕТА – ОПЫТ

…Помню, когда нас, мыслящих, было три сестры. Как в шутке – одна старшая, другая умная, третья – красивая. Но с обязанностями мы справлялись на славу. И не ради песней аэдов или даров на Геликоне. Хотя почитание приятно, что бы ни ворчала Аойда.

Так бы и шло, год за годом, век за веком…

Но нет! Там, куда влезут смертные, всё катится в тартарары. Понаедут всякие, так начудесят, что даже мойры руки опустят. А уж им в разборе хитросплетений равных нет…

О ком я? Конечно, об этом эматийском выскочке. Кто, как не Пиэр, вбил в голову, что нас девять! Мол, разве могут три музы, пусть и дочери Зевса, вдохновить всех страждущих? Разве под силу им уследить за многообразием талантов и предназначений?

Ладно, что с Пиэра взять. Сказано – царь, голова от власти закружилась. Но за ним и подданные девятикратный бред подхватили! Им, видите ли, так удобнее. Узкая специализация. Чтобы знать, с кого спрашивать.

В общем, повеселили нас изрядно. Мать-Мнемосина к отцу-Зевсу с расспросами – откуда у слухов крылья растут? Ну их к Аиду, или надо соответствовать? Что?! Надо?!?

Ну, надо – значит, надо…

Так у нас появилось девять младших сестёр. Считайте, детства у крошек не было. А что было? Были братец Феб за наставника и взмыленный Пегас за домашнего любимца. С малолетства натерпелись сестрёнки от этой узкой специализации.

Звёздное небо и астрономию – Урания под крыло взяла. Сбежала, умница, подальше от суеты. Каллиопе философы и поэты достались. Клио скрижали истории выпали, хоть она и упиралась – разве непьющий разберётся, что смертные наворотили, а пуще того – к чему стремились? Мельпомене и Талии театр подбросили, который, как сама жизнь, полон трагедий и комизма. Священные гимны Полигимния из-под носа сестёр увела – как знала, что чем дальше, тем меньше её тревожить будут. Непоседа-Терпсихора плясуньей заделалась – с танцами жизнь веселее. Эвтерпа ударилась в лирику, Эрато влюблённым венков наплела – на тессераконтере не увезти…

Мельком глянешь – каждая муза на своём месте.

А приглядишься… Ну ведь сборище лентяек!

Попробовали бы они, как мы прежде – в одночасье на гимн и трагедию вдохновить! Да чтобы первый за сердце брал, а вторая слезу выжимала. И посматривать между делом, чтоб летописец историю не переврал, а девица, вопреки воле родителей с любимым сбежавшая, счастье нашла…

Ракурс первый

Мышь гложет, что может.

    Пословица

Есть, есть в Хатире Керимовне что-то нечеловеческое! Как она в своём Симферополе узнала, что Влад час назад закончил книгу? Такое чутьё вырабатывается годами, или редактор – инопланетянка с телепатией, предвидением или что там положено внеземному разуму?

Закончив разговор, писатель допил кофе и облизал взглядом просвет на книжной полке. Вместо одного тома – ха, чуть не похороненного! – скоро будет два.

Прибиравшая квартиру Лялька заглянула в кабинет:

– Кто звонил, котечка?

– Единственная и неповторимая, – фыркнул Влад.

– А! – Лялька с лёту поняла, о ком речь. – И как она сегодня?

– Сыта и благостна.

– Позавтракала дюжиной писак, вот и благостна! – хлюпнув жвачкой, проворчала Лялька. – А чего хотела?

– Спросила, как я смотрю на переиздание «Проклятий».

Ахнув, Лялька вместо ладони прижала ко рту метёлку для пыли.

– Да ты что! – и тут же спохватилась: – А ты смотришь?

– Ещё как! – рассмеялся Влад, забивший на творческий кризис. – А ведь думал, цикл в жизнь не закончить…

Поддавшись воспоминаниям, он взял в руки первый том «проклятого» цикла… И едва не выронил.

– Это что, солнышко? – тупо спросил он.

– Где?

Отдирая жвачку от метёлки, Лялька подошла, глянула и вновь ахнула.

Книга была выедена, точно ломоть хлеба.

– А ведь я говорила, котечка!..

Не доверяя глазам, Влад потянулся к следующему тому. Точнее, каркасу, который прикидывался неповреждённым.

Утробно рыча, Влад смёл книги – нет, настоящие огрызки! – с полки. В углу, за толстым десертным томом, открылось гнездо из остатков «Тысячи и одного проклятия».

Застигнутая врасплох мышь сиганула с полки на Ляльку, запуталась в волосах. Завизжав, девушка принялась охаживать себя метёлкой. Морщась от перепадающих ему ударов, Влад изловил грызуна. Тот замер у него в кулаке – то ли прикинулся дохлым, то ли околел от ужаса.

«А ведь мышь – та самая!» – подумал Влад, разглядев неровную отметину на сером лбу.

Но давнее знакомство не помешало ему отнести добычу в мусорный контейнер на улице.

Когда он вернулся, Лялька с ногами сидела в его кресле.

– А в-в-ведь я гов-в-ворила! – заикаясь от пережитого ужаса, повторила она. – Я гов-в-ворила, что с мышью н-н-надо что-то делать!

Взглянув на прорицательницу раненой ланью, Влад стал осматривать квартиру. И едва не схлопотал сердечный приступ.

Как они прежде не заметили мышиные следы? Труха, обгрызенная мебель, помёт… За художественно выеденными обоями – к оракулу не ходи! – простирался лабиринт. Возможно, стены и межэтажные перекрытия таили мышиные нуль-телепорты, на панелях которых теснились номера квартир. Зелёным цветом обозначались те, посещение которых не требовало визы. Гуляй – не хочу. Лопай – от пуза! Красным отмечался путь в один конец; там жили кошки. Оранжевым – квартиры с мышеловками разной степени гуманности. Хотя, зачем мышеловкам быть гуманными? Они же не на человека. Или человек, используя мышеловки, порочит свою гуманность?..

– Что там, котечка?

Не решаясь спуститься на пол обетованный, Лялька тянула шею и едва не приплясывала.