Ловушка для музы. Сборник фантастической прозы

– Так нешто я сам всех коз слопал? – нахохлился Жбанчик.

Кузнец брови насупил. Не верит, что крылатый пять коз сожрал. Причём, трёх – его, кузнечих. И жена ему наказала – без коз не вертаться. А жена у него – у-у-ух!

Так и не сожрал змей коз, а распугал. Прыснули, дуры лупоглазые, какая куда. Уж искал их Жбанчик опосля, искал. Горлом охрип, так звал. Не дозвался.

Когда он, Жбанчик, посадом бежал, вопя: «Змей! Змей!» его разве что дрекольем не охаживали. Тоже не верили. Сколько лет духом змеиным в этих краях не пахло!

Князь, и тот в бороду хмыкнул. Мол, кто ему змееву башку принесёт, он за того Златославу, младшенькую свою, отдаст. Чем она прынцесс, что за тридевять земель, хуже? И всем благо. Змей не будет народ стращать да коз таскать. А молодцу, что змея на голову укоротит – слава и красна девица. Да и то сказать. Кто змея одолеет, богаче иных владык станет. Какой же змей добро своё не сторожит – злато-серебро да камни-самоцветы? Златке тоже любо – такого смельчака, как у неё, ни у одной девицы нет. И не будет. Ибо перевелись змеи-то.

Слушала Златка отца, слушала. Опосля веночек поправила да косу русую за спину перекинула. И к Жбанчику подступила.

– Змей-то велик? – спросила.

И очами синими сверкнула.

Ему, Жбанчику, змей показался с гору. Но он придержал язык.

– Я токмо морду видел, – признался. – Огромная – жуть! Чешуя – ну как золотые монеты, что у девок в монистах.

Нахмурилась Златослава. Отца за рукав потянула. Читывала она, мол, что змеям нету перевода. Они являются этим… курантом равновесия. И ежели выползают, жизни перевернуться должно.

Князь бороду огладил. Шибко учёная ты, мол, Златка. Змеи ежели кому и являются, то пьяным козопасам. Чего ей, жизни, переворачиваться-то? Раз прежде было любо, то и нонче сойдёт. А ежели кто поперёк него пошёл и худое замыслил…

Тут князь кулачище ка-а-ак стиснет! А кулачище-то – ух! Чуть меньше кузнечего…

Добрый молодец у пещеры тянул шею, всматривался в пугающий провал. Который, чем ближе ночь, тем чернее.

Только из кустов у пещеры словно солнышко выглянуло. Неужто Златка суженым любоваться пришла?

Точно, Златка!

А следом мамки да няньки. Так и зыркают, чтоб не обидели кровинушку княжую. Не покусилися на красну девицу допрежь молодца, которому она обещана.

И то – ладный молодец, да лицом пригож. А что больше мычит, то к лучшему. Девицы, они страсть, как любят, чтобы их речам внимали.

– Может, и не сам слопал, – проворчал кузнец. – В нутрях-то пещерных шаром покати. Куда бы твойный змей делся?

Изведя камни, молодец ткнул копьём внутрь пещеры. И сразу в сторону прянул. Гыгыкнул радостно. Ещё бы не гыгыкать. Никто в ответку-то огнём не полыхнул!

А ежели его, Жбанчика, сморило намедни? Закемарил в теньке, а крылатый паскудник ему возьми да и привидься?

Тогда, как пить дать, князь вече скличет. И люд решит, как пустобреха наказать.

Закручинился Жбанчик. Что князь решит, то люд и сделает. Не шибко козопаса в посаде жалуют. Всё из-за коз, дур лупоглазых…

Только закат снова на подходе! Так и прошлым днём он, Жбанчик, туточки сидел. О приятностях разных думал. Глядь – в пещере будто светляки закружились. Точно над местом, где клад закопан. Жбанчик слыхал, так бывает. Он и размечтался, с места нагретого не вставая – вот бы светляки ему клад указали!

Лишь подумал, как слышит – шебаршит кто-то. Глянул – из темноты змей золотой прёт. Огнём пышет – страсть! Аж искры по сторонам!

Заорал тогда Жбанчик, как резаный. Схватил каменюку от кострища, да как засандалил гадине по носопырке! И ноги в руки, да не подведите, предки-заступники!..

Жбанчик не сразу понял, чего кузнец челюсть отвалил. И лишь услыхав, как молодец копьё оземь брякнул, к пещере повернулся.

А там… Ой, мать-берегиня!

Там змей-поганец чуть не целиком вылез. Чешуя золотом горит, что твои дукаты. Башкой из стороны в сторону вертит. А башка – как морда лошадиная.

Добрый молодец, даром, что у пещеры жался, ка-а-ак засадил копьём в грудь супостата! Грудь – что ворота, тяжко промазать. Дёрнулся гад крылатый, исчез. Вместе с копьём.

– Ы-ы-ы! – затосковал молодец.

То ли по копью, то ли по башке вожделенной.

Из кустов, не таясь, Златка выскочила. Очи синие сверкают – ух! Румянец во всю щёку, коса растрепалась, грудь под сарафаном ходуном. Не девка – загляденье.

– А я говорила! Говорила, что змеям перевода нет!

И сама чуть не в пляс.

Посмотрел молодец на румяную Златку, в веночке набекрень. На мамок и нянек, что в сторонке жались. И пуще прежнего закручинился.

* * *

Рядом с королевой гхыров Хыг казалась такой хилой, что того и гляди – раздавят. А не раздавят, хвостом сметут и не заметят. Поза почтения тоже не прибавляла ей внушительности.

Но сейчас именно она, Хыг, завладела вниманием всего рода. И ей – страшное дело! – это нравилось. Нравилось обмирать от ужаса и восторга. Нравилось чувствовать жар Её Великолепия, да коснётся она гребнем солнца. Нравилось слушать, как шипят охвостья. А смотреть, как дрожат в бессильной злобе прихвостни, взрывая когтями песок, она вообще могла бесконечно.

Прихвостни жалели, что не отняли вчера у Хыг чудесный белый камень, а саму Хыг не сожрали с потрохами. Хотя она так отощала, одни мослы. Больше сил ушло бы разжевать да проглотить…

Наслаждаясь злобным бульканьем, Хыг посматривала, как Её Великолепие, да будут зоркими её глаза, разглядывает дар Хыг. Дар необычный и ещё более редкий, чем белый камень – копьё добреца, который защищал свою краснодеву.

Копьё, как и камень, прилетело из мира хамусов за краем потаённой пещеры. Пещеры, которую Хыг уже считала своей. Так же, как и камень, копьё попало в Хыг. Только, в отличие от камня, не отскочило, а застряло в чешуе.

Её Великолепие, да не иссякнет её терпение, долго изучала копьё, склонив голову набок. Наконечник блестел, точно клык. А какой прочный! Царапнешь когтем – следа не останется. Воистину отважен гхыр, добывший его!

Королева гхыров выгнула шею и развернула гребень.

– Копьё из мира хамусов – знак! – прошипела она. – Грядут перемены.

Прихвостни насторожились. Рядовые охвостья вытянули шеи, ловя каждое слово.

– Мы готовы к переменам, – продолжила королева, расправляя крылья. – И мы чтим вестников. Прежде ты была Хыг, охвостьем из рода Золотых Гхыров. Теперь ты Хыгын, третья с конца в ряду прихвостней.

Прихвостни заволновались, защёлкали зубами, но поникли под взглядом Её Великолепия, да неоспоримы будут её решения.

Хыг – нет, отныне Хыгын! – приняла позу благодарности. Место третьей с конца в ряду прихвостней – предел мечтаний простой самки. Королева могла выбрать самца для продолжения рода. Или для охраны кладки яиц. А рядовые самки, подобные Хыгын, искали пропитание для королевы и подносили ей дары. Дары, которые ещё больше укрепляли влияние и силу Её Великолепия, да не будет ей равных среди песков.

После того, как королева насытилась, Хыгын по праву вестницы получила свою долю мяса. Кусок хвоста того, кто вчера щёлкал зубами, не пуская жалкое охвостье к Её Великолепию, да приумножится её щедрость. Зря щёлкал. Не оценил красоту камня. Оценил бы – глядишь, лакомился бы сейчас другими неудачниками…