– Не могу. У меня руки заняты, – пожаловался он и обнял Ляльку.
Девушка хихикнула, расправила глянцевую бумажку. На вкладыше золотоволосая красотка, жмурясь от удовольствия, позировала художнику.
«Любовь – это твоё вдохновение», – пояснял курсив. А то бы никто не догадался!
– Откроешь? – Лялька кивнула на ноут. – Там что-то невероятное. Твои демоны сто раз напомнили, что ждут рукопись… И место у источника – твоё по праву.
Запылённый экран ноутбука поманил Влада. Так манит бездонная пропасть. Нестерпимо захотелось разбежаться, оттолкнуться от края и…
Влад опустил экран и, будто успокаивая норовистое животное, похлопал по ноуту ладонью.
– Столько ждали, ещё подождут! – Он притянул к себе Ляльку. – У нас уйма дел накопилась! Что ты там говорила о печенье?..
РАССКАЗЫ
ЗМЕЕВОРОТ
Паучья кладка была редкостью. И последней надеждой Хыг, охвостья из рода Золотых Гхыров. За кладку можно получить вдоволь воды и сочный кусок мяса.
Гхыры, которые раз в пять дней подносили диковины своей королеве, достигали невиданных высот. Некоторые охвостья – Хыг сглотнула – становились прихвостнями Её Королевского Великолепия, да не затупятся её когти. А от прихвостня до подкрылка, как шипели, хвостом подать…
Но ветер подхватил кладку. Подбросил раз, другой. Закружил, унёс. Хыг только и смогла, что проводить её взглядом. На большее сил не хватило.
Она приняла было позу отчаяния, но лапы подломились. Хыг ткнулась мордой в песок.
Какой позор! Вот-вот зайдёт солнце, а ей нечем угодить Её Великолепию, да будут острыми её клыки. Нечем пополнить сокровищницу, которая чем больше, тем славнее род Золотых Гхыров. Сокровищницу, которую зорко стережёт Её Великолепие, да не полиняет она раньше срока…
Этот день прожит зря. Как и четыре предыдущих.
А нового дня Хыг не видать. Ведь когда ничтожному гхыру нечего поднести Её Великолепию, да будут сытыми её дни, ничтожество подносит себя.
Замшелые гхыры ворчали, что прежде жили иначе. Мяса хватало, воды было – хоть залейся, и каждый был сам себе гхыр. Но с каждым кругом солнца песка становилось всё больше, мяса и воды всё меньше. А выживать – всё тяжелее.
От мыслей о мясе в брюхе Хыг заурчало. Чтобы не слышать этих звуков, она приняла позу задумчивости.
Быть едой не хотелось. Но чем порадовать королеву? Только чудо не отправит Хыг в желудок Её Великолепия, да не испортят костлявые гхыры её аппетит…
Вот если бы появилась новая королева! Тогда весь род слился бы в танце благодарения. Сама Хыг востанцевала бы правильность каждой королевской чешуйки, размах каждого крыла и остроту каждого клыка…
Хыг судорожно вздохнула, но вздох был так слаб, что почти не потревожил песок.
Откуда взяться новой королеве, если мяса мало, а воды ещё меньше? Давно уже не вырастали гхыры, способные бросить вызов Её Великолепию, да… да не застрянет у неё в зубах какое-нибудь несчастное охвостье…
Может, не ждать, пока она станет этим охвостьем, а броситься со скалы? Или укрыться среди дюн? Золото чешуи сольётся с песком, и… вдруг Хыг не заметят?
Помогая хвостом, измученная и голодная Хыг вскарабкалась на ближний уступ. Увидела тёмный провал и заползла в него, ни о чём не думая.
Внутри оказалось влажно, и ноздри Хыг раздулись. Влага – великая ценность.
Если у Хыг появится собственный родник, может, она протянет ещё немного?
Приободрившись, Хыг двинулась вперёд. Терять ей всё равно нечего.
Через много шагов – она сбилась со счёта – петляющий провал развернулся огромной пещерой. Воды здесь не было, лишь пол щетинили блестящие, как зубы гхыра, наросты. Воздух между наростами серебрился, будто затканный паутиной. Только сколько Хыг ни всматривалась, никакой паутины не заметила.
Найти бы там что-нибудь достойное королевы! Другие гхыры ведь иногда находят… Чем она, Хыг, хуже? Пусть она и охвостье, но тоже из древнего рода!
Мерцание воздуха завораживало, словно взгляд королевы.
Собрав последние силы, Хыг окунулась в серебристую взвесь. Впереди забрезжил свет. Хыг поползла ему навстречу и… застыла в позе изумления.
Пещера вывела наружу, под небо такого странного цвета, какого ни один гхыр не видел. Что там было ещё, Хыг разглядеть не успела. Под странным небом заметалась фигурка на двух лапах, заверещала, будто ей отдавили хвост. А потом в нос Хыг врезался камень. От неожиданности Хыг дохнула дымом – сил для огня давно не осталось – и отпрянула в серебристую прохладу.
Быть того не может! Древние гхыры, каких уже не держали лапы – а одна из них едва не стала королевой! – шипели, что скалы иногда открывают проход в мир хамусов. И если гхыр увидит его, то это знак. Знак того, что скоро жизнь рода изменится. И особенно – жизнь гхыра, который увидел это диво.
Как любой гхыр, Хыг знала, что хамусы, называющие себя человеками, делились на краснодев и добрецов… или добродеев?.. добромолов?.. Хыг не помнила наверняка. Как не помнили дряхлые гхыры, каждый раз именуя этих прямоходящих иначе. Добрецы охраняли своих избранниц, особенно от гхыров, которых звали змеями. А краснодевы откладывали яйца и высиживали потомство.
Хыг посмотрела туда, откуда прилетел камень. Но невозможное небо и верещащий хамус – неужели добрец? – исчезли. Точно привиделись. Чёрная пещера, скалясь сталагмитами, обступила охвостье из рода Золотых Гхыров. Серебристое свечение померкло.
Вот и весь знак. Стоит ли беспокоить королеву вестью о хамусе?
Поразмыслив, Хыг решила, что не стоит. Хамуса нет, зачем же беспокоить понапрасну?
Хыг тронула испугавший её камень кончиком хвоста. Не чудо ли – камень белого цвета? Её Великолепию, да будут обильными её кладки, такой дар придётся по нраву. Забыв о других подношениях, она будет любоваться им, и многогранность мира распахнётся перед ней…
* * *
– Брехун ты, Жбанчик. Как есть, брехун! – Две Подковы сунул под нос Жбанчику пудовый кулак.
– Это пошто? – буркнул Жбанчик.
Так буркнул, для порядка. Знал он, почему кузнец разворчался. И почему добрый молодец на него подбитым глазом всё чаще зыркает – тоже знал.
– Так нету твойного змея!
Добрый молодец перестал швырять камни в пещеру, обернулся.
– Ы-ы-ы?
Ишь, растревожился. Доброты в глазах – на острие копья. Мол, как это – нету змея?
Жбанчик хотел возразить, что змей не евоный. Но не стал. У кузнеца кулачищи – у-ух! Враз шутковать отохотит. И молодец не лыком шит. Даром что говорить – не говорит, мычит лишь, когда кто-то крылатого помянет.
И Жбанчик отмахнулся от молодца. Швыряй, мол, дальше. Авось выманишь паскудника.
Что-что, а с булыжниками молодец управлялся любо-дорого. Только соображал не шибко. Тех, кто шибче, в кулачном бою половины зубов не лишали.
А ежели по совести, так чейный змей, как не Жбанчика? Кто его допрежь всех углядел? Кто в него каменюкой запустил и стрекача дал? Ничего, кроме камней, не подвернулось. Но порешить змея непросто, всяк скажет. Каменюкой – так и вовсе.