Ловушка для музы. Сборник фантастической прозы

Элементарно же! В хорошем магазине – хороший товар. В хорошие ловушки попадаются мыши. А если мышь сожрала приманку и ушла восвояси довольная и невредимая – ловушка ни к чёрту. Если отрава не убивает мышь, отрава тоже ни к чёрту. Разве нет?

Вот, опять под плакатом шебаршит!

Рванув плакат с какими-то «проклятьями» – откуда он взялся, своих бед мало, чтобы о чужих думать? – мышелов обнажил обгрызенные обои.

Скомканная бумага улетела в угол – туда, где почти месяц накапливались результаты мышиных диверсий. Иногда мышелову казалось, что раньше в квартире был кто-то ещё. Вроде, женщина. Молодая, ясноглазая и светловолосая. Переливчатое золото локонов он помнил ярче всего. Но она ушла, не вынеся наглости серохвостой твари. Может, к лучшему. Как ясноглазой жить в таком свинарнике? Неустанно сражаясь с мышью, некогда блюсти чистоту. Разве что Геракла на очередной подвиг подбить. Он бы справился. Хотя куда ему, изнеженному Авгиевым курортом…

Пыль попала в нос, и мышелов чихнул. Под слоем трухи вырисовалась россыпь «Love is…». Жвачка тут же пополнила кучу мусора. Почему клубнично-банановая пакость его раздражала – не вспомнить. Но что раздражала – к оракулу не ходи.

Под жвачками лежала книга, некогда толстая – не иначе, роман! – но сейчас объеденная, точно ломоть сыра. Автоматически открыв её, мышелов пробежал глазами текст. Облизал губы и сел на пол, среди отравы и капканов.

Книга – точнее, уцелевшие от хвостатой чумы фрагменты – ему понравилась. С каждой строчкой вспыхивало узнавание. Словно когда-то он зачитал роман до дыр, но потом забыл прочитанное.

«И кто у нас автор?» – заинтересованный, он перевернул находку.

Автор на объеденном фото казался знакомым. Где-то они встречались, стопудово! На форуме домашних питомцев? В магазине с мега-ловушками? В коридорах санэпидемстанции? Или на барахолке, где мышелов из-под полы купил у неведомого хмыря «чудодейственную» отраву?

Нет. Вряд ли мужик, который так пишет, возьмётся торговать капканами и родентицидами. Разве что дератизация для него важнее творчества.

Если бы мышелов так писал, то не занимался бы ни чем другим.

Конечно, если бы мог. Если бы…

В мертвящей тишине мышелов задумчиво вертел в руке ловушку.

Квартира наблюдала за ним парой любопытных глаз-бусинок.

Звонок мобильного прозвучал подобно выстрелу. Мышелов дёрнулся, и пружина ловушки защемила ему палец.

– Ах ты кур-р-рва! – рыкнул он в телефон, отшвыривая ловушку. – Ну?!?

– Полагаю, вы ждали кого-то другого, – сказал смутно знакомый женский голос. – Извините. Это всего лишь я.

– Кто – я? – помедлив, спросил мышелов.

Он не помнил голос той, с золотыми кудрями, но был уверен, что звонит не она.

– Если вам неудобно говорить, я перезвоню позже. Только назначьте…

Мышелов провёл рукой по лбу. Затем огляделся и, прикрыв ладонью микрофон, зашептал:

– Нет-нет, мне удобно. Мне никогда не было так удобно, как сейчас. Понимаете, она спряталась. И не показывается… – и забормотал, отбивая ритм на колене: – Сереньким живётся без хлопот, нам с тобой не страшен серый кот[7 - Р. Чебыкин. «Мыши».]…

Трубка помолчала, потом откашлялась.

– Я, собственно, почему звоню… Ещё неделю назад вы должны были прислать законченный текст.

– Какой текст? – спросил мышелов. – Вы вообще кто? Что вам от меня нужно? А?.. Или вас она подослала? Я угадал? Да? Да?!?

Оборвав разговор, мышелов от внезапной дурноты прислонился к стене. Его словно выворачивало наизнанку. Ещё немного и он, как оборотень из древних сказок, вернёт себе настоящий облик.

Только какой облик для него настоящий?

Взяв книгу, он пошёл в прихожую. Последнее время он редко включал там свет.

Иллюзорно раздвинутое зеркалом поле боя пугало. Ещё больше пугало собственное отражение. Казалось, оно принадлежит опасному незнакомцу.

– Нам с тобой не страшен серый кот… – напел мышелов, успокаивая себя. – А кто не будет серым, незаметным, он того и заберёт…

Собравшись с духом, он щёлкнул выключателем и глянул в зеркало. Поскрёб отросшую щетину. С колотящимся сердцем повернул книгу суперобложкой и поднял на уровень лица. Перевёл взгляд с одного отражения на другое.

Руки его задрожали.

ПРИБЛИЖЕНИЕ ТРЕТЬЕ

МНЕМА – ПАМЯТЬ

…Не надо говорить, что в юности трава зеленее, нектар слаще и Пегас быстрее. А как старость на порог, то трава пожухла, от нектара изжога, и перья Пегаса на «Паркеры» растащили.

Слышать такое не могу.

Какая старость – в наши-то годы?

Только время не дремлет. Что ни век – то новшество, что ни год – то каверза.

Прежде и слова такого не было – литература. Слова не было, а творения сыпались, как из рога изобилия… или ящика Пандоры. Эпос, лирика, драма…

Но чем дальше, тем хуже. Смертные решили, что драма драме, а эпос эпосу рознь. И лирика чахнет в тесных рамках. Придумали высокие жанры – оду, трагедию, эпопею. И, для контраста – низкие. Комедию, сатиру, басню…

С годами эти рамки всё сильнее душили творчество. Эрато с её любовным романом больше других повезло. Ведь чем строже нравы, тем жаднее люди до любовных утех.

Но потом та-а-акое началось! Смертные верны своему непостоянству. Придумали новые жанры, а старые изменили – хоть плачь.

Ладно, перепели древние сказания на новый лад – вышло фэнтези. А истории, когда герой уподоблен Гераклу? Как их?.. Вспомнила, приключенческий роман! Или путешествия по Аиду… Мистика, вроде? Или когда Эринии по следу идут… Боевик?.. Нет, кажется, детектив. А вот космоопера – откуда взялась? С чем её едят?..

Мало того! Вся эта новизна тоже поросль пустила. В одной фантастике, не к ночи будет помянута, столько нагородили, что поседеешь до срока.

Так встретишь подающего надежды творца, и еле разберёшь, что у него на уме – киберпанк или ода. Полигимнию на помощь позовёшь, а творец уже в комедию ударился. А чтобы не скучать, историей припечатал и любовной линией освежил. Талия, Эрато и Клио подопечных оставят, заглянут, и усомнятся – действительно ли это талант? Его ведь не вдохновлять, а лечить надо, залягай его Пегас!

Так на избранника и махнёшь рукой…

Ракурс первый

Берегись музы, вдохновение приносящей!

    Писательская мудрость

Сумки с мышеловками, как и пакеты с накопившимся мусором, жались к входной двери. Ловушки следовало разломать и сжечь – хотя бы выкинуть! – но Владимир Любимцев, бывший материалист, не решался покинуть квартиру до завершения ритуала.