– Да, но я думаю, что дело тут в лекарствах.
– Что говорит врач?
– Врач ничего толком не говорит. Я пробуду здесь ещё несколько дней. И даже не знаю, радоваться этому или огорчаться. Идти мне некуда, я не знаю, что со мной будет, когда меня отпустят. Куда я пойду? Ни денег, ни дома, ни паспорта. Имя и то вымышленное.
Кажется, с выводами о хорошем настроении он поторопился, и, желая приободрить, Иван сказал:
– Я не знаю, что с вами случилось в прошлой жизни, до падения. Но, может, это какой-то знак свыше?
– Вы правда в это верите?
Он уже собирался соврать, но не смог этого сделать, глядя ей в лицо.
– Нет, если честно.
– Вот и я не верю. Не понимаю, что со мной случилось? Зачем я вообще пошла на тот пирс? Я была одна? Или меня кто-то сбросил и убежал? – Иван торопливо замотал головой, ещё не хватало, чтобы у девушки… то есть Тани развилась паранойя. – Почему посреди ночи я гуляла на пирсе? И почему меня никто не ищет? Вы говорили, что меня будут искать. Но всем, кажется, плевать. У меня не было семьи? – Она опустила взгляд на руку и, нахмурившись, потрогала безымянный палец правой руки. – Я была замужем? Нет? Ох… – Таня откинула голову на подушку.
– Послушайте, не надо себя мучить, память вернётся. Давайте я вам лучше чаю принесу?
– Давайте. Спасибо.
Он вышел из палаты, а когда вернулся, то казалось, что говорить больше не о чем, и они молча пили чай из пластиковых стаканчиков. Она задумчиво жевала шоколадную конфету, а потом сказала:
– Интересно, какие конфеты были моими любимыми раньше? А может, я вообще их не ела? Вдруг у меня аллергия на шоколад? Или мне нельзя?
Иван пожал плечами и ответил на первый вопрос, считая его наиболее безопасным:
– Мне кажется, что если конфета вам понравилась, то вы можете назвать её своей любимой.
– Да, наверное. Спасибо.
Она замолчала, внимательно глядя на него, и Иван задумался, относилось ли это «спасибо» к спасению, к конфетам или к его разрешению выбирать любимый вкус.
– Кхм… мне надо идти. Если хотите, я зайду завтра.
– Да, пожалуйста. Мне ужасно скучно…
– Хорошо. Тогда до завтра.
Иван вышел из палаты, ругая себя. Ну зачем он ввязывается всё глубже? Он спас её, теперь она сама по себе, а он может вернуться к своей привычной жизни. Но почему-то он не мог этого сделать. Его волновало, что она потеряла память, и что и правда никому до неё нет никакого дела.
– Иван Сергеевич?
– Да?
В коридоре его остановил Алексей Владимирович.
– Очень хорошо, что вы пришли. Я хотел с вами поговорить. Пройдёмте.
Врач завёл Ивана в пустую ординаторскую и предложил присесть на стул возле стола рядом с окном.
– Иван Сергеевич, здоровью пострадавшей, которую вы спасли, больше ничего не угрожает. Наш психолог провёл с ней беседу, она вменяема и не нуждается в специальном уходе. У пациентки сохраняются головные боли, и ей показаны встречи с психотерапевтом. Но в целом скоро мы сможем её выписать.
– Но куда же она пойдёт? Она ничего не помнит.
– В таком случае мы перенаправим её в специальный интернат, где она будет наблюдаться и жить. Постепенно ей выдадут документы на новое имя.
– Что за интернат?
– Психоневрологический. У нас есть основания полагать, что не только травма вызвала амнезию, но и какие-то сильные потрясения в прошлом или даже заболевание, которое нам не удалось установить, а пострадавшая о нём и не помнит.
При упоминании психоневрологического интерната Ивану стало дурно. Он вспомнил закрытую территорию, решётки на окнах низенькой старой постройки. Мрачные лица медперсонала. Неприятный резкий запах лекарств, старости и болезней. Тёмный коридор, едва освещаемый двумя окнами… Его маму, пока он не смог за ней присматривать, отправили в такой соседи. Так уж вышло. Они вызвали скорую, а те уже перенаправили её в интернат. Ивану потребовался не один месяц, чтобы вытащить её из того ужасного места.
– Нет другого выхода?
– Только если её заберут родственники или друзья. В другом случае, всё, чем мы можем помочь, это предоставить место в интернате.
Иван задумался. Интернат находился минутах в сорока езды от Вяземска. Ехать на двух автобусах с пересадкой или на такси. Своего автомобиля у Ивана не было, потому что отсутствовала нужда в нём. А значит, навещать каждый день он её не сможет. Как будет чувствовать себя молодая женщина, которая окажется среди незнакомых людей, по большей части старых и больных? Разве это пойдёт на пользу её здоровью?
Он вздохнул, закрывая глаза, заранее ненавидя себя за своё неравнодушие.
– Не надо в интернат.
– Не надо? врач приподнял брови и посмотрел поверх очков.
– Я поселю её у себя, пока она не оправится.
– Вы уверены? Мои полномочия закончатся ровно в тот момент, когда она выйдет из этой больницы, и я уже ничем не смогу вам помочь.
Иван махнул рукой, как бы говоря «это неважно, я разберусь».
– Ваш друг ведь служит в полиции? Капитан Хохлов?
– Да.
– Думаю, он поможет вам с документами, и когда пострадавшая…
– Татьяна. Её зовут Татьяна.
– Это она вспомнила?
– Нет, это я… то есть мы придумали.
– Понял. Так вот, когда Татьяна получит паспорт, вы можете считать, что ваш долг выполнен. Да может, она и вспомнит к тому времени, кто она и откуда.
Иван кивнул и вышел из ординаторской. «Ёлки-палки, ну зачем я ввязался?» Смутная запоздалая надежда, что, может, Татьяна ещё и откажется жить у него, слегка приподняла ему настроение, но что-то подсказывало Ивану, что он только что влип. Может, ему забрать свои слова обратно, пока их слышал только врач? Он его не осудит. Поймёт. Но потом Иван вспоминал огромные глаза напуганной лани, то, как девушка держала тонкими пальцами пластиковый стаканчик с чаем, делая маленькие глоточки, чтобы не обжечься, поглаживала безымянный палец, размышляя о возможном муже, – и всё это вместе рождало в нём смутное, но вполне сформировавшееся желание помочь. Не оставить в беде.
Поэтому, собираясь на следующий день в больницу, Иван зашёл в магазин и купил для Татьяны новую кружку. Самую простую, нежно-голубого цвета, без надписей и узоров.